Выпуск № 1 (146) | 1951 - страница 39

Окончание «Заздравной песни» М. И. Глинки

Чтобы объяснить наличие украинского элемента в «Лезгинке» Глинки, необходимо сделать краткое историческое отступление.

В 1783 году казаки Запорожской Сечи были переселены Екатериной II на берега Кубани. Естественно, что они принесли с собой свою национальную культуру, в частности песни. В дальнейшем русские и украинцы все более и более тесно общались здесь с народностями Кавказа.

Процесс взаимопроникновения русской, украинской и кавказской песенности издавна привлекал внимание музыкантов. М. А. Балакирев, например, будучи на Кавказе, записал много местных песен. «Вчера вечером, — сообщает он Стасову, — я шел мимо черкесских мастерских... там была пляска, играли на инструменте вроде балалайки. Мотивы их подходят к русским...»¹.

Наличие интонаций украинской народной песни в кавказских напевах отмечается также многими авторами работ о кавказской музыке². Таким образом, нет ничего удивительного в том, что в «Лезгинку» Глинки, побывавшего и на Украине и на Кавказе, попал напев, сходный с вариантом украинской песни «Киселя» и с украинским «Казачком».

Гениальный музыкант-реалист отобразил в «Руслане и Людмиле» ту живую песенную стихию, которая складывалась в постоянном взаимодействии музыкальных культур общающихся между собой народов. В музыке Глинки и продемонстрирован этот процесс взаимопроникновения народных культур. Вероятно, неизменно пытливому вниманию Глинки к этим процессам взаимопроникновения народных музыкальных культур обязана своим происхождением и малоизвестная его «Заздравная песнь» (автограф этой пьесы, датированный Глинкой 1852 годом, хранится в Отделе рукописей Государственной публичной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина). Вписанный Глинкой текст песни («Пiе Куба до Якуба»), изложенной для фортепиано, как будто свидетельствует о ее чисто польском происхождении. Однако по мелодическому и ритмическому строению (особенно в запеве), по жанровым особенностям «Заздравная песнь» Глинки примыкает к типу так называемых застольных песен — «виватов», которые, по словам исследователей украинского фольклора, в частности, К. В. Квитки, широко были распространены как в польском, так и в украинском быту (в особенности в западных областях Украины). Возможно, что именно характерное сочетание украинского и польского песенных элементов и привлекло творческое внимание Глинки к этому бытующему музыкальному жанру.

_________

¹ Переписка М. А. Балакирева с В. В. Стасовым. Музгиз, М., 1935, т. I, стр. 192.

² См., например, статьи А. Корещенко в «Этнографическом Обозрении», 1898, № 1, и в «Московских Ведомостях», 1897, №№ 321, 322; также В. Д. Корганов, Кавказская музыка, Библиографические заметки, Тифлис, 1900, стр. 31. На общность стиля украинских и кавказских народных напевов указывает также К. В. Квитка, обративший, в частности, внимание автора этих строк на близость записанной от грузин «Колыбельной песни» (напечатана в оттиске не вышедшего в свет тома V Трудов МЭК) к древним обрядовым купальским песням Украины.

Следует рассмотреть еще один замысел Глинки, связанный с украинскими темами. Речь идет о неоконченной симфонии «Тарас Бульба».

Сила и мощь образа, в котором сосредоточились лучшие черты простого человека: отвага и прямодушие, беззаветная любовь к Отчизне, чувство солидарности (чего стоит проникновенная речь Тараса о боевом товариществе!), наконец, непреклонный дух, торжествующий над смертью, — все это, естественно, должно было привлечь Глинку как благодарнейший материал для симфонической концепции.

Глинка с жаром принялся за работу над симфонией «Тарас Бульба». Украинский колорит повести Гоголя оживил в памяти Глинки его собственные впечатления от Украины. В «казацкой» симфонии, в эпизодах, посвященных музыкальным образам Запорожской Сечи, впервые представилась широкая возможность обобщить весь накопленный Глинкой на Украине запас слуховых наблюдений. К тому же программа симфонии (повесть Гоголя) позволяла Глинке широко использовать русские, польские и восточные элементы народной музыки. Словом, симфония могла бы отобразить наблюдения Глинки над тем жизненным музыкальным сплавом, который создает искусство общающихся между собой народов.

Начало работы над «Тарасом» как будто сулило решительный успех — прежде всего в открытии для симфонии новых путей, неизвестных Западу. Оценивая с этой точки зрения новое произведение Глинки, Серов прямо писал Стасову: «Будет славно, можно поручиться наперед, и будет, как всегда у него, оригинально в высшей степени, потому что он идет своим особенным путем...»¹.

