Выпуск № 9 (130) | 1949 - страница 48

Иллюстрация.

Сцена у Ильмень-озера («Садко», 2-я картина). Большой театр, 1949

Фото С. Мишина

чной морской царевны согреты теплом человеческого чувства. Вспомним хотя бы ее трогательную колыбельную над спящим Садко.

Образ Волховы определяет и характер фантастических сцен оперы. Фантастика «Садко» не имеет ничего общего ни с мистикой, ни с пустой фееричностью. Прежде всего внимание композитора привлекают реальные картины природы, образы разбушевавшейся стихии. Да и самые чуда-водяные оказываются причудливо преломленными образами реальности. В этом Римский-Корсаков следует традициям русских народных сказок, фантастика которых так же реальна в своей основе. Все это чрезвычайно важно для правильного понимания оперы, сущность которой не в фееричности картин подводного царства, но в ярком утверждении героической идеи борьбы с природой. Не случайно опера открывается великолепной симфонической картиной «окияна-моря синего». Мотив моря, проходящий через все произведение, перекликающийся с мелодией песни «Высота, ль, высота поднебесная», имеет здесь первостепенное идейно-смысловое значение. В мечтах Садко о «море синем» проявляется давняя тяга русского народа к свободным морским просторам. Садко мечтает о том, что осуществили его потомки, прорубившие окно в Европу на туманных берегах Балтики, прошедшие по льдистым просторам северных морей. Русский народ — народ-мореплаватель. И, слушая изумительную мелодию хора корабельщиков, эту подлинно массовую песню, чувствуешь отвагу, силу устремления, которые вели вперед Дежнева и Челюскина, Невельского и Седова, — всю славную плеяду русских мореплавателей. Замечательная музыка! Римского-Корсакова раскрывает в многокрасочных образах, в монументальных, написанных широкими фресковыми мазками сценах мужественный, деятельный характер русского народа, умеющего мечтать и воплощающего свои лучшие чаяния в живую реальность.

«Садко» — одна из самых замечательных партитур Римского-Корсакова. Исключительное богатство и разнообразие красок оркестра поражают слушателя. Причем каждый штрих, каждая деталь партитуры находит свое оправдание в сюжете, в развитии сценического действия. С особенной силой развернулось здесь дарование композитора — живописца картин природы. Величие моря, поэтичность русского пейзажа, — все это нашло воплощение в великолепных оркестровых картинах, принадлежащих к лучшим страницам русской музыки. Если прибавить к этому выразительную силу и красочность гармонии, если напомнить о редчайшем мелодическом богатстве, то станет вполне понятной та любовь,

которой пользуется «Садко» в самых широких кругах народа.

Глубокое идейное содержание оперы Римского-Корсакова не могло быть раскрыто ее первыми постановками. Известно, что сам композитор был крайне недоволен ими. Дирекция императорских театров вначале попросту забраковала «Садко» и лишь позднее, после того как опера прошла на частной сцене Мамонтова, решилась осуществить эту постановку. Известно, что шедевр Римского-Корсакова встретил недружелюбное отношение Николая II. В своих воспоминаниях В. Ястребцев рассказывает со слов композитора, как «по высочайшему повелению» решилась судьба «Садко»: «...На вопрос же царя, какова эта опера по своей музыке, Всеволожский сказал ему, что она несколько напоминает "Младу" и "Ночь перед Рождеством". После чего царь взял и вычеркнул ее из списка, прибавив: "В таком случае нечего ставить "Садко", пусть вместо этой оперы дирекция подыщет что-нибудь повеселее"».

Вопреки всему, опера «Садко» нашла путь к слушателю. Ее постановки были довольно многочисленны и часто интересны достижениями отдельных артистов (например, первой исполнительницы партии Волховы — Н. Забелы-Врубель) и мастерством декораторов (в числе которых был К. Коровин) и отличались великолепной слаженностью ансамбля. Однако ни одна из них не раскрыла всю глубину идейного содержания оперы. Чрезмерно акцентировались фантастические элементы, вследствие чего спектакль нередко превращался в феерию, то есть в нечто совершенно не соответствующее ее жанру и содержанию. Не приходилось говорить и о глубине и значительности картины древнего Новгорода «со всем его характером — независимым, сильным, могучим, капризным, свободолюбивым, непреклонным, страстным» (В. Стасов) . Патриотическая сущность оперы Римского-Корсакова не была подчеркнута в должной степени.

Постановки «Садко» на советских оперных сценах носили иной, более соответствующий замыслу композитора характер. Однако и они не были свободны от штампа, от неправильных представлений о стиле и характере этой оперы. Нередко в них проявлялись и черты вульгарного социологизма, опирающегося на высказывания некоторых музыковедов, усматривавших в «Садко» «апофеоз торгового капитала», сводящих фабулу оперы к «...истории личного обогащения Садко и обогащения Новгорода»! Даже в спектаклях Большого театра были черты сценической статики и увлечения фантастической декоративностью.

Значение новой постановки «Садко» на сцене Большого театра — именно в том, что ее руководители поставили своей главной целью раскрытие патриотической идеи оперы. Это и помогло им создать жизненный, волнующий и захватывающий спектакль, глубоко ракрывающий идейное содержание гениальной русской оперы.

Театр правильно сделал акцент на народных сценах, получивших, наконец, настоящее сценическое воплощение. В этом заслуга дирижера Н. Голованова и режиссера Б. Покровского. Первый нашел яркую динамическую линию этих сцен, смело активизировал ритмику, и музыка обнаружила всю свою жизненную динамику и сценическую яркость. Второй сумел воплотить музыкальные образы в реалистических картинах народной жизни, поражающих своей кипучестью и глубокой правдивостью (в особенности в четвертой картине).

На сцене действительно выступает шумная толпа новгородского люда, принимающая самое живое участие в развертывающемся действии, а не взирающая бесстрастно вокруг, как это было во многих, — если не во всех, — прежних постановках. В связи с этим совсем по-иному воспринимается и появление иноземных торговых гостей. Раньше они оживляли действие своими песнями, являвшимися как бы вставными номерами, теперь кажется, что они затягивают его, задерживая свободный разлив праздничного веселья. Глядя на сцену встречи иноземных гостей, вы видите перед собою народ, в котором, говоря словами Пушкина, нет «ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чужому». В спектакле подчеркнуто чувство достоинства великого народа, стремящегося расширить круг дружественных связей, но далекого от какого бы то ни было заискивания к иноземцам. В этой связи особенно вырастает образ Садко, противопоставленный заезжим торговым гостям, исполненным глубокого уважения к Садко, видящим в нем представителя славного Новгорода, представителя славного русского народа.

Бытовые сцены в постановке Большого театра несколько романтизированы, фантастические — обогащены элементами реальности. Это помогает добиться цельности спектакля. Конечно, противопоставление реального и фантастического входило в замысел композитора, есть оно и в послужившей ему исходным пунктом новгородской былине. Но нет никакой необходимости подчеркивать это противопоставление настолько, что тепяется единство стиля спектакля. Режиссер Б. Покровский, обогатив фантастические сцены многими реалистическими подробностями, сделал их еще красочнее и богаче.

Все это непосредственно связано с общим творческим замыслом дирижера Н. Голