Выпуск № 4 (115) | 1948 - страница 9

бокой сосредоточенности. Он ценен не только сам по себе, но и как некий лирически-философский комментарий ко всему произведению, подчеркивающий драгоценный человеческий источник всего этого непринужденно-легкого потока музыки... »

И, наконец, о финале: «Развитие финала кипуче-темпераментно и изобилует блестящими комедийными штрихами. Маленькая кода доводит этот веселый театральный «бег» до предельного темпа...»

В заключение Житомирский определяет музыку 9-й симфонии, как «наиболее кристаллическое воплощение «моцартианства» Шостаковича».

Панегирик заканчивается словами, достойными всей этой кокетливо-реверансной статьи: «Этим и определяется значительность нового произведения, масштаб которого, как факт духовной культуры, несоизмерим с его скромными внешними рамками».

В таком же духе тлетворной, декадентской эстетики писали о 9-й симфонии и некоторые другие музыковеды. Были писания и еще хуже. Так например, С. Шлифштейн заявил в «Советском искусстве»: «Писать проще, прозрачнее, чем написана Девятая симфония, кажется, уже действительно невозможно»¹.

Приведем только два маленьких примера из этой «прозрачной» музыки Шостаковича :

Эти выразительные примеры говорят только о том, какую заведомую ложь писали некоторые наши музыковеды!

Шлифштейн заканчивает свою статью панегириком, стараясь в этом «перешибить» Житомирского: «В девятой симфонии Шостакович, оставаясь на почве своей эстетики, достиг той, доведенной им до совершенства «правильности в распределении поэтических предметов», которая делает ее одним из самых гармоничных созданий его музыки».

Н. Тимофеев в статье «Впечатления музыканта» в своих прогнозах пошел еще дальше, заявив о том, что симфонию эту поймут только в будущем:

_________

¹ «Советское искусство», 26 октября 1946 г.

«Я думаю, что после того, как пройдет несколько лет, мы во многом по-другому услышим эту музыку, и многое, что нам в ней кажется сейчас выпадающим из стиля, — может быть, слишком легкомысленным, или, наоборот, слишком уж подчеркнутым, — осознается тогда нами, как вполне закономерно вытекающее из основного замысла и следовательно художественно необходимое. И тогда мы станем особенно любить это произведение, несмотря на его некоторые недостатки, может быть, именно за наличие в нем тех самых качеств, которые сейчас представляются нам иногда и парадоксальными»¹.

Именно о таких музыкальных критиках говорил товарищ Жданов на совещании деятелей советской музыки:

«Если среди известной части советских композиторов имеет хождение теорийка, что «Нас-де поймут через 50−100 лет», что «если нас не могут понять современники, то поймут потомки», — то это просто страшная вещь. Если вы к этому уже привыкли, то такого рода привычка есть очень опасное дело.

Такие рассуждения означают отрыв от народа. Если я — писатель, художник, литератор, партийный работник — не рассчитываю, что меня поймут современники, то для кого же я живу и работаю? Ведь это же ведет к душевной пустоте, к тупику. Говорят, что такого рода «утешения» особенно сейчас нашептывают композиторам некоторые музыкальные критики из подхалимов. Но разве могут композиторы хладнокровно слушать такие советы и не привлекать таких советчиков по меньшей мере к суду чести?»

Явно порочное существо идейно ничтожной 9-й симфонии Шостаковича, бегство от больших общественных задач не получило ни у Оргкомитета Союза советских композиторов, ни у музыковедов и критиков решительного и страстного отпора.

Казалось, нет предела апологетическим акафистам новым ориs’ам Шостаковича.

Появившийся вслед за 9-й симфонией третий квартет Шостаковича, в котором автор отава возвращается к откровенной формалистической зауми «Носа» (каким магнитом для Шостаковича стала эта опера), где невозможно услышать хотя бы признака музыки, — этот квартет тоже радует наших критиков:

«По богатству и разносторонности своего содержания третий квартет превосходит все созданное композитором в области камерной музыки. Это целый мир романтических чувств, где красота светлой «наивной» мечты живет рядом с суровым гражданским пафосом, со скорбью и героикой»².

Замечательное Постановление ЦК ВКП(б) от 10 февраля 1948 года прекратило поток этой музыковедческой лжи вместе с потоком модернистической и фальшивой музыки.

В поименованном списке композиторов, формалистического, антинародного направления Дмитрий Шостакович значится первым. Это не случайно. Многие годы он действительно был центральной фигурой этого направления.

14. Заключение

Трудно было писать все эти страницы: грустной повести о творческих заблуждениях Шостаковича. Ведь более двадцати лет эта музыка сопровождала творческую жизнь музыкантов разных поколений. Так живы и трепетны порывы увлечения ею, досадного разочарования, негодования и восторга...

И вот сейчас приходится произносить резкие слова осуждения, а в сердце — искреннее волнение о судьбе творчества Шостаковича — человека, музыканта и товарища. Ведь Шостакович, действительно, невероятно одаренный композитор!

В 1-й и 5-й симфониях он написал музыку, которая, очевидно, переживет многое. Поистине поэтические, вдохновенные страницы есть в его фортепианном квинтете. В 7-й и 8-й симфониях есть части огромной впечатляемости, грандиозные по своему драматизму. В его мелких вещах, особенно из музыки к драматическим спектаклям и кинофильмам, есть много примеров яркой демократической музыки.

_________

¹ «Советская музыка», № 1, 1946.

² Д. Житомирский, Дмитрий Шостакович. Изд. ССК. Москва, 1947 г.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание