Выпуск № 2–3 (98) | 1946

современного урбанизма или неоимпрессионизма...» ¹

Вообще, в отношении установления связей молодой советской музыкальной культуры с музыкальным наследием прошлого, Соллертинский сделал чрезвычайно много. При этом им были установлены связи в пределах самого наследия. Так, например, очень тонко его наблюдение о том, что у Мусоргского господствует шекспировско-бетховенский принцип изощренной психологической характеристики разных типов (полиперсонализм); что Мусоргский исключительно владеет искусством перевоплощения. Чеканно определение эпического симфонизма, как «лирики; но лирики целого народа...». «Эпическое возможно только как лирика, в национально-героическом ее преломлении...» ²

Далее, развивая тему об эпическом в русской музыке, он указывал, что «русская симфоническая культура в XIX веке решила проблему эпического симфонизма». От Глинки («Сусанин», «Руслан») он проводил линию к Мусоргскому («Борис Годунов»), Бородину («Богатырская симфония», «Князь Игорь»), к эпическим элементам опер Римского-Корсакова («Китеж»); линия русского бетховенианства намечалась, с одной стороны, опять-таки через Глинку и Мусоргского, с другой — через Чайковского и Танеева.

В музыковедческих работах Соллертинского есть еще одна обаятельная черта: разбирая творчество композитора, он одновременно всегда давал глубокий психологический анализ его личности.

Когда читаешь эти работы, чувствуешь, что автор в процессе своего исследовательского труда над творчеством композитора, — жившего, скажем, сто лет назад, — как бы пережил с ним все его творческие радости, муки и увлечения, вместе с ним плакал, неистовствовал, отрицал, искал, заблуждался, любил, разочаровывался и страдал: без волнения нельзя читать эти строки, написанные Соллертинским!

И здесь опять-таки дело не в стиле, языке или владении словом: дело в том, что Соллертинский сам был большим художником и ему были близки и понятны все искания, радость и горе музыканта, чье творчество он рассматривал. И, пожалуй, отсюда же берет начало сила и убедительность художественных образов, к которым он всегда прибегал для характеристики творчества того или иного композитора.

Красива, предельно лаконична и сжата, и в то же время точна его формулировка о Чайковском, у которого «можно встретить все категории бетховенского симфонизма, но как бы опущенные в раскаленное индивидуальное сознание...» ³. Или о Малере: «Из этой идеологической позиции Малера — позиции протестующего мелкобуржуазного гуманиста-утописта — целиком выводима и структура его симфоний. Музыкальные образы и оркестровый стиль полны двойственности. Это — сочетание исступленной проповеди и сарказма, величайшего пафоса и колючей иронии, обусловленной, в последнем счете, сознанием полной бесплодности этой проповеди» ⁴.

Ко всякой работе, за которую брался Соллертинский, он относился с исключительной добросовестностью. Для него был характерен широкий подход к любому, даже частному вопросу. Возьмем, к примеру, его рецензию на вновь вышедший учебник по истории музыки ⁵. Со времени появления этой рецензии прошло шесть лет, но она до сих пор читается с необыкновенным интересом, в ней высказаны мысли, имеющие общее, большое, принципиальное значение. Начинает Соллертинский с вопроса, каким должен быть учебник по истории музыки. Он упрекает автора учебника за то, что тот рассчитывал «на среднего студента. Даже не так: на студента, который хочет сдать на «посредственно», «хорошо» или даже «отлично» экзамен по истории западноевропейской музыки. Именно «сдать», получить отметку в матрикул и перейти к следующим зачетам...». «Она (книга) дает большое количество полезнейших сведений, но лишь в самой небольшой степени будит мысль, развязывает инициативу и исследовательскую пытливость. Она беспроблемна, написана в духе чистого академического догматизма. Все ясно, все вопросы решены, все острые углы сглажены, все дискуссионные темы тщательно убраны, все композиторы точно размещены по ранжиру на подобающих местах...»

В конце своей обстоятельной и подробной рецензии Соллертинский вновь возвращается к важнейшему положению, выдвинутому им об установке, «душе» учебника.

«Учебник по истории музыки — даже для исполнительских факультетов — не должен быть эмпирически бескрылым и догматически бесстрастным. Он должен не только сообщать полезные сведения, но и творчески будить мысль. Музыка есть искусство. Учебник по истории музыки, помимо передачи научных данных, должен развивать эстетическое сознание учащегося, вводить его в круг животрепещущих историко-музыкальных проблем (ведь речь идет о вузовском образовании!),

_________

¹ И. Соллертинский, Густав Малер. Стр. 65–66.

² См. доклад о симфонизме.

³ Там же.

⁴ И. Соллертинский, Густав Малер. Стр. 25,

⁵ Журнал «Советская музыка», № 12 за 1940 год.

расширять его кругозор, вводя историю музыки в общий контекст развития человеческой культуры, человеческой мысли» ¹.

Соллертинский любил смех, шутку, острое слово, — прекрасное проявление бодрствующего ума и доброго духа. В той же упомянутой нами рецензии он указывает на ряд частных ошибок автора и, в том числе, на смешение героини байроновского «Манфреда» — Астарты и Астарты — финикийской богини, «символизирующей неумолимость судьбы, смерти...».

Всякий литературовед, — замечает по этому поводу Соллертинский, — «занимающийся Байроном, подтвердит, что Астарта у Байрона — имя женщины, которую любил и погубил своей любовью Манфред, и что кроме имени у байроновской героини нег ничего общего с мифологической Астартой». И затем, как бы мимоходом: «с тем же основанием Аполлон Аполлонович Аблеухов из „Петербурга“ Андрея Белого мог бы быть отождествлен с солнечным богом Эллады...».

В облике Соллертинского сочеталось много, редко совмещающихся в одном человеке ярких достоинств.

Крупный музыкальный деятель с настоящим, большим общественным темпераментом, плодотворно работавший в консерватории, Союзе композиторов, Ленинградской филармонии, — он был в то же время пытливым исследователем-мыслителем, ярким, полным непосредственного отношения к искусству, публицистом и захватывающим оратором, соединявшим в своих речах, выступлениях и докладах патетику, высокий романтический пафос, острую, полную блестящего остроумия и едкого сарказма полемику.

Казалось, он говорил как будто излишне быстро и нервно, как бы постоянно торопясь куда-то, что-то нагоняя, даже иногда задыхаясь. Но это было лишь потому, что слова, речь, язык не поспевали за бурным потоком его мыслей, всегда оригинальных и острых...

Литературное наследство, оставленное Соллертинским, сравнительно невелико. Он умер еще совсем молодым, но роль, которую он сыграл в развитии советской музыки, — огромна. Со многими из советских композиторов он находился в горячей дружбе и с еще большим количеством — в самом непосредственном, живом творческом общении. Он действительно пролагал новые творческие пути советским композиторам. Далеко не каждый музыковед — даже из числа очень знающих и очень плодовитых — способен нести и несет это тяжелое и почетное бремя.

_________

¹ Там же. Стр. 47

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание