ЗА РУБЕЖОМ

Польша

О. Лада

ПЕРВЫЙ БАРИТОН

Моему первому знакомству с Анджеем Хиольским сопутствовали далеко не обычные обстоятельства. Было это в сентябре 1939 года во Львове, где я очутилась, вырвавшись из оккупированной Варшавы.

Помню, что, как только Советская Армия освободила Львов, когда удалился военный фронт, замолкла канонада, каждый из нас, артистов, сразу же направил первые шаги на улицу Батория, где находился радиокомитет. И уже с этого времени музыкальная жизнь начинала пульсировать все интенсивнее. Помнится, приехал тогда из Киева молодой дирижер Исаак Паин (сейчас он директор Львовской филармонии) и немедленно взялся за работу. Прежде всего он организовал хор, правда, небольшой, всего из 16 певцов, которые волею судьбы были заброшены во Львов из разных уголков Польши. Так начал свое существование хор при радиокомитете, в котором оказались солисты всех возрастов.

Самым младшим из них и был Хиольский, тогда восемнадцатилетний юноша, «свежеиспеченный» выпускник школы. Это были его первые шаги, трудная наука пения еще только начиналась. По всеобщему мнению, это был многообещающий юноша с очень красивым голосом и большой музыкальностью. И сегодня мы с полным правом можем признать, что не ошиблись в Хиольском.

Полтора года пролетели незаметно. Но все это прервалось, когда 22 июня Германия напала на Советский Союз, и вскоре все мы рассеялись и потерялись в этом страшном водовороте. Анджея я не видела несколько лет. Встретились лишь в 1945 году. Он был уже к тому времени ведущим баритоном оперного театра, организованного нашим замечательным земляком Адамом Дидуром. Оказывается, в течение всей войны Анджей оставался во Львове и терпеливо, несмотря на все препятствующие тому условия, учился, совершенствовал свое мастерство. Много трагических дней пережил юноша, но ему

чудом удалось уцелеть, и вот он оказался на разрушенной, сожженной родной земле, которая заново рождалась из пепла.

Работа в театре под заботливым наблюдением и руководством Дидура принесла огромную пользу. Здесь начался артистический путь Анджея Хиольского.

Хиольский принадлежит к числу артистов, которые никогда не почиют на лаврах, не останавливаются на достигнутом. Такое отношение к себе, к искусству, к своим обязанностям дает прекрасные результаты. Сегодня Хиольский — первый баритон нашей национальной оперы.

Думаю, что передать в словах все богатство голоса — задача не из легких. Голос Хиольского — это отчетливо выраженный баритон необычайно красивой окраски. Будучи ровным на всем диапазоне, он не теряет своего характерного, благородного тембра даже на самых высоких нотах. Отлично отрегулированное дыхание позволяет свободно управлять голосом. У Хиольского мягкое, звучащее pianissimo, a forte полное, насыщенное. Артист всегда отдает предпочтение естественной вокализации, нежели преувеличенной экспрессии. Слушая его bel canto, чувствуешь, что певец достиг высочайшего мастерства. Но есть в его пении еще что-то большее — высокая музыкальная культура и редкий талант к перевоплощению. Есть у него и то, что так упорно искал и всегда ценил в артисте Станиславский, то, что он называл «обаянием актера», которое дается природой.

В репертуаре Хиольского сегодня почти все главные баритоновые партии польских, русских и западноевропейских опер. Он многократный лауреат международных вокальных конкурсов, выступал почти во всех оперных театрах Европы, и всегда с неизменным успехом.

Хотелось бы несколько подробнее остановиться на некоторых его партиях.

Интересный образ консула Шарплеса создает Хиольский в опере «Чио-Чио-Сан». Его непретенциозная актерская игра и врожденная изящность движений действуют, я бы сказала, успокаивающе. В роли дипломата он держится с естественной свободой хорошо воспитанного человека. Будучи в своей немилой миссии «doux mediateur» — кроткого посредника, — консул проявляет большую доброту и желание помочь бедной гейше; он испытывает угрызения совести и ответственность за поступок своего земляка. В мягкой и теплой окраске голоса выражена и нежность и смущение.

Хиольский в роли Онегина

Абсолютно противоположна роль Скарпиа в «Тоске». Хиольский логично и последовательно развивает отталкивающий образ префекта римской полиции. Он создает тип алчного, властолюбивого деспота. Его Скарпиа омерзителен уже в первом своем появлении на сцене. Во втором действии он изысканно обольстителен, однако ни на секунду не отказывается от своих привилегий «владыки Рима». В этом акте Хиольский достигает большого драматизма. При этом вся его осанка, сдержанность жестов и так редко встречающаяся у певцов сценическая свобода — все позволяет отнести эту партию к лучшим образцам его исполнения.

Для Хиольского не существует второстепенных ролей. Этот самолюбивый актер с одинаковым старанием работает над каждой партией. Он постигает всю глубину характера своего героя, его психологический мир, находит в нем жизненную правду. Все это дается путем долгих размышлений, кропотливых исканий. Но в результате даже такая сравнительно небольшая роль, как Валентин в «Фаусте», настолько правдива, что как бы выхвачена из жизни. А сцена смерти, так часто проводимая певцами натянуто мелодраматично, в исполнении Хиольского потрясает своим трагизмом.

Я уже упоминала, что в репертуаре Хиольского много партий из опер польских композиторов: он поет в «Гальке», в «Вербум нобиле» («Честное слово») Монюшко. Эти партии, необычайно напевные, требуют от исполнителя наряду со всем прочим на-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

ЗА РУБЕЖОМ

О. Лада

ПЕРВЫЙ БАРИТОН

Хиольский в роли Онегина

Содержание