ВСТРЕЧИ С ПРОКОФЬЕВЫМ

А. СПАДАВЕККИА

Впервые услышал я музыку Прокофьева в Баку в 1926 году: в одном из филармонических концертов оркестр под управлением К. Сараджева играл скерцо и марш из оперы «Любовь к трем апельсинам». Я тогда служил матросом в Каспийском пароходстве, никак не мог уйти от моря и окончательно решить свою судьбу. Увлекался Скрябиным, Дебюсси, часто импровизировал на рояле, но был далек от мысли серьезно заняться музыкой. В тот незабываемый вечер я вдруг почувствовал непреодолимую тягу к музыке. На следующий день после концерта я бросился в город, в нотный магазин. Достал фортепьянное переложение Скерцо и Марша, «Сказки старой бабушки», но, увы, сыграть не сумел, а в ушах продолжал звучать великолепный оркестр и музыка, пленяющая необычайной гармонической свежестью...

Именно тогда я окончательно решил посвятить себя музыке.

Рубикон

Прошло десять лет. Я заканчивал Московскую консерваторию по классу композиции В. Я. Шебалина. Уже не раз доводилось мне слышать концертные выступления самого Сергея Сергеевича; я очень любил его музыку, но не был с ним знаком.

И вот я вижу в стенах консерватории, среди членов экзаменационной комиссии, Сергея Сергеевича. Я пришел в страшное волнение. На выпускном экзамене показывались мой струйный квартет, романсы на стихи Пушкина и Петефи и оркестровое «Интермеццо» (в четырехручном переложении для рояля).

Я не спускал глаз с Прокофьева. Когда мои произведения были сыграны, он подозвал меня и сказал, показывая на партитуру «Интермеццо»: «Вы, молодой человек, уж больно увлеклись ударными инструментами. Откуда это вы выкопали тимплипито? Да к тому же и струнные у вас играют почти как ударные, вы мало дали им попеть, хотя пьеска должна эффектно прозвучать в оркестре...»

Когда я впервые услышал «Интермеццо» в оркестровом звучании (под управлением А. В. Гаука), мне стало ясно, что Прокофьев был совершенно прав. О, с какой радостью я сделал бы все заново, но, к сожалению, было

уже поздно. Но зато советы выдающегося мастера запомнились мне на всю жизнь: впредь я стремился быть более осторожным с ударными и глубже постигнуть все выразительные возможности струнных.

Потом я прочел у Римского-Корсакова, что увлечение ударными для каждого начинающего композитора — неизбежная «детская» болезнь, вроде кори...

«Дуэнья»

Много раз я встречался мельком с Сергеем Сергеевичем, но никогда не приходилось беседовать с ним в домашней обстановке. Но вот, говоря словами Стендаля, представился «господин великий случай»...

Это было в 1940 году. В. В. Держановский, зная мое увлечение музыкой Прокофьева, пригласил меня к себе, сказав: «Ваша «любовь» будет показывать оперу». В квартире Держановских на Кудринской площади собирался по 7, 17 и 27 числам каждого месяца небольшой кружок московских музыкантов. Здесь исполнялись новые произведения. Держановские всегда были в курсе всех музыкальных новостей.

Я несказанно обрадовался и, ожидая желанного вечера, волновался так, как будто сам должен играть свою оперу, о которой я тогда только мечтал. Наконец, этот вечер наступил.

Сергей Сергеевич пришел вместе с Н. Я. Мясковским. Отогревшись (это происходило зимой), он достал из огромного портфеля пухлый клавир, написанный на узкой нотной бумаге в восемь строчек синими чернилами авторучки, и попросил меня листать ноты. Хотя к тому времени Прокофьев, как пианист, выступал сравнительно редко, его виртуозное мастерство поражало: труднейшие в техническом отношении эпизоды он исполнял с необычайной легкостью. Пел, не форсируя, чуть хрипловатым низким голосом, очень верно интонируя.

Я впервые так близко увидел большие руки Прокофьева. Трудно передать мое волнение и восторг: поражали то смелая, дерзкая модуляция, то необычайно свежая гармония, то новаторское, ломающее обычные представления, использование вокальных средств. Нельзя было сразу разобраться во всех нахлынувших впечатлениях.

После прослушивания оперы сели пить чай.

Я ожидал, что тут же за чаем начнется обмен мнениями. Но, оказывается, порядок у Держановских был заведен такой: мнениями не обменивались и дискуссий не устраивали.

Несколько лет спустя, в 1947 году, мне удалось побывать на премьере «Дуэньи» в Ленинградском театре имени С. М. Кирова. Спектакль был талантливо поставлен и оформлен режиссером-художником И. Шлепяновым. Дирижировал Б. Хайкин. Опера прозвучала отлично. Сергея Сергеевича, как большого ребенка, радовали и занимали многие детали постановки, в частности, звучащие металлические стаканы (специально сделанные на одном Ленинградском заводе), на которых в последнем акте играет дон Жером. Прокофьев специально пометил в партитуре, чтобы ни в коем случае не заменять звучание стаканов со сцены — игрою в оркестре. От акта к акту успех оперы у публики заметно возрастал.

Ленинградские встречи

В Ленинграде мне неоднократно удавалось слышать оперу «Война и мир», шедшую в 1946–1947 годах в Малом оперном театре. Впечатление было огромное, хотя малая сцена и не соответствует масштабам этой монументальной оперы.

Сергей Сергеевич почти никогда не цитировал подлинных народных мелодий, однако, во многих его произведениях — от «Сказок старой бабушки»

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

ВСТРЕЧИ С ПРОКОФЬЕВЫМ

А. СПАДАВЕККИА

Содержание