О симфоническом замысле Глинки Стасов, в свою очередь, писал: «Глинка дал России первую русскую оперу — теперь он был наполнен мыслью создать и первую русскую симфонию. Произведя на свет несколько оркестровых вещей, и таких великих, крупных и глубоко самостоятельных, как "Хота", "Ночь в Мадриде" и "Камаринская" — это бесконечно оригинальное, впервые явившееся на свет русское скерцо, Глинка уже чувствовал себя полным, готовым, созревшим симфонистом. И "Тарас Бульба" сильно двинулся вперед»².

Стасов отчетливо формулирует суть замыслов Глинки, связанных с темой Тараса Бульбы. Здесь критик передает, очевидно, собственные высказывания Глинки: великий музыкант связывает эти замыслы с созданием самобытной народной симфонии, которая должна была, как и его опера, открыть новую, русскую эру в мировом музыкальном искусстве. Нельзя иначе истолковать выражение Стасова «первая русская симфония» в контексте со словами «первая русская опера», которую Глинка дал России.

Стасов с восторженным увлечением пишет о слышанных им отрывках симфонии; он отмечает свежесть ее музыки, насыщенность украинскими интонациями, которыми широко пользовался Глинка.

И все же народно-героической симфонии не суждено было завершиться. В письме к Кукольнику Глинка писал: «Муза моя молчит, отчасти полагаю оттого, что я очень переменился, стал серьезнее и покойнее, весьма редко бываю в восторженном состоянии, сверх того мало-помалу у меня развилось критическое воззрение на искусство... По этому последнему обстоятельству, ежели я строг к другим, то еще строже к самому себе. Вот тому образчик: в Париже я написал 1-ю часть Allegro и начало 2-й части Казацкой симфонии (c-moll — Тарас Бульба). Я не мог продолжать второй части, она меня не удовлетворяла. Сообразив, я нашел, что развитие Allegro (Durchfuhrung, developpement) было начато на немецкий лад, между тем как общий характер пьесы был малороссийский. Я бросил партитуру...»³. Ту же версию о симфонии почти дословно повторяет Глинка и в «Записках».

Суммируя эти признания Глинки, Б. В. Асафьев пришел к следующим выводам: «Учитывая весь музыкальный рост, познания, технический опыт, вкус, культуру слуха Глинки и помня, что он в совершенстве знал музыкальные культуры Италии, Франции, Испании (народной), не говоря уже о русской, что он имел право не признавать конструктивной рецептуры немецкого симфонизма за универсальную, — учитывая все это, нельзя не признать истинности и искренности этого признания»⁴.

Но почему же следует отказать гению Глинки, решившему проблему русской народной музыки в области оперы и романса, в возможности создать столь же новую и самобытную симфоническую форму?

Зная целеустремленность Глинки, напротив, можно с уверенностью предполагать, что опыты либо продолжались на другом материале, но до нас не дошли, либо неминуемо должны были продолжаться. Лишь смерть могла остановить созидающую работу гения. Так оно и случилось: менее чем через два года Глинка скончался...

Как сказано выше, украинская песенность служила Глинке в разные периоды его жизни материалом для новаторских исканий, в частности в области симфонизма.

Этот интерес к народной украинской музыке определил и многочисленные прочные связи Глинки с представителями украинской национальной культуры. К ним, прежде всего, принадлежит пансионский товарищ Глинки Н. А. Маркевич. Общность умственных и эстетических интересов служила на протяжении долгих лет основой их углубленной творческой дружбы. Круг интересов Маркевича был чрезвычайно широк: разносторонне образованный человек, он с увлечением занимался музыкой, поэзией, этнографией, историей. Его перу принадлежит многотомная «История Малороссии», которая после взыскательного разбора и ряда справедливых возражений Белинского все же заставила великого критика признать труд Маркевича заслуживающим «внимания и уважения».

Маркевич был тонким знатоком украинского фольклора и интерес к нему стремился вну-

_________

¹ См. В. В. Стасов. М. И. Глинка. Новые материалы для его биографии. I. Симфония «Тарас Бульба». «Русская старина», 1889, февраль, стр. 387.

² В. В. Стасов. Цитированная статья, стр. 392.

³ Письма М. И. Глинки, стр. 406.

⁴ Б. В. Асафьев. Глинка. М., Музгиз, 1947, стр. 113.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание