О картине «‎Славянские композиторы» И. Репина

Г. Бернандт

Многочисленные посетители концертов в Большом зале Московской консерватории подолгу останавливаются в фойе перед картиной И. Е. Репина, на которой знаменитый русский художник запечатлел столь любимые нашим народом образы великих представителей славянской музыкальной культуры.

Картина Репина имеет довольно необычную историю: 10/22 июня 1872 года в Москве, в концертном зале гостиницы «Славянский базар» (по Никольской ул., ныне улица 25 Октября) была впервые выставлена для обозрения картина 28-летнего художника Ильи Репина «Славянские композиторы». Монументальная работа молодого художника обратила на себя внимание не только своим незаурядным мастерством, но и своей идеей. Идея же заключалась в том, чтобы на огромном полотне запечатлеть образы русских, чешских и польских композиторов.

Заказ на картину был дан А. А. Пороховщиковым, предназначившим ее для концертного зала своей гостиницы «Славянский базар». К открытию зала и была приурочена выставка картины.

Среди изображенных на картине двадцати двух славянских музыкантов представлены люди нескольких поколений. В те годы, когда умерли Бортнянский (1825) и Огинский (1833), не было еще ни Балакирева, ни Римского-Корсакова, ни А. и Н. Рубинштейнов, ни Наиравника, ни Бендля. Мысль изобразить на картине людей, многие из которых не только никогда друг с другом не встречались, но жили и действовали в разное время и в разных странах, встретила возражения, в частности со стороны И. С. Тургенева.

Тем не менее предложение было принято, и в декабре 1871 года художник приступил к воплощению чрезвычайно ответственного и необычного по замыслу творческого задания. Работа была увлекательна, но и трудностей возникло немало. На помощь пришел В. В. Стасов, с которым Репин незадолго до этого познакомился. Помощь такого человека, как Стасов, была необычайно полезна для Репина. Последний в своей книге «Далекое, близкое» рассказывает, что Стасов «принял очень близко» к сердцу идею этой картины и совершенно платонически радовался ее разработке; он с большими жертвами для себя, где только мог, доставал мне необходимые портреты уже давно сошедших со сцены и умерших деятелей музыки и доставлял мне все необходимые знакомства с музыкантами, состоящими в моем списке, чтобы я мог написать их с натуры». Так, действительно, при содействии В. В. Стасова Репин познакомился с Балакиревым, Римским-Корсаковым и Направником,, с которых в феврале 1872 года сделал специально для картины почти контурные натурные портреты.¹ Еще один портрет с натуры Репин сделал с Н. Г. Рубинштейна за несколько дней до экспозиции картины.

«Мы с В. В. Стасовым возлюбили сию картину, — вспоминает Репин в «Далеком, близком», — и прилагали все старания, чтобы ее сделать и художественною и значительною». Однако не все в идее произведения встречало сочувствие Стасова, и он имел основание быть недовольным, о чем с полной откровенностью высказался в своей статье «Новая картина Репина» («С.-Петербургские ведомости» 1872, № 44, мая 27). «Мы, с своей стороны, — писал В. Стасов, — можем пожалеть только об одном: именно о том, что в программу картины не вошли некоторые из новейших композиторов русской музыкальной школы, которые должны были тут непременно находиться, нераздельно с гг. Балакиревым и Римским-Корсаковым, как преемники и продолжатели Глинки и Даргомыжского. Но, по всей вероятности, не от живописца зависел выбор для картины тех или других личностей, и очень могло статься, что московские заказчики, очень твердо зная Верстовского и Варламова, еще ничего не слыхали о петербургских композиторах новейшего времени, гораздо более замечательных... А жаль, что это так случилось: вероятно не скоро представится у нас снова случай изобразить в одной картине такое блестящее музыкальное собрание, какое мы теперь видим на превосходной картине г. Репина».

Подробности, связанные с этим фактом, живо и образно переданы И. Репиным в цитированных воспоминаниях:

« — Но, знаете ли вы, необходимо поместить в картине еще две фигуры молодых наших тузов («могучей кучки»): это Мусоргского и Бородина, — говорит Владимир Васильевич.

Я вполне с ним соглашаюсь. А. П. Бородина любили все: он был заразительно красив и нов, а М. П. Мусоргского хоть и не все ценили, но все поражались его смелостью и жизненностью...»

_________

¹ Как установлено академиком И. Э. Грабарем, Репин много лет спустя, по памяти, ошибочно датировал упомянутые карандашные рисунки 1870 годом.

Не желая входить в подробности замысла картины, Пороховщиков с чисто купеческим своенравием, граничащим с самодурством, решительно отверг все исходящие от Репина предложения, ссылаясь на то, что список выработан Н. Г. Рубинштейном и изменять его нет основания.

«Но я все-таки, — свидетельствует Репин,— обратился к Пороховщикову с просьбой разрешить мне (прибавить в группу русских музыкантов Мусоргского и Бородина.

— Вот еще! Вы всякий мусор будете сметать в эту картину! Мой список имен музыкантов выработан самим Николаем Рубинштейном, и я не смею ни прибавить, ни убавить ни одного имени из списка, данного вам... Одно мне досадно, что он не вписал сюда Чайковского... Тут что-то есть. Но что делать? А Бородина я знаю; но ведь это дилетант в музыке: он профессор химии в Медикохирургической академии... Нет, уж вы всяким мусором не засоряйте этой картины...! Да вам же легче. Скорее! Скорее! Торопитесь с картиной, ее ждут...».

Бесцеремонность и грубость Пороховщикова были нетерпимы для Репина. Лишь после того, как Репин пригрозил расторжением условия, Пороховщиков прекратил свои бестактные «подхлестывания кнутом».

Поведение Пороховщикова, действовавшего методами, столь свойственными его купеческому званию, дает основание предполагать, что именно он-то и повинен в том, что Мусоргский, Бородин и Чайковский не оказались на картине.

Да и самый состав имен, долженствовавших быть изображенными, менялся, неизвестно по чьей воле, что явствует из писем Репина к Стасову. В письме от 20 декабря 1871 года Репин просит у Стасова необходимые ему портреты Алябьева и Гурилева, а через неделю, 27 декабря, он сообщает, что «Пороховщиков желает поместить Направника вместо когонибудь незначительного, как очень значительного. А вместо Гурилева и Алябьева — Римского-Корсакова и Балакирева (я не знаком с ними; искал в магазинах карточек — нет). Никаких ссылок на Н. Рубинштейна здесь нет. Сказано лишь, что «Пороховщиков желает»...

Итак, с одной стороны, список, якобы выработанный «самим Николаем Рубинштейном», существенно меняется (но по воле ли самого Пороховщикова?), с другой стороны, заказчик, отвергая предложение Репина, цинично заявляет: «Да вам же легче. Скорее! Скорее! Торопитесь с картиной, ее ждут...».

Картина И. Е. Репина, находящаяся с 1917 года в Московской консерватории, представляет собой огромное полотно (128X393 см.). В центре картины, на переднем плане, группа выдающихся русских музыкантов и среди них гениальный М. И. Глинка (1804–1857). В самом центре картины, между Глинкой и Балакиревым, — Б. Ф. Одоевский (1804–1869) — основоположник отечественного музыкознания, лучший друг русских музыкантов, страстный защитник национального направления в русской музыке.

В полоборота, почти спиной стоит М. А. Балакирев (1836–1910) — руководитель «Могучей кучки». несколько поодаль, слева от него — Римский-Корсаков (1844–1908) в морской форме (он тогда был инспектором военных оркестров морского ведомства).

Между Римским-Корсаковым и Балакиревым изображен облокотившийся на спинку стула А. С. Даргомыжский (1813–1869), который погрузился в раздумье и будто не замечает многолюдного общества. Позади него ясно вырисовывается фигура И. Ф. Ласковского (1799–1855) — популярного петербургского пианиста, автора многочисленных фортепианных миниатюрмазурок, вальсов, ноктюрнов. С 1817 по 1832 год он служил в Преображенском полку, поэтому представлен на картине в офицерской форме. Игра Ласковского, по отзывам современников, отличалась изящной отточенностью и благородством характера. Балакирев и Н. Рубинштейн нередко играли его фортепианные пьесы в своих концертах.

На втором плане выделяются фигуры А. Ф. Львова (1798–1870) в блестящем придворном мундире (он был с 1837 по 1861 г. директором Придворной певческой капеллы), украшенном орденами. Склонившись, ему о чем-то толкует А. Н. Верстовский (1799–1862) — автор популярной «Аскольдовой могилы». Позади изображен Д. С. Бортнянский (1751–1825) — самый крупный из предшественников доглинкинского классицизма. Рядом с ним композитор культовой музыки священник П. И. Турчанинов (1779–1846) и известный московский композитор, автор широко распространенных романсов А. Е. Варламов (1801–1848), с любопытством созерцающий окружающее общество.

В правой стороне картины обращает на себя внимание отлично выписанная, характерная фигура А. Н. Серова (1820–1871), в образе которого художник верно подчеркнул полемический темперамент и боевой дух, столь свойственный выдающемуся русскому музыкальному критику. За роялем сидит А. Рубинштейн (1829–1894), рядом с ним, облокотившись на рояль, стоит его брат Николай (1835–1881). Пристальный взгляд обоих устремлен на центральную группу.

В глубине правого угла картины — польские композиторы: Ф. Шопен (1810–1849), С. Монюшко (1819–1872) и М. Огинский (1765–1833), прославившийся главным образом четырнадцатью полонезами. Силуэтом вырисовывается голова знаменитого скрипача и композитора К. Липинского (1790–1861), неоднократно с огромным успехом концертировавшего в России. Дважды (в 1849 и 1856 гг.) посетил Петербург и С. Монюшко, произведения которого имели большой успех и встретили восторженную оценку Серова.

У стены с левой стороны расположена группа чешских композиторов. Среди них мы видим Э. Ф. Направника (1839–1916) — выдающегося дирижера, композитора, приехавшего в 1861 году в Петербург и с этого времени навсегда связавшего свою творческую деятельность с русской музыкальной культурой. Рядом с Направником на скамье сидит Б. Сметана (1824–1884) — глава новой чешской классической музыкальной школы, «чешский Глинка». Далее изображены К. Бендль (1838–1897) — оперный дирижер и композитор, автор опер «Лейла», «Старый жених», «Мать Мила», балета «Чешская свадьба» и др. и В. Горак (1880–1871) — церковный композитор.

Картина И. Е. Репина — интересный групповой портрет, на котором с большой реалистической силой и выдающимся сходством запечатлены образы замечательных деятелей великой славянской музыкальной культуры.