техника постоянно идет вперед. Для меня техника — средство, а не цель; она следует по пути моих исканий, моего собственного развития.

— А пластинки с записями ваших уроков, не только с вашими устными пояснениями, но также, как вы это делаете, при помощи виолончели?

— Это было бы интереснее. Одна американская фирма заинтересовалась такими пластинками. Но, поскольку цели фирмы мне были не вполне ясны, я отказался от этого проекта.

— И вы попрежнему не думаете об издании сочинений для виолончели, даже сюит Баха, относительно которых вы, конечно, получали десятки предложений?

— Нет, я не буду их издавать; даже и сюиты Баха, и сонаты Бетховена, несмотря на то, что очень многие издатели просили меня об этом...

Моя интерпретация какого-нибудь сочинения длится столько же времени, сколько самое исполнение, то есть я не знаю, не могу знать заранее, не введу ли я какие-нибудь изменения, исполняя пьесу снова... Мои технические средства эволюционируют одновременно с моими индивидуальными замыслами. Я не знаю, как их передать, если у меня нет в руках инструмента; возможно, что при каждом новом исполнении будет новое содержание.

Изучение виолончели не может остановиться на том месте, до которого я его довел. Что сказали бы мы о дереве, которое цвело бы лишь однажды? Чтобы дерево плодоносило, его ветви должны каждый год давать новые ростки.

Мои ученики, поддерживающие со мной непосредственный контакт, лучше всяких учебных пособий и изданий передадут и разовьют мои воззрения и метод. В инструментальном исполнительстве, как во всякой другой художественной деятельности, не может быть пределов развитию.

Перевел с французского и подготовил к печати Л. Гинзбург

Путь артиста

Очерк

М. Штих

Гористый берег охватывал широкой подковой бухту, где сновали парусные лодки рыбаков, торговцев фруктами и тяжело дымили океанские пароходы. Город подымался крутым амфитеатром. Кварталы многоэтажных зданий занимали его первые ряды. Дальше и выше дома постепенно мельчали, улицы становились теснее и круче. Какая-нибудь из этих улочек долго карабкалась в гору и, словно делая последнее усилие, вползала на самый верх истоптанной каменной лестницей.

Здесь жила беднота греческого города Салоники.

Здесь же в 1917 году нашла приют семья плотника Айдиняна, бежавшая из Турции во время кровавой армянской резни. Смена одной чужбины на другую. «Как-нибудь проживем...» Борьба за существование, горький хлеб скитальцев...

В 1923 году произошло прибавление семейства, и без того немалого. Заглянув в комнату, где кричал новорожденный, кто-то из соседей заметил с грустным юмором:

— Ну вот, дай ему бог здоровья, еще один алодапон родился! Алодапон по-гречески — человек без подданства. У него мало прав и много обязанностей, из которых первейшая — платить за право жительства в Греции специальный налог.

Новому «человеку без подданства» дали имя — Артур.

*

Годы детства были небогаты радостью. Эта гостья редко забиралась так высоко, в верхние кварталы портового города, и даже самые дружные, трудолюбивые семьи посещала как бы из милости. Мир был устроен плохо. Взрослые это понимали, дети — чувствовали.

Но все же и здесь живая человеческая душа, особенно душа юная и впечатлительная, находила богатства, которые возвышали ее тем больше, чем ненасытней она была. В этом плохо устроенном мире существовали море и песни.

Море вело себя, как полагается, и это было прекрасно. Оно смеялось, хмурилось, растворяло в себе тени грозовых облаков, пламенело расплавленным золотом заката. По вечерам огни города врассыпную сбегали вниз, к береговой черте. Очевидно, те из них, что были похрабрее, пускались вплавь. Они спешили превратиться в блуждающие огоньки лодок, в цепочки ярких, светляков на бортах пароходов. Но еще ярче сверкало и переливалось на темной воде текучее серебро лунной дороги.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Путь артиста

Очерк

М. Штих

*

Содержание