злую силу... Дело тут, конечно, не только в том, что Ларош «просмотрел», по собственному признанию, Римского-Корсакова. За ним гораздо больший грех — он просмотрел и всю новую русскую школу. Этого ему Н. А. не мог простить. Тут он был непримирим».

Нуждаются в разъяснении и те многочисленные строки «Летописи», где речь идет об Э. Направнике. Широко известна корсаковская характеристика этого дирижера (в новых изданиях она пополнена выпускавшимися ранее фразами): «Я просто возненавидел Петербург с его «великим мастеровым», как называет Стасов Направника. Но почему же он «великий», вернее — просто мастеровой обыкновенной или «средней» величины. Неоцененное достоинство его заключается в чутком до болезненности слухе; его способность улавливать ошибки и моментально их исправлять на корректурных репетициях воистину изумительна... Твердый характер, точность, красивый взмах и отчетливые синкопы — тоже его атрибуты. Но что же далее? Далее — подчас невозможно скорые темпы, метрономическая ровность, отсутствие всякой мягкости и округленности в переменах темпов и в конце концов отсутствие художественности исполнения» (стр. 186).

Этот отзыв нельзя признать справедливым. Э. Направнику творчество Чайковского было ближе, чем музыка «Новой русской школы». Тем не менее Направник, безукоризненно честный музыкальный деятель, считал своим долгом исполнять и произведения «кучкистов», прежде всего — Римского-Корсакова. Нельзя не напомнить также, что, когда возникли затруднения с постановкой «Садко», именно Направник настаивал на включении этой оперы в репертуар Мариинского театра.

Если оперы Римского-Корсакова Направник исполнял без большого увлечения, то сочинения Чайковского он интерпретировал глубоко и сильно. Сам Чайковский писал, что на премьере «Пиковой дамы» оркестр «делал чудеса». Это восхищенное замечание относится в первую очередь к Направнику. Критик Э. Старк говорит, что спектакли «Евгения Онегина» и «Пиковой дамы» под управлением Направника «превращались в настоящий художественный праздник». Известно, что Направник первый (после не вполне удачного авторского исполнения) раскрыл глубину Шестой симфонии Чайковского. А чтобы хорошо сыграть Шестую симфонию, недостаточно быть «мастеровым»; нужно быть большим художником, каким и был Э. Направник. Об этом, хотя бы очень кратко, следовало осведомить читателей новых изданий «Летописи».

Нуждаются в разъяснении и резко критические высказывания Римского-Корсакова о Балакиреве. У читателя могут также вызвать недоумение мысли, высказанные Римским-Корсаковым о некоторые западноевропейских композиторах (например, о Бахе или о Дебюсси в «Дневнике»). И здесь следовало дать тактичное разъяснение.

Заканчивая обзор новых изданий «Летописи», еще раз подчеркнем, что редакторская работа выполнена на высоком научном уровне. Отмеченные недостатки справочного аппарата легко исправить при подготовке следующего издания. И безусловно необходимо дать обстоятельную вводную статью, которая, отметив субъективность отдельных суждений Римского, Корсакова, раскроет читателю огромную ценность замечательного литературного произведения великого русского музыканта.

А. Соловцов

Популярная книжка о Мусоргском

В серии «Школьная библиотека» вышла книжка Т. Поповой «Мусоргский». Требования к подобному жанру литературы общеизвестны: помимо популярности изложения, книга должна быть абсолютно точной с фактической стороны, воссоздавать паред читателем живой, исторически правдивый облик великого человека и окружающей его среды. Наибольшую пользу она принесет в том случае, если автор поставит перед собой цель воспитательную, если он сможет раскрыть величие

_________

Т. ПОПОВА. Мусоргский. Серия «Школьная библиотека», Музгиз, М., 1955, тираж 35 000, ц. 5 р. 55 к.

творческого подвига композитора и возбудить в читателе глубокое уважение, любовь и интерес к его музыке.

Отвечает ли работа Т. Поповой таким требованиям?

Книжка эта написана довольно живо и просто. В ней есть удачные зарисовки быта (главным образом относящиеся к детским годам композитора), обстоятельные описания его произведений, подробный рассказ о различных событиях его жизни и о семействе Мусоргских. Пожалуй, даже чересчур подробный.

Так, уже на первых страницах книги повествуется о том, как в старину «обманывали смерть»: как умер первый ребенок помещиков Мусоргских, как в «маленьком белом гробике» хоронили их второго сына, а в то же время дома умирал третий, и как одна из пожилых родственниц предложила спасти ребенка сменой имени — Филарет-Евгений выжил; потом родился Модест — четвертый сын.

Описывая жизнь будущего композитора в школе гвардейских подпрапорщиков, можно было не упоминать, как Мусоргский «браво промаршировал в такт с музыкой и (Держался столь непринужденно» перед Николаем I, «что удостоился «высочайшего» одобрения» (стр. 51).

Но главное — не в этом. Даже отдельные излишние подробности не повредят, если автор правильно понял свою задачу и стремится воссоздать живые, исторически достоверные образы самого композитора и его друзей. Иное дело, если обилие мелких, порой ненужных деталей превалирует в изложении. Так и получается, к сожалению, в книге Т. Поповой. За событиями в ней не возникает перед читателем крупная, ясно очерченная фигура великого композитора. Остаются нераскрытыми его богатейший внутренний мир, целеустремленность его творческих поисков, сила его человеческого обаяния. Юный читатель ничего не узнает о том, как сложен, подчас мучителен творческий процесс композитора, сколько требует он настойчивости, душевных сил. Это происходит оттого, что в книге о Мусоргском господствует метод описательный, порой переходящий в простой пересказ мемуарной литературы и писем.

К некоторым источникам Т. Попова отнеслась некритически. Так, она вслед за В. Стасовым говорит о затухании творческой активности Мусоргского к концу его жизни. И юный читатель может поверить этому, тем более, что разбор музыки «Хованщины» подменен рассуждениями об исторических событиях и их освещении Мусоргским, а о «Сорочинской ярмарке» говорится слишком сжато.

Не все удовлетворяет в тех характеристиках, которыми наделяет автор некоторых современников Мусоргского.

Трудно, например, согласиться с теми замечаниями, большей частью неприязненными, которые приходятся в книге Т. Поповой на долю А. Серова (стр. 106, 182). Не повезло и Ц. Кюи. Он выглядит человеком, случайно соприкасавшимся с балакиревским кружком. Настойчиво подчеркивается его «западная ориентация», и, по существу, почти ничего не сказано о том, какое важное значение имела критическая деятельность Ц. Кюи в годы становления и утверждения передовых творческих принципов Могучей кучки. Для книги Т. Поповой характерен недостаток, который встречается во многих биографических пьесах, фильмах и книгах: все ее герои (и особенно Стасов, Балакирев и сам Мусоргский) говорят по-резонерски гладко и поучительно — прямыми цитатами из статей и писем, механически цревращая речь письменную в прямую, устную.

Например: «Постижение истории, глубокое воспроизведение бесчисленных оттенков народного духа, настроения, ума и глупости, силы и слабости, трагизма и юмора — все это беспримерно у Мусоргского» (В. Стасов). Или: «Это жизненная проза в музыке — не пренебрежение музыкантов-поэтов к простой человеческой речи — это уважение к языку человеческому, воспроизведение простого человеческого говора» (М. Мусоргский).

Отходя от документальных источников, автор привносит в высказывания торжественность речи: «Сообразить же, что новые формы семейных отношений, труда и быта содержат в себе зародыш новых социальных отношений, — задача непосильная для тупоголовых чиновников-цензоров, — усмехнулся Балакирев» (речь идет о романе Чернышевского «Что делать?», стр. 90). Или: «Стремление создать образ социально обездоленного человека, раскрыть глубину его психологических пере-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

А. Соловцов

Популярная книжка о Мусоргском

Содержание