Выпуск № 3 (220) | 1957 - страница 27

мых, накопленных советской музыкальной критикой идеологических ценностей. Именно так можно понять заявления автора статьи о том, что: «сейчас слова «реалистичность», «программность», «демократичность» в их применении к музыке» обветшали, как ветшает платье; что, войдя в привычку, они «утеряли настоящий смысл» из-за «неумеренного, бездумного, а норой и откровенно конъюнктурного (?!) употребления», что ныне надлежит их «сиять заставить заново», «вернуть им глубокое, серьезное значение».

Когда же, по мнению критика, свершилось это перерождение исконных понятий и принципов реализма и демократизма в творчестве и критике? С каких пор наша советская музыкальная теория выродилась в «поверхностное увязывание критики с эстетикой, приводящее к вульгаризации и опошлению серьезных вопросов»? Это началось, утверждает критик, «уже лет восемь тому назад», когда «стало признаком хорошего критического тона поговорить в начале или конце статьи "о проблемах" реализма, демократизма, идейности, народности, национального характера, привести цитаты из В. Стасова...».

Действительно, девять лет назад прозвучал исторический призыв нашей партии к советским композиторам: творить для народа, быть верными реализму, осуществлять великую ленинскую мечту о высоком демократическом идейном искусстве, понятном и доступном широким массам; прозвучали забытые в годы формалистического засилия слова корифеев русской реалистической критики Стасова и Серова.

Наша критика все это время после 1948 года небезуспешно стремилась следовать прозвучавшим на весь мир великим идеям начертанной программы действий для наших композиторов, помогла им покончить с господством формализма в советской музыке и прочно укрепиться на позициях реализма. Никому, кроме недружелюбной зарубежной печати, не приходило в голову расценивать эти выступления нашей критики как мелкую конъюнктурную акцию или всего лишь как легкомысленные упражнения «в хорошем тоне».

Тенденция взять под сомнение все, что делалось в области теории музыкального искусства, попытка объявить о полном вырождении с некоторых знаменательных пор нашей критики получили известное распространение и в других аналогичных высказываниях. Во вступительной статье к выпущенному издательством «Советский композитор» сборнику «Советская музыка» (выпуск 2-й, М. 1956 г.) содержатся те же требования генерального пересмотра всех позиций нашей критики. Здесь звучит уже знакомая нам погудка об утвердившихся в нашей критике будто бы неправильных представлениях о реализме и о существующей у нас эстетической путанице в кардинальных вещах. Авторы статьи хлопочут о предстоящей большой работе по превращению нашей критики и эстетики в «действительного (?!) помощника музыкального творчества», негодуют по поводу того, что у нас имели место поиски формализма «там, где его в действительности не было».

О серьезных ошибках нашей критики и теории, о новых задачах в музыке следует говорить в полный голос. Но глубоко ошибочно ставить эти вопросы в плане якобы обнаружившегося кризиса нашей критики, в плане ревизии ее идеологических основ. Огромная историческая роль Постановления ЦК ВКП(б) об опере «Великая дружба» В. Мурадели в прошедший период очевидна и бесспорна. Оно вдохновило и оплодотворило нашу критику, теорию и творчество великими идеями реализма, народности и демократизма. По всему своему содержанию, духу и направ-

ленности оно надолго останется источником всех наших дальнейших поисков правды в искусстве.

Ошибки в наших творческих и теоретических исканиях были и, возможно, будут, но нет и не было в эти годы ошибок, позволяющих ставить вопрос о полном «вырождении» критики с того дня, как она стала опираться на решения партии о музыке. Дальнейшие более глубокие и зрелые обобщения и выводы нашей критики и теории развернутся отнюдь не на пустом месте, но путем развития накопленного ими идеологического багажа, их приверженности жизненной правде и народности, путем искоренения допущенных подлинных ошибок и заблуждений.

О СВОБОДЕ «САМОВЫРАЖЕНИЯ» И ОШИБОЧНОМ ПОНИМАНИИ НОВАТОРСТВА

Некоторые наши музыканты справедливо говорят о необходимости свободы проявления творческой индивидуальности, ратуют за смелое, решительное идейное и эстетическое обогащение музыки, за расширение в искусстве диапазона мыслей, чувств, красок, за смелые художественные искания и открытия. Они заслуженно критикуют тех, кто боится даже скромных попыток обогащения языка, внедрения необычного, нового, индивидуально неповторимого. Слов нет: призывы к новаторству, к активности поэтического воображения и фантазии закономерны и справедливы. Но, высказывая эти верные мысли, подкрепляя их известными ленинскими цитатами о необходимости предоставления простора личной инициативе, фантазии, форме, содержанию в творчестве, они при этом упорно «забывают» упоминать о другой стороне вопроса: предупреждать об опасностях, подстерегающих художника, безоглядно устремляющегося «к новым берегам» в искусстве, напоминать о горьком опыте творческих срывов, заблуждений, связанных со слепо-эмпирическими исканиями нового и необычного, не подкрепленными четкой идейной, партийной направленностью в работе композиторов.

Иной же раз рассуждения о свободе выражения индивидуальности в искусстве принимают заведомо извращенный характер, повторяют зады идеалистической эстетики, воскрешают лозунг «свободы творчества» в его анархическом, мелкобуржуазном понимании. Известно, что антиреалистическая эстетика декаданса всегда усердно расчищала барьеры воинствующему индивидуализму, стремилась снять всякую ответственность с творца за плоды его субъективного видения действительности, объявляла «самовыражение» художника сокровенным процессом творящей стихии личного духа, не поддающимся контролю разума и мировоззрения.

Можно ли признать нормальным, что близкие подобным «умозрениям» мысли стали высказываться в наши дни, когда краеугольным камнем всей передовой современной эстетики реализма стало требование теснейшей связи с жизнью, равнение художника не на сугубо личные переживания, а на проверку их объективной правдой действительности, чувствами, думами и переживаниями коллектива.

Примером фальшивой трактовки затронутой проблемы являются некоторые рассуждения из уже упоминавшейся нами статьи А. Сохора. Здесь содержится прямое требование «поставить иначе, чем это делается сейчас, и вопрос о субъективизме и субъективности в музыке», ибо, по его мнению, «нельзя считать строго (!) индивидуальное отношение

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание