Выпуск № 8 (189) | 1954 - страница 74

национальную русскую патриотическую оперу; обещание Пушкина переделать для оперного либретто «Руслана и Людмилу», открывавшее перспективу творить в содружестве с величайшим и любимейшим поэтом, — все это окрыляло, воодушевляло Глинку.

Он завоевал положение первого композитора России и высокий служебный пост в Капелле, — а работа в Капелле ему была по сердцу.

С удивительной скромностью и чувством достоинства принял Глинка славу. Ни знаки «монаршей милости», ни подарки, ни хор похвал не вскружили ему голову. Одну любопытную деталь хочется отметить особо. Успех «Сусанина» своим неожиданным следствием имел то, что «на третий день после 1-го представления, — как сообщал Глинка матери,— главнейшие сенаторы прислали мне сказать посредством моих знакомых, чтобы я считал дело конченным, ибо оно непременно будет решено в нашу пользу. Итак мои звуки произвели то, чего ни просьбы, ни другие убеждения до сих пор не могли сделать» ¹.

Нет никакого сомнения — и это как раз явствует из письма, — Глинка понимал, что решающую роль сыграли не звуки оперы, а царское «благоволение». В ту пору, лицемерно ухаживая за композитором, Николай I «одарил» Глинку перстнем, за поездку на Украину повелел выдать годовой оклад, беседовал с Глинкой и о Капелле, и о будущей опере и т. д.

Однако небо вскоре начинает заволакиваться тучами. 2 января 1837 года Глинка сообщает матери о своем назначении в Певческую капеллу («это место сопряжено с существенными выгодами»); с А. Львовым, который принял Глинку «с искрениям радушием», они «решились идти рука об руку на... новом поприще». Но не прошло трех лет — и в конце ноября 1839 года Глинка пишет, что «Львов желает от меня отделаться», а 15 декабря того же года отставка Глинки была «высочайше разрешена».

Глинка вынужден был уйти из Капеллы. Много писали о дурном характере А. Львова и его завистливости, о том, что он чуть ли не нарочно занимал Глинку всякими служебными поручениями, чтобы тот не имел времени писать музыку, и т. д. Может быть, А. Львов действительно обладал плохим характером. И все же дело было не в его индивидуальных качествах, а в том, что Глинка столкнулся с царским чиновником, а сам стать чиновником не смог.

Из-за хлопот, связанных с Капеллой, ему приходилось вести «существование разгонной почтовой лошади», ни днем, ни ночью не зная покоя. А Львов даже во время болезни Глинки докучал ему — «читал мне наставления о том, что я не радею о службе», — жаловался композитор в своих «Записках». По всей вероятности, флигель-адъютант А. Львов совершенно искренне считал своей священной обязанностью сделать из Глинки послушного чиновника. Поскольку это не удалось, Глинке пришлось уйти. Тянуть чиновничью лямку великий композитор, конечно, не мог.

Глинке отставка далась не легко: он лишался деятельности в близкой его сердцу Капелле, оставался без твердого материального обеспечения, без определенного положения в свете. Но Глинка был художник пушкинской школы, пушкинского характера, и, так же как провалилась попытка сделать из Пушкина камер-юнкера, не удалась и попытка превратить Глинку в коллежского асессора «от музыки». Это был конфликт свободного и независимого музыканта с николаевским государственным аппаратом.

Отказ от государственной службы чиновника, «не оправдавшего надежд», несомненно, должен был возбудить недовольство и неприязнь царя. И Глинке пришлось в этом убедиться уже во время бракоразводного дела. Нет нужды входить в подробности этой тяжбы. Важно другое: Михаил Иванович столкнулся и здесь с системой, прежде всего с судебной системой николаевской России, со Священным Синодом, с царской бюрократией.

Стоило Глинке вызвать царскую немилость, как перед ним выросла стена; Синод, суд, лицемерное «общественное мнение» знати. В 1839 году, который был

_________

¹ Речь шла о длительной и до того совершенно безнадежной для Глинок судебной тяжбе, от решения которой зависело материальное положение семьи.

столь «горестным и трудным», Глинка «узнал жизнь более, чем в течение всего остального времени…» «…И если большая часть людей, носивших имя родных и друзей, оставили меня,— писал композитор, — зато я приобрел немногих, но искренно преданных мне доброжелателей».

Служебные неприятности, отставка, личные семейные нелады не только совпали по времени, но, надо думать, «питали» друг друга. Ссора с женой, получившая скандальную огласку в высшем аристократическом «свете» Петербурга, могла лишь ускорить решение царя избавиться от скомпрометированного чиновника. Отставка и разрыв со светом, в свою очередь, развязывали руки врагам Глинки, помогали раздувать скандал и затягивать судебный процесс: конногвардейский корнет Н. Васильчиков (племянник председателя Государственного совета) был «своим» для императорского Петербурга, а репутация Глинки в высших сферах была уже поколеблена.

Глинка не сдался, затаив ненависть к императорскому Петербургу на всю жизнь. «Как кажется, консистория подкуплена; бороться с Васильчиковым, имеющим 60000 дохода… невозможно».

Чем глубже изучаем мы события жизни Глинки в эти годы, тем больше убеждаемся, что премьера «Руслана и Людмилы» 27 ноября 1842 года была своеобразной кульминацией в конфликте композитора со «светом», с аристократической чернью, с самим Николаем I. Почему царь ушел с последнего акта «Руслана»? Несомненно, что эстетические вкусы Глинки, все направление его творчества, самый характер его музыки были всегда абсолютно чужды царскому двору; ведь там еще о «Сусанине» говорили, как о кучерской музыке. После «Руслана» царь окончательно махнул рукой на Глинку, как на ненужного ему музыканта.

Но демократическая Россия отстояла «Руслана», отстояла своего Глинку: несмотря на неуспех в официальных кругах, в первый же сезон опера прошла 32 раза с полным аншлагом. А впоследствии эта гениальная опера прочно утвердилась на русском театре.

Напомним: в следующем за премьерой «Руслана» 1843 году русскую оперу вовсе перевели из Петербурга в Москву, чтобы отдать сцену итальянской труппе. Вместе с русской труппой увозили из столицы и оперы Глинки.

Характерно, что беспримерная история с удалением национального русского оперного театра из Петербурга способствовала выявлению скрытых противоречий в кругу прежних приятелей Глинки. Так, оказалось, Нестор Кукольник — этот «друг», «покровитель» и «соавтор» Глинки — без ума от итальянской оперы, он в восторге от того, что она прибыла в Петербург. Произошел распад кукольниковской братии, и Глинка навсегда отказался от «коварных товарищей разгульной жизни».

Вокруг Глинки постепенно формируется новый кружок, в состав которого входят Дмитрий и Владимир Стасовы, Серов, Даргомыжский. И конечно, это очень характерно и для общих сдвигов, происходивших в сороковые годы в русском обществе, и лично для Глинки.

«Идеи и чувства изменились» — сколько раз Глинка в письмах возвращается к этой теме! Мучительное и ненавистное крючкотворство Синода (консистория в конце концов оправдала Васильчикова), унизительная подписка о невыезде, «неудачная» премьера «Руслана», похищение «венценосным Черномором» «Руслана и Людмилы» из столицы — все это заставляет Глинку стремиться вон из Петербурга. Так оказались неразрывно связанными и вынужденная отставка, и судебный процесс, и оскорбление, нанесенное «Руслану» царем.

Разочарование, крушение иллюзий — вот что глубоко переживал Глинка-человек, оскорбленный подлым ханжеством и бездушием николаевского режима, и Глинка-музыкант, лишившийся своей деятельности в Капелле, и Глинка-композитор, любимое создание которого было попрано самодержавием.

Можно ли полагать, что Глинка до конца понял общественно-политическую подоплеку всего происшедшего? Оценил ли он успех «Руслана» в новой аудитории и нашел ли он непосредственный контакт с этой аудиторией? В своих письмах Глинка молчит об этом.

Новые друзья Глинки — Серов, братья Стасовы — были представителями демократического поколения. Они боготворили Глинку, поддерживали его в трудную минуту, и Глинка отвечал им теплой друже-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание