ДОКУМЕНТЫ И МАТЕРИАЛЫ

А. Левитин

Из повести «В музыкальной бурсе»

От редакции

Публикуемые ниже отрывки неизданной «повести из консерваторской жизни» А. Левитина дают любопытную зарисовку нескольких эпизодов из времен «годов учения» двух крупнейших русских композиторов — Скрябина и Рахманинова, которых довольно легко угадать под фамилиями Рябинина и Сапунова.

Все три отрывка печатаются впервые (с некоторыми сокращениями).

1¹

Однажды за обедом Набиркин сказал мне:

— Приходите к нам сегодня чай пить.

— А что, будет кто-нибудь?

— Вероятно кое-кто из товарищей зайдет.

Вечером собралась небольшая компания — молодое поколение музыкальной Москвы. Было тут несколько человек, занявших впоследствии более или менее видное положение в мире музыкальных деятелей, несколько дам, девиц. В атмосфере, которая окружала эту публику, царила добродушная веселость, свежесть и оживление молодости, невзыскательная наивность и неглубокие разговоры о музыке и музыкантах.

Я не мог не заметить, что всякий из входящих почти с первых слов обращался к хозяину с вопросом:

— А Рябинин будет?

На что Набиркин, вынимая каждый раз часы и продолжительно глядя на них, отвечал:

— Должен быть.

Казалось, он был смущен тем, что вечер его так малоценен сам по себе и весь интерес держится на предстоящем приходе Рябинина.

— Должен быть, — повторял он, — я послал ему письмо еще вчера.

В этом ожидании Рябинина и проходили малозаметные и малосодержательные разговоры. И по темам разговора и по их трактовке, по манере говорить и мыслить, эту атмосферу можно было бы назвать атмосферой художественного мещанства. И вот в этой-то как раз атмосфере, столь чуждой духу того сильного, смелого и оригинального композитора, Ивана Алексеевича Рябинина, каким мы его знаем теперь, — здесь мне довелось увидеть его впервые.

Впрочем, все в этом первом появлении Рябинина — его скромный облик, манеру держаться, говорить, делать — все это надо признать чрезвычайно любопытным контрастом: по отношению к той гордой самостоятельности и тому несокрушимо уверенному тону, которым он заговорил впоследствии сам о себе и которые кажутся столь характерными для всей его последующей композиторской деятельности.

_________

¹Из главы «Рябинин».

Он вошел (дождались-таки его) какой-то бегущей походкой, перегнув корпус вперед, вошел без звонка, с черного хода, поспешно стал обходить всех и поспешно здороваться. Это был юноша лет восемнадцати, блондин, с бледным и совсем почти детским лицом, без всякой растительности. В бегающей походке, поспешных движениях, продолжительных паузах в разговоре чувствовался недавно вылезший из школьного мундира мальчик. Рябинин всего несколько месяцев перед тем окончил кадетский корпус, и, видно, еще не успел привыкнуть к своему новому, некадетскому положению.

— А, Рябинин, Ваничка! — понеслось ему навстречу. — Ну-ка, мазурочку с холода!

Он тогда только начинал писать, и по первым опытам — изящным фортепианным миниатюрам — его окрестили «русским Шопеном»...

Ему не дали опомниться, почти тотчас, именно «с холода», посадили за рояль, и он сыграл несколько своих мазурок и прелюдий — прелестные копии шопеновских вещей.

Рябинин был еще тогда учеником консерватории. Он держался не только скромно, но как-то даже подчеркнуто скромно, стараясь оставаться все время в тени. Такая повадка бывала в то время у юношей из бедной мещанской семьи, попавших нечаянно в свет. Эта скромность выражалсь не только в манере держаться. Я помню, в тот же вечер какая-то дама обратилась к присутствующим пианистам с просьбой, чтобы кто-нибудь из них сыграл ей g-moll’ную балладу Шопена. Оказалось, никто ее не играл, кроме Рябинина.

— Сыграйте, пожалуйста! — попросила его дама.

— Не могу, не смею, — подчеркнул он, выразительно глядя на Набиркина (это значило, что он не решается выступать, как пианист, в присутствии последнего).

Набиркин потащил его к фортепиано, и Рябинин, который был одним из лучших в консерватории пианистов, прекрасно, конечно, сыграл балладу.

2¹

Как-то вечером я сидел один в номере и занимался. Во всем помещении меблированных комнат была тишина (выдаются такие счастливые вечера), куда-то все разбрелись, не то притихли. Работать было приятно и интересно. Окончив занятия, я побродил по комнате и затем, взяв Тургенева, стал дочитывать «Конец Чертопханова».

Прошло около часа. Вдруг послышались быстрые и тяжелые шаги Арнольдсона, шедшего по коридору; распахнув широко дверь, он всей своей молодцеватой фигурой стремительно внесся в номер.

— Чего ты так рано воротился? — спросил я.

— Я за скрипкой. У брата сегодня вечеринка. Там Сапунов и Рябинин.

— Рябинин? Это интересно! — сказал я.

— Что Рябинин! — воскликнул Арнольдсон. — Там Сапунов. Это почище будет Рябинина; это, брат, талант!..

— Кто же такой Сапунов?

— Да что ты, не слыхал про Сапунова? — недовольно воскликнул Арнольдсон. Это, брат, самый большой ученик конзерватории (Арнольдсон произносил это слово на немецкий лад). Куда там все эти Маркильсы, Люкимсоны!

_________

¹Из главы «Рябинин и Сапунов».

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

ДОКУМЕНТЫ И МАТЕРИАЛЫ

А. Левитин

Из повести «В музыкальной бурсе»

Содержание