МУЗЫКАЛЬНАЯ ЭСТЕТИКА

Несколько мыслей о музыкальном языке*

Л. Данилевич

Советский композитор сможет правдиво рассказать о наших героических днях и делах лишь в том случае, когда он говорит языком народным и современным, языком, свободным от формалистических ухищрений и от архаики, когда он в совершенстве владеет всеми ресурсами художественной формы.

Недооценка вопросов формы, музыкального мастерства — явление резко отрицательное, мешающее еще некоторым композиторам овладеть методом социалистического реализма. Сейчас, после выхода в свет гениальных трудов товарища И. В. Сталина о языкознании, проблемы музыкального языка, музыкальной формы, художественной специфики нашего искусства встали с особой остротой.

Что же такое музыкальный язык? В какой мере музыкальный язык близок к языку словесному? Можно ли переносить законы развития словесного языка в область музыкальной речи? Вот вопросы, которые живо интересуют сегодня каждого музыканта.

К области музыкального языка мы обычно относим такие средства музыкальной выразительности, как мелодия, ритм, гармония, полифония, оркестровка. Эти выразительные средства берутся в их совокупности, взаимообусловленности и с учетом тех характерных стилистических особенностей, которые присущи данному композитору.

Понятие «музыкальный язык», несомненно, близко к понятию «музыкальная форма» (в широком, общеэстетическом значении данного термина). Однако эти два понятия отнюдь не совпадают друг с другом: понятие «музыкальный язык» не включает в себя композиционную структуру музыкального произведения, его схему, «форму» в узком, специфически музыкальном значении. Значит, говоря о музыкальном языке, мы не имеем в виду все музыкально-выразительные средства и приемы. Напротив, говоря о форме (в общеэстетическом значении), мы говорим о всех выразительных элементах музыкального искусства, включая также и композиционное строение.

Несомненно, что музыка, как и речь, является средством общения людей друг с другом.

Пользуясь музыкальным языком, композитор может вызвать в слушателях определенные мысли, чувства. Музыка сплачивает, объединяет миллионы людей, живущих в разных местах земного шара. Такую объединяющую роль играют, например, лучшие советские песни.

Но, сопоставляя язык музыкальный и язык словесный и находя между ними некоторые общие черты, никогда нельзя забывать, что это все же явления крайне различные.

«Язык поэзии музыкальной — не наша вседневная речь, — писал Серов. — Это речь особая, во многом отличная от речи словесной». Словесный язык существует, помимо литературы, в быту и в процессе производства; им пользуются даже те народы, которые не имеют не только литературы, но и письменности. Музыкальный же язык существует только в рамках музыкального искусства, как его слагаемое, как средство музыкального выражения. Вне музыки нет и музыкального языка. Отдельные звуки определенной высоты, которые рождает мир природы (пение птиц), еще не относятся к сфере музыкального языка. Музыкальный язык настолько тесно связан с областью искусства, что его нельзя даже рассматривать как самостоятельную категорию. Это условное понятие, которое, однако, вошло в наш обиход и которым мы широко пользуемся¹.

Язык словесный оперирует словами, которые обладают способностью точно выражать любые понятия. Именно поэтому язык «связан с производственной деятельностью человека непосредственно, и не только с производственной деятельностью, но и со всякой иной деятельностью человека во всех сферах его работы от производства до базиса, от базиса до надстройки... Поэтому сфера действия языка, охватывающего все области деятельности человека, гораздо шире

_________

*Настоящей статьей редакция продолжает обсуждение проблем, связанных с изучением трудов товарища Сталина по языкознанию.

¹Мы не можем согласиться с Ю. Кремлевым, который в своей статье «О некоторых вопросах советского музыкознания» («Советская музыка» № 7 за 1951 год) категорически возражает против применения термина «музыкальный язык», считая, что музыкальному искусству тем самым якобы приписываются функции речевого языка. Разумеется, применяя термин «музыкальный язык», каждый из нас отлично сознает его условность, метафоричность, ясно представляя себе принципиальную разницу между специфическим языком музыкальных образов и словесным языком, оперирующим конкретными понятиями.

и разностороннее, чем сфера действия надстройки. Более того, она почти безгранична»¹.

В музыкальном же языке нет слов. Слова, используемые в качестве текста вокальных произведений, относятся, разумеется, к области литературы, а не музыки. Музыкальные интонации не обладают конкретностью, точностью выражения, которые присущи слову. В быту и в производственной деятельности люди не могут объясняться одними лишь интонациями. Эта простая истина была ясна еще в очень древние времена.

Замечательно, что даже тогда, когда музыкальная интонация сочетается со словом, обеспечивающим конкретность, точность выражения, музыкально-интонационная речь не может войти в жизнь на тех же основаниях, что и разговорная речь. Музыкальная интонация отличается от разговорной интонации своей точно фиксированной высотой и специфическим образным, художественным значением. Объясняясь друг с другом, мы говорим, а не поем. Это лишний раз доказывает, что любое пение (интонация плюс слово) всецело относится к области художественной.

Сказанное не только определяет специфику музыкального языка, но и показывает, что его возможности в смысле общения людей ограничены по сравнению с языком словесным.

Отметим еще одно очень важное обстоятельство. Известно, что словесный язык не может быть классовым. Об этом с глубочайшей убедительностью сказано в трудах товарища Сталина. Музыка же, как и всякое искусство, — явление социально обусловленное, классовое. Ее социальная природа находит свое выражение прежде всего в идейном содержании, в общей идейно-стилистической направленности, а также и в музыкальном языке, в некоторых особенностях мелодии, гармонии и т. д.

Это, конечно, не означает, что музыка, созданная тем или иным композитором, будет непонятной людям того класса, к которому данный композитор не принадлежит. Революционный рабочий класс понимает и высоко ценит творчество великих композиторов прошлого, хотя они и не являлись идеологами пролетариата. Близкие нам, передовые идеи классиков музыкального искусства определили передовой характер их эстетики, прогрессивность их стиля, реалистические качества их музыкального языка, близкого нашему сознанию.

И все же мы знаем многочисленные примеры того, как та или иная музыка, имеющая ярко выраженные социальные признаки, близкие вкусам и художественным принципам определенного класса, резко отвергалась представителями иных, антагонистических общественных кругов. В этих случаях неприемлемым оказывалось не только содержание, но и соответствующий ему музыкальный язык. Вспомним отношение придворных аристократических кругов к опере Глинки «Иван Сусанин». Выражение «кучерская музыка» было явно направлено против народности, национальной самобытности музыкального языка Глинки. Впоследствии такое отношение распространилось и на другие русские классические оперы, музыка которых казалась аристократам «грубой», «простонародной». А передовые общественные круги, например демократическая разночинная интеллигенция, не признавали модную итальянскую оперу, которой так восхищалась знатная публика партера и бельэтажа. При этом они не только отвергали нелепые, нежизненные сюжеты многих итальянских опер, но критиковали также музыку, ее характерные стилевые особенности. Бессмысленные колоратуры, виртуозное вокальное трюкачество, приводившее в дикий восторг записных меломанов, воспринимались демократической аудиторией как нечто противоестественное, как отход от разумных эстетических норм музыкальной речи.

Еще более яркие примеры дает наша современность. Современная пресыщенная буржуазная публика тоскует, слушая Моцарта, музыка которого кажется современному буржуа «пресной», «скучной», «недостаточно острой»; эта публика упивается грохотом, скрежетом и нервическими воплями джаза. «Я готов отдать всего Моцарта за час джазбанда», — сказал как-то один эстетствующий поэт-модернист. А для нас неприемлемы не только те дикие, отталкивающие чувства и настроения, которые выражает джазовая музыка, — неприемлемы и многие джазовые приемы, специфически джазовые звучности. Иногда, слушая обработку советской песни для какого-нибудь инструментального ансамбля, мы говорим: нет, это нехорошо, это напоминает джаз. Такие критические замечания высказывают часто рядовые радиослушатели, слух которых чутко реагирует на все, что в той или иной мере чуждо нашему музыкальному сознанию.

Мы не собираемся вводить понятие «классовость музыкального языка». Такая терминология звучит вульгаризаторски и неправомочна в силу указанной выше причины: то, что мы именуем музыкальным языком, не представляет собой самостоятельной категории, и само это понятие, повторяем, в известной мере условно. Здесь речь идет о том, что музыкальные средства выражения, взятые не в виде отдельных технических приемов, а в своей совокупности, не могут не зависеть от классового характера содержания музыкального искусства.

Итак, должно быть ясным, что механическое перенесение законов развития языка в область музыки недопустимо. Это не означает, что основные положения работ товарища Сталина о марксизме в языкознании не могут быть применены к музыкальному искусству. Напротив, их можно и нужно применять по отношению к музыке, но не механически, а с учетом того, что было сказано выше.

Как протекает историческое развитие музыкального языка?

История музыкального искусства дает основания утверждать, что музыкальный язык непрерывно развивается, претерпевая более или менее значительные изменения. Даже в тех случаях, когда мы изучаем творчество какого-нибудь одного композитора, мы можем наблюдать большую или меньшую изменчивость тех музыкально-выразительных средств, которыми он пользуется. В этом нас убеждает сравнение ранних и поздних сочинений Бетховена, Вагнера, Верди, Глинки, Даргомыжского, Римского-Корсакова, Мусоргского и ряда других композиторов.

Сравнивая музыкальный язык композиторов различных эпох и стилей, мы часто подчеркиваем существенные стилевые различия между творче-

_________

¹И. В. Сталин. Относительно марксизма в языкознании. Изд. «Правда», 1950, стр. 8 и 9.