Выпуск № 8 (213) | 1956 - страница 36

Но все же в Шумане всегда побеждал Флорестан; в столкновениях с Эвзебием его оптимизм и активное отношение к жизни одерживают верх. С особой силой это выражено в ля-минорном Фортепианном концерте соч. 54 — одном из прекраснейших и наиболее совершенных творений Шумана, посвященных Кларе. Будучи выдающейся пианисткой своего времени, она завоевала великолепному сочинению мировое признание. Композитор недвусмысленно подчеркнул «флорестановскую» направленность произведения: в качестве главной темы первой части Концерта он взял нота в ноту мотив из первых тактов арии Флорестана в начале второго акта бетховенского «Фиделио».

Из всего сказанного можно сделать вывод об отношении Шумана к немецкому романтизму. Когда Гете называл свою эпоху «идущей вспять», «субъективистской», — то прежде всего он имел в виду ретроспективные тенденции немецких романтиков. Бегство от действительности в мир далекого прошлого либо фантастики, уход в самосозерцание, боязнь реального мира — все эти отрицательные стороны романтизма Шуман считал чуждыми себе.

«Слово "романтик" мне от души надоело, хотя я и десяток раз не произнес его в своей жизни»¹. Но как раз он подхватил положительные стороны романтизма и содействовал их дальнейшему развитию. В первую очередь, это положительное заключалось в подчеркивании национального характера искусства и углублении связей с народной песней. Во-вторых, в расширении круга психологических выразительных средств. Шуман по праву вошел в историю, как один из величайших поэтов немецкой музыки. Мастер фортепианной миниатюры, он подарил нам неисчерпаемое богатство рельефных музыкальных образов, от «Грез» из «Детских сцен» (соч. 15) до портретных психологических характеристик в «Танцах Давидсбюндлеров» (соч. 6) и в «Карнавале» (соч. 9). Именно эта сторона его творчества оказала значительное влияние на Брамса, Рубинштейна, Чайковского, Грига.

Шуман сознавал свое единство со взглядами Генриха Гейне. Знаменательно, что когда после 1840 года Шуман обратился к песенному жанру, то в большинстве случаев избирал тексты Гейне. В те времена писать музыку на стихи поэта, покинувшего родину из-за своих политических воззрений, было большой смелостью. И то, что Шуман взял такое стихотворение, как «Два гренадера», и использовал в нем «Марсельезу», свидетельствует о его бесстрашии.

Революцию, вспыхнувшую в 1848 году, Шуман приветствовал, как «весну народов». Не отдавая себе ясного отчета в политических событиях, композитор все же чувствовал, что только победа прогрессивных народных сил даст возможность навсегда прикончить «карликовое филистерство». Он считал, что «худшее», пусть даже кровавая революция, всегда является началом лучших времен. В некоторых сочинениях Шуман активно откликнулся на происходящие события: он написал несколько хоров для мужских голосов, и среди них «К оружию» и «Черно-красно-золотой» (на слова Фердинанда Фрейлиграта). В его записной книжке мы читаем такую заметку: «1848: великий революционный год. Читал больше газеты, нежели книги». Разумеется, Шуман не участвовал в революции и уехал из города. Но вслед за тем он сочинил четыре марша для фортепиано, о которых говорил, что это «вовсе не старые десауэровские, а скорее республиканские» (для него республика оставалась «наилучшей государственной формой»).

По поводу революционных маршей он писал издателю Уистлингу:

__________

¹R. Schumann. Gesammelte Schriften, Band I, s. 249.

«Я не мог найти лучшего выхода своему возбуждению — они написаны с подлинным жаром».

После поражения революции всем немецким художникам, честно боровшимся на стороне прогресса, пришлось испытать горечь тяжкого разочарования. Рихард Вагнер постепенно отходит от своих революционных идеалов, все более склоняясь к пессимизму Шопенгауэра. Альберт Лортцинг не смог преодолеть постоянных материальных невзгод и умер в 1851 году.

Жизнь в реакционном Дрездене стала невыносимой для Шумана. В 1850 году он переселился в буржуазный Дюссельдорф, где не властвовала придворная клика, и занял там пост городского «музикдиректора». В чистых образах Третьей («Рейнской») симфонии ему еще раз удалось выразить свою любовь к родине и природе, свой оптимизм. Он задумал большую народную ораторию «Лютер», музыка которой была бы понятна «каждому крестьянину и городскому жителю». Но творческие силы заметно иссякали, и в 1854 году разум Шумана помрачился. Спустя два года наступил печальный конец.

Торжество реакции, против которой Шуман так страстно боролся в течение всей своей жизни, несомненно, обострило его тяжелое психическое состояние. В 1836 году он писал: «Мы отнюдь не сторонники движения вспять и предпочитаем, чтобы болезнь была преодолена сильной натурой, а не получила минутное облегчение с помощью мелких домашних средств. Итак, вперед, друзья! На вершине мы, пожалуй, оглянемся, — но не ранее!»

Силою обстоятельств Шуману не довелось достигнуть этой вершины.

* * *

Уважение к памяти Шумана накладывает на нас двойное обязательство. Во-первых, его творения должны стать достоянием широчайших кругов слушателей, в исполнении верном по стилю и проникнутом боевым шумановским духом. Во-вторых, нам надо сегодня бороться за все новое и прогрессивное так же смело, открыто и решительно, как это делал Шуман.

Что касается исполнения, то на этот счет Шуман сам дает нам точные указания. 9 августа 1832 года он писал своей матери:

«Для меня музыка лишь облагороженная речь души; некоторые находят в ней наслаждение для слуха, другие — арифметическую задачу и занимаются ею именно таким образом».

У него были все основания подчеркнуть эти опасности для музыкального исполнительства. Ненавистное Шуману бренчащее, одуряющее и претенциозное виртуозничество низводило музыку до функции «наслаждения для слуха». С другой стороны, уже в шумановские времена идеалистическая формальная эстетика (отчасти в работах швейцарца Ганса Георга Негели) начала усматривать в красоте музыкальной формы само содержание музыки. Идейное и образное содержание музыки стали сперва недооценивать, а затем и отрицать.

Шуман требовал, чтобы исполнитель говорил на «облагороженном языке души». Все пианисты, певцы и дирижеры, исполняющие в наши дни шумановские произведения, должны были бы написать эти золотые слова крупным шрифтом на стене своей рабочей комнаты. Ибо со времени Шумана вовсе не вымерли ни акробаты на клавишах, доставляющие «наслаждение для слуха», ни премудрые составители музыкально-арифметических задач. Шуман требовал полного слияния интерпретации с содержанием произведения («каждый нерв наполнен музыкой»), требовал широкого кругозора («подобно орлу парил он, взор метал бо-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание