Выпуск № 7–8 (25) | 1935

Ниже мы публикуем четыре письма И. Р., относящиеся ко времени его обучения у Иоахима и к началу его артистической деятельности. Они представляют значительный интерес для нашей музыкальной школы, ибо в них, в живом рассказе, отражена повседневная профессиональная работа в «мастерской виртуоза».

В. и Л. Нейштадт

Берлин, 4 октября [1902 г.]¹

Дорогие родители! Собственно говоря, я только теперь, после экзамена, начал жить. Вчера только перебрался в новую комнату. Но об этом потом. Передать письменно, все, что было, невозможно. Я это расскажу на словах. Был я у Вирта. Он очень любезно принял меня, и долго со мной говорил. Затем передал письмо Иоахиму. На конкурсе было 36 человек на 6–8 мест. Когда я пришел, то многие уже почему-то знали, что будет играть молодой скрипач из Москвы. Конкуренция была страшная. Концерт Эрнста кроме меня играли еще двое: окончивший у Шевчика, и скрипач из Англии. Когда я вошел в класс (я играл 25-м номером), то за столом сидели трое: Иоахим, Халир и Брух. Здорово! Затем пришли еще несколько профессоров-скрипачей. Не буду описывать мое состояние вообще в Берлине, и за несколько дней до конкурса в особенности. Я играл в 3 часа дня. С 9-ти часов я перечувствовал многое, как вы сами уже наверное думаете. Все скрипачи были чуть не во фраках, и с великолепными скрипками в роскошных футлярах. Только и слышно было, что «Страдивариус, Гваданини, Амати, Гварнери и т. д.». Я пришел в курточке, с моим поцарапанным футляром, и о моей скрипке не мог сказать многого. Итак, я вошел в класс. Все они громко разговаривали. Даже когда пианист начал вступление, они не перестали. Но когда я начал свои первые октавы, не только с жаром, но, можно сказать, с остервенением, то они сразу притихли, увидев, что дело пошло не на шутку. Так как я последнее время, несмотря на боль руки и уха, занимался не то что много, но крайне внимательно, и так как этот концерт я уже перечувствовал один раз², то я совершенно перестал волноваться, и что со мной никогда в жизни не было, вдруг начал играть совершенно свободно, но со страшным подъемом, небывалым, так как заметил, что Халир удивленно смотрит на меня, Иоахим одобрительно качает головой, посматривая на профессоров, а профессор Маркес, так прямо смеется и многозначительно подмаргивает мне. Раньше я еще слышал, что хотя техника играет очень важную роль, но главное все-таки показать музыку, фразу. Все было очень удачно. После второго соло Иоахим остановил меня и попросил показать ему скрипку. Звучала она, действительно, очень хорошо. Затем посмотрев на меня секунд 15, при всеобщем молчании, он сказал: «sehr gut»³ и велел придти завтра в 12 час. Вечер я провел в страхе и не хотел еще писать Вам, потому что не был (уверен в том, что я принят.

_________

¹Печатается с сохранением орфографии и пунктуации подлинника.

²И. Р. играл этот концерт на выпускном экзамене в консерватории.

³Очень хорошо.

На другой день, когда я вошел к нему, он сидел один за столом, в величавой позе, и подозвав меня ближе, сказал: «Junger Mann, sie haben gestern sehr gut gespielt; sie sind eingenommen»¹. Я спросил его, к кому я попал, потому что к Вирту принимают всего 2–3, а к Иоахиму никого. Тогда Иоахим сказал, взяв меня за руку: «Ich darf es noch nicht sagen, aber ich sage es doch: sie werden lernen bei mir und bei Professor Wirth»².

Затем я, поблагодарив его, удалился. Многие меня поздравляли, так как очень редко кто попадает с первого конкурса в Hochschule, а если и попадает, то всегда сначала учится у какого-либо профессора, а к Иоахиму в класс попадает во-первых не всегда, и не каждый, а если и попадает, то через два-три семестра. Я же попал сразу к Иоахиму и к Вирту.

Скрипачи все-таки здесь замечательные.

Во время конкурса вокруг меня вертелся все время некто Пшемислер, лучший скрипач Hochschule, ученик Иоахима, 18-ти лет всего. Но он выглядит старше. Он уже, разумеется, концертировал везде, и играл даже в Париже с оркестром, под управлением В. И. Сафонова... Вот этот самый Пшемислер слышал как я репетировал, и затем как я играл на конкурсе. Он был у Иоахима, и Иоахим сказал, ему: «Gestern hat Ihr Landsmann, ein junger Knabe, sehr schön gespielt»³.

В 4 часа я был у Бруха в классе. Было еще несколько профессоров. Написал им модуляцию на доске и показал свои гармонические задачи. Они, по-видимому, остались очень довольны, особенно модуляцией. Брух — знаменитый музыкант. Если бы вы видели, как он смотрит на задачи: сразу видит все.

Ну, славу богу, все кончилось благополучно...

Ваш Ося.

Дорогой Додя!⁴

Сию минуту я получил твое письмо. Наконец-то ты перестал ругаться. Я тебе несколько раз писал про мое житье бытье и про занятия. Пишу еще раз. Тима сказал, что я занимаюсь 6–8 часов в день. Это не совсем так. Я занимаюсь 5–6 часов. Иногда перед уроком больше. В особенности в воскресенье — в понедельник урок. День у меня проходит почти весь в музыке. Утром занимаюсь. Обедаю в 1 ч. 30 мин. дня, после обеда или репетиция квартета какого-нибудь (Брамс, Бетховен и т. д.), или оркестровый класс (2 ч.), что стоит любого симфонического собрания, ибо проходят несколько увертюр (классических и модных) и симфоний. При том дирижирует почти всегда Иоахим, редко Брух. А замечания Иоахима многого стоят, в особенности по Бетховену. Затем опять сам играю. Вечером опять какой-нибудь концерт, Никиш или какой-нибудь скрипач. Мне не особенно приходится посещать их, по некоторым обстоятельствам.

_________

¹Молодой человек, вы вчера очень хорошо играли, вы приняты.

²Я не имею права сказать вам это, но все-таки скажу: вы будете заниматься у меня и у профессора Вирта.

³Вчера ваш земляк, совсем еще мальчик, очень хорошо играл.

⁴Брат И. Р. — Д. В. Рывкинд, также окончивший Московскую консерваторию по классу Гржимали в 1903 г.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

В. и Л. Нейштадт

Содержание