О русской природе и русской музыке¹

Б. АСАФЬЕВ

Давно, — в детстве, когда музыка стала уже осмысливаться в памяти, значит, в конце 80-х годов прошлого века, я впервые услышал романс Глинки «Жаворонок». Конечно, я не мог бы тогда объяснить себе, в чем заключалась для меня волнующая красота так понравившегося мне плавного напева. Но ощущение, что он льется в воздухе и с воздуха доносится, осталось на всю жизнь. И часто потом, в поле, слыша, как длится песня жаворонка в действительности, я одновременно внимал и глинкинской мелодии внутри себя. И казалось порой, в поле же, весной, что стоит только поднять голову и глазами коснуться синевы неба, как в сознании начнет вырисовываться тот же родной напев из плавно чередующихся, волнами движущихся групп звуков:

Между небом и землей
Песня раздается,
Неисходною струей
Громче, громче льется...

«Жавороночьи» песни я ценил тогда выше соловьиных. Так и в музыке: знаменитый «Соловей мой, соловей» Алябьева, хронологически опередивший «Жаворонка» Глинки, казался мне бездушным, чем-то вроде искусственного соловья в знаменитой сказке Андерсена. Теперь же я понимаю: алябьевский «Соловей» раздражал мой детский слух, конечно, руладами, то есть звукоподражаниями. В «Жаворонке» Глинки словно трепетало птичье сердце и пела душа природы. От того-то, пел ли, озвучивая лазурь, жаворонок или слышалась глинкинская о нем песня, грудь расширялась, и дыхание росло и росло.

Тот же лирический образ — пение жаворонка — в русской инструментальной музыке развил Чайковский. В цикле для фортепиано «Времена года» (1876) он посвятил марту «Песню жаворонка», — эту элегию русской весны и весеннести, с ее нежнейшим колоритом и выразительностью светлой грусти северных вешних дней. «Песня жаворонка» в фортепианном «Детском альбоме» (1878) Чайковского, где мелодия возникает также из намека на интонацию птичьей песни, звучит звонче и светлее: вспоминается знаменательная картина Алексея Саврасова «Грачи прилетели» (1871), от которой правильно принято начинать историю развития современного русского пейзажа.

И если сравнить даже лишь два оттенка, две гаммы русской весеннести: дыхание весны у Саврасова и ее пробуждение в «Оттепели», картине художника Федора Васильева (1850–1873), так жестоко, зло унесенного смертью в возрасте 23 лет, чуткого музыкального лирика живописи, своевременными становятся упомянутые «жавороночьи» поэтические песни Чайковского, как и весь цикл «Времен года». Наступило время, когда русская живопись почувствовала не внешнюю только видимость — очень скромную — русской природы, a ee мелодию, душу пейзажа. И тогда, параллельно, русская музыка услышала особенную живописность переливов, переходов одного времени года в другое: родилась русская звукопись, музыка пейзажей-настроений и музыка поющих сил природы. Поющих — подчеркиваю это существенное свойство: не импрессионизм — ощущение неповторимо прекрасных, каждый в своей мимолетности, моментов, а лирическое раскрытие длящегося, как песня, состояния природы. Оттого

_________

¹ Из книги «Музыка моей Родины». См. «Советскую музыку», № 3, 1948.

и в русских веснах и в осенях — и стихотворных, и живописных, и музыкальных, — образы природы заключают в себе песенное, влекущееся, как «неисходная струя», как напев жаворонка, лирическое стремление.

Для музыки чудесным вымыслом — стимулом к звукописи родной природы — явилась «Снегурочка» Островского. Именно как весенняя сказка, она звучала образно раскрытым жизнерадостным действом солнца и воздуха — от зимы к весне и от весны к лету! Первым на замысел Островского откликнулся Петр Ильич Чайковский, в 1873 году, своей музыкой к данной пьесе в ее драматическом облике. Чайковский поступил своеобразно: в сущности, он свежо и смело впитал в свою мелодическую ткань элементы живого подгородного, с посада, подмосковного песенного и романсового фольклора, а также сказовой, напевной речи, — впрочем, и Москва сама была досыта насыщена песенностью! Он не стал архаизировать и стилизовать свой музыкальный язык, а, опираясь на Глинку и Даргомыжского в их бытово-наивных задушевных интонациях, сумел придать черты реальности всем сказочным персонажам «Снегурочки». Будто и проводы масленицы, и встреча весны, и жалостливая элегия Купавы, и хороводное веселье, и песни-романсы Леля — вот так и звенят на воздухе в любой воскресный день. Звенят не только в подмосковных или непременно за городом, а на любой лужайке в Москве же. А Купавы и Лели — это же повседневные знакомые, приходящие к вам с ягодами, зеленью, грибами подгородные крестьяне и мещане, всегдашние гости на московских рынках и улицах.

И так оно и было. В 70-х годах и вокруг Москвы, и в Москве жизнь отражалась песнью. Да и речь-то была душевная, напевная, слово в слово вливалось, интонация сияла множеством оттенков. Фантастическое, сказочное мало занимало Чайковского в «Снегурочке». Он инстинктивно устремился к стилю творимой вокруг мелодии, — стиль этот можно назвать отражением народной песни в лирике городского демократического романса. Это у него получилось так свежо, непосредственно, что сказка вошла в жизнь, а за нею, за музыкой сказки и людьми, ее сказывающими, почувствовалась и живая природа.

Если исключить симфонию наступления весны — музыкальный пролог — и еще несколько инструментальных образных эпизодов, в музыке «Снегурочки» Чайковского собственно звукописи природы весьма маловато. Как в «Жаворонке» Глинки, так и в ряде пьес о природе у Чайковского слышится временами намек на подражание какой-либо натуралистический интонации. Но дальше и в целом впечатление природного возникает через убедительность мелодии, своей лирической образностью словно заставляющей чувствовать, а потому и видеть то, о чем поет наше сердце.

Конечно, например, теперь я могу уяснить себе, в чем заключается именно «жавороночье» обаяние глинкинского романса, о котором выше шла речь. Диапазон мелодии колышется от ми первой октавы до фа-бекар второй октавы, что уже создает неустойчивость. Внутри напева все идет от «пустых» кварт к их наполнению, что создает волнообразное мелодическое движение. Но самое основное: в напеве очень тонко, выразительно соотносятся две уменьшенные квинты — си и фа-бекар и фа-диез–до.

Плавные закономерные наполнения «пустых интервалов» вызывают слуховое и зрительное ощущение длительности лёта, с легкими взлетами вверх, парением и ниспадением. Глинка выразительностью мелодического рисунка достигает и изобразительного впечатления. Тонкое чувство природы вызвало в сознании композитора именно такую мелодию, и напев своим музыкальным, то-есть слышимым, смыслом, интонацией вызывает в нас соответствующее зрительное впечатление, хотя Глинка вряд ли стремился рисовать музыкой жаворонка

Еще один очень выразительный пример как бы издали, в воспоминании, слышимого длящегося птичьего пения: это ариозо (ре-минорное) Снегурочки в прологе одноименной оперы Римского-Корсакова. Мелодическая линия — изысканного излома, а также мягких, нежных очертаний. Длительность в такого рода напевах русских композиторов вызывается неторопливостью поступи при внутренней мелодической сопряженности. Тут слух схватывает и последовательную слитность звуков и тут же выделяет некоторые обостренные интервалы, как отдельные следы на данном

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

О русской природе и русской музыке1

Содержание

О русской природе и русской музыке¹