Выпуск № 12 (229) | 1957 - страница 69

Многие члены жюри интересовались работой виолончелыньгх кафедр Московской и Ленинградской консерваторий, расспрашивали меня о деятельности наших педагогов-виолончелистов С. Козолупова, А. Штримера, С. Кнушевицкого, Д. Шафрана, Г. Козолуповой, Л. Гинзбурга.

Тот факт, что первые две премии были завоеваны молодыми музыкантами Запада, заставляет меня сделать вывод, что нашей исполнительской молодежи следует внимательней знакомиться с традициями исполнения произведений западных классиков. Я не сомневаюсь, что если бы в списке обязательных концертов для исполнения в финале были произведения Чайковского, Мясковского, Хачатуряна или Прокофьева, то наши исполнители добились бы еще более высоких результатов.

Заканчивая свой рассказ о ходе конкурса, я хочу отметить превосходную игру и тонкое ансамблевое чутье советской пианистки Фриды Бауэр, аккомпанировавшей нашим виолончелистам.

Мне думается, что все музыканты, а особенно все виолончелисты, легко поймут мое душевное состояние, когда я направлял свои шаги к гостинице, в которой остановился Пабло Казальс. Я нес ему несколько подарков от советских музыкантов и, должен признаться, в гостиничном коридоре, когда я приближался к заветной двери, мои эмоции дошли до крайнего напряжения. Я думал о том, что вот сейчас я увижу человека, который с малолетства был для меня живой легендой...

В номере, где остановился Казальс, было много народу. Там, видимо, шла оживленная беседа, которую прервал мой приход. Казальс встретил меня очень приветливо, познакомив со своей супругой — молодой красивой женщиной, и со всеми присутствовавшими. Пытаясь справиться с волнением, я дрожащими руками стал развертывать подарки. Прежде чем вручить их Казальсу, я сказал ему, что у нас в Советском Союзе многие еще помнят его концерты, глубоко почитают его, как великого музыканта и замечательного человека, что его искусство дало мощный толчок развитию виолончельной культуры во всем мире, в том числе и у нас, что виолончель завоевала в нашей стране огромную популярность, что у нас этим искусством увлекаются даже... медведи. Говоря это, я подал ему деревянную резную фигурку кустарной работы — медведя с виолончелью. Нужно было видеть, в какой восторг пришел Казальс. Он смеялся, показывал всем игрушку, восхищаясь и качеством работы, и остроумием, с которым она сделана. Затем я передал ему ноты и книги от наших исполнителей и серебряный прибор с надписью от советских музыкантов. Он был искренне растроган этими знаками внимания.

Погрузившись в воспоминания, Казальс стал рассказывать о своей дружбе с русскими музыкантами, о Римском-Корсакове, Глазунове, Кюи, Рахманинове, Зилоти. Очень тепло вспоминал он свои приезды с концертами в Россию. Подчеркнув свое уважение к русскому народу, Казальс сказал, что в настоящее время он отказывается выступать в США и во всех других странах, которые признают ненавистный ему режим Франко. Он сказал, что боится теперь предпринимать большие поездки, но если бы позволило здоровье, он бы с радостью приехал в Советский Союз...

Затем Казальс оказал несколько слов по-испански своей жене. Все находившиеся в номере заволновались и стали шептаться. Принесли виолончель, и он сыграл прелюдию из Второй ре-минорной сюиты и Сарабанду из Пятой сюиты Баха. Бесконечно взволнованный, я слушал его игру.

Помимо интерпретации — очень яркой и своеобразной — меня поразили необычайно точная интонация и очень крепкие пальцы (80 лет!). Казальс играет Баха, как бы ведя откровенный живой разговор. Он делает частые rubato, что является неповторимым признаком его исполнительской манеры.

Сыграв фразу, он иногда бросал на меня взгляд и следующей фразой как бы отвечал на первую. В этом была большая внутренняя закономерность. Передо мной был огромный мыслитель и удивительно своеобразный интерпретатор.

Окончив играть, он обнял меня и сказал:

— Музыка — это та форма, которой я хотел поблагодарить вас за внимание, которое вы оказали мне, приехав с группой советских. музыкантов на этот конкурс...

Его жена потом сказала мне, что за все время после недавней болезни он сегодня взял в руки виолончель во второй раз.

Я уходил от Казальса совешенно завороженный его огромным обаянием простого, скромного, искреннего человека. Меня поразили его невероятная для столь преклонного возраста живость, быстрый темп его движений. На его выразительном лице отражаются все мысли, даже если он их не высказывает. Он держится бодро, и можно было бы свободно «скинуть» ему не менее двадцати лет. Когда он предается воспоминаниям, его глаза затуманиваются, его взор как бы углубляется внутрь...

Волнение мое было столь велико, что я позабыл в комнате у Казальса шляпу, которую мне очень любезно принесли на заседание жюри его друзья.

Как я заметил, Казальс, будучи сам очень скромным и простым человеком, высоко ценит в людях скромность. С особенным умилением он вспоминал, как однажды Римский-Корсаков пригласил его на спектакль «Золотого петушка», высказав при этом опасение, что опера может ему не понравиться. Такой великий композитор, сказал Казальс, боялся, что его творение может не понравиться мне, скромному музыканту.

Мне довелось несколько раз беседовать с Казальсом, который посещал все этапы конкурса. Он очень высоко отзывался об игре советских виолончелистов.

Его присутствие способствовало установлению на редкость приятной и сердечной атмосферы на конкурсе. Среди членов жюри царил дух взаимопонимания и дружбы. Эта дружба не раз приводила Майнарди, Кассадо, Садло, Фурнье, Айзенберга и меня в кафе, на совместные прогулки по улицам Парижа. Однажды мы шли по Большим бульварам и Энрико Майнарди — очень живой и остроумный человек, часто веселивший нас, встречая но пути афиши предстоящего концерта Гаспара Кассадо, подходил к ним и делал надпись после имени Кассадо: «лучший друг Майнарди»...

Автограф П. Казальса: «Великому виолончелисту Ростроповичу в благодарность за честь, которую он нам оказал, приняв участие в качестве члена жюри конкурса виолончелистов. Париж 1957. Пабло Казальс»

Комитет конкурса устроил для членов жюри обед в ресторане «Астор». На обеде присутствовали Казальс с женой и пианист Альфред Корто, давний друг Казальса. За веселым обеденным столом было сказано много теплых слов, произнесено много тостов, выражавших дружеские чувства, взаимное уважение, стремление к миру, любовь к музыке. С тостом, обращенным к Казальсу, выступил Кассадо. Он оказал, что в эти минуты, столь дорогие нам всем, он хочет с наибольшей полнотой выразить общие чувства любви и уважения к Казальсу. Поэтому он попросил разрешения произнести свой тост на родном Казальсу языке — на каталонском. И он произнес горячую речь по-каталонски. Я, сидя рядом с Казальсом, не понимая ни слова, однако улавливал в интонациях этой страстной речи мысли о сыновней любви Казальса к родине, о любви каталонцев к своему выдающемуся соотечественнику. Эта речь взволновала, меня до слез. И я видел, как у Казальса задергалась губа, из глаз закапали слезы. Вынув носовой платок, он прикрыл им на мгновенье лицо, пытаясь скрыть нахлынувшие чувства.

В ответ на речь Кассадо Казальс гово-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание