Выпуск № 12 (229) | 1957 - страница 12

покойны и тревожны по своему содержанию. А это указывает на очень важный принцип построения оперных форм у Т. Хренникова. Действие, вначале замкнутое тесным кругом застойного быта рабочей слободки, затем испытывает ряд потрясений, стремится вновь устояться — то на радостных, то на горестных эмоциях, но завершается порывом, страстным призывом: покоя нет! борьба продолжается и нарастает!

Краткий обзор картин оперы «Мать» в их последовательности поможет нам выделить отдельные, существенные, на наш взгляд, моменты.

В первой картине просто и убедительно показан жестокий гнетущий быт рабочей слободки, намеченный и песней «Осень темная, темь ненастная», и озорной частушкой Марии Корсуновой. Скользит зловещая тень Исая Горбова. Как будто мрак непрогляден и оставляет простор лишь для хмельного разгула. Его не могут рассеять и сердечные заботы, тревоги матери («Хоть и ласков со мной, но всегда молчалив»), думающей и гадающей о неясном для нее поведении сына. Напомним, кстати, что уже в первой своей опере («В бурю») Т. Хренников нашел убедительные интонации материнской любви, заботы и жалости.

Но вот Павел признается матери, что он связан с революционерами. Его монолог суров. И надо сказать, мелодический речитатив здесь очень к месту: несмотря на все свое мужество, Павел не может не волноваться — как примет его признание мать; законченная ария прозвучала бы здесь пустой декларацией. Очень просто, хорошо найдено и заключение монолога («Я с ними, мать, до гроба навсегда»), звучащее, как непреклонная клятва.

Последующее появление Находки с его шуточной песней («Та ли хата, или нет») способно, пожалуй, шокировать иного пуриста внезапным переключением из патетического в бытовой план. Но это один из типичных для Т. Хренникова жизненных контрастов — в конце концов мы с ним примиряемся и даже начинаем ценить такую замечательную способность композитора смещать эмоциональные планы. Последующие сцены первой картины как будто не вносят чего-либо существенного. Но решающий идейно-эмоциональный перелом уже совершился. Когда в конце картины возвращается пьяная песня мастеровых, мы воспринимаем ее по-иному, чем вначале. Там она почти манила, засасывала. А теперь против нее уже выработалось могучее противоядие — порыв к революционному преобразованию жизни. Темный, страшный быт становится из жутко манящего ненавистным, и в этом — творческая победа композитора.

Вторая картина — первое решительное столкновение сил, первое обнаженное вскрытие социальных противоречий. Музыка здесь весьма беспокойна и подвижна, в ней нет почти ничего постоянного. Краткая экспозиция образа Находки вначале задумана очень метко: неколебимое спокойствие и ласковое мужество его интонаций резко контрастируют настроениям назревающей бури. Последующий любовный дуэт Сашеньки и Павла (оригинально задуманный, как дуэт людей, не слышащих друг друга), быть может, не слишком подготовлен. Но он тоже играет важную роль, продолжая экспозицию всего светлого и радующего. На этом экспозиция и заканчивается. Все последующее развитие картины полно драматизма и тревоги. Собираются подпольщики, обсуждают свои дела, поют очень выразительную революционную песню («Довольно нам горя, довольно ненастья») . В последующем ариозо Ниловны чутко показано пробуждение глубоких человеческих чувств в этой женщине, измученной годами подневольной жизни с жестоким мужем. Но здесь уже ощущается некоторый недостаток ариозной распевности, мелодической широты, и только заключительное восклицание-вопрос: «Мой сын! Родной мой сын! А я тебе нужна?» — безупречной правдивостью и простотой своих

интонаций спасает дело. Последующая музыка, рисующая уход подпольщиков (легкий марш в ре мажоре), любопытна своей близостью к маршеобразным образам из «Кармен» Бизе.

Далее очень хороша ария Весовщикова. В смысле кристалличности мелодического материала это, пожалуй, лучшая ария оперы. Но сила ее не только в мелодической рельефности, но и, главное, в яркой образности выражения мятежной, сумрачно-романтической души бунтаря-революционера. Нет-нет, и в арии Весовщикова с ее суровыми ладовыми сопоставлениями проглядывает близость к Мусоргскому. А синкопированный аккомпанемент подобен величавому прибою широких волн.

Затем появляются жандармы, и Т. Хренников впервые оказывается перед необходимостью нарисовать врагов во весь рост. Он попадает вовласть того наглядного, не неглубокого гротеска, о котором мы уже говорили. Зато пленяет своей большой правдивостью и сердечностью заключительное ариозо Ниловны («Я не могу молиться...»), оставшейся в одиночестве, после того как жандармы увели ее сына, Весовщикова а Находку. Здесь, несмотря на господство мелодического речитатива, композитор находит очень сильный подъем мелодической линии, выражая гордую и величавую скорбь матери, уверовавшей в необходимость революционной борьбы.

Третья картина, на мой взгляд, очень неравноценна. Колоритна сама, по себе вступительная и заключительная, чуть гротесковая музыка хора, сторожей. Однако интонационной конкретности здесь мало и возникают неожиданные ассоциации с той же «Кармен» (миром контрабандистов).

Сильно, правдиво звучит маршеобразный (частично фугированный) хор рабочих «Несправедливо! Несправедливо!». В нем живо переданы и волевое напряжение, и большая тревога. Но появляющийся в разгар возмущения директор фабрики охарактеризован (как и другие враги) интонационно бледно, поэтому назревающий конфликт не может развиться до действенной полноты. Не вполне удовлетворяет и ария Ниловны: («Нет, не могу поверить!»). Ария темпераментно построена, богата эмоциональными контрастами и оттенками, правдиво выражает рост и иссякание порыва. Тем более жаль, что арии не хватает мелодической широты и выпуклости, которые могли бы сделать ее одной из высших кульминаций оперы. К тому же некоторые интонации, выразительно прозвучавшие в предшествовавшем ариозо Ниловны (в конце предыдущей картины), теперь уже недостаточны и воспринимаются как повторение.

Интерес четвертой картины поддерживается двумя великолепными фрагментами. Один из них — дважды звучащая песня вернувшихся из тюрьмы Находки и Павла «Друзья идут». В мелодии этой песни чудесно найдено слияние фанфарных и песенных элементов. Это — замечательный, неотразимый образ романтики надежд и веры в будущее, озаряющий все своим ровным и сильным светом.

Другой превосходный фрагмент четвертой картины — взволнованный, страстный дуэт Ниловны и Павла, в котором сердечно и искренно передана встреча двух любящих душ после мучительной разлуки. Этот дуэт — одно из высших достижений оперы. Можно, пожалуй, упрекнуть композитора только в детали: завершающий дуэт бурный скат хроматических октав внезапно придает музыке неуместный оттенок бравурной концертности. Этого легко можно было избежать, постепенно снизив достигнутое фортиссимо.

В пятой картине (изображающей маевку и демонстрацию) действие настолько стремительно, что не дает возможности сколько-нибудь устояться отдельным периодам музыки. Но здесь очень хорош буйный и красочный разгул народного танца: этот взлет народной силы, удали, нео-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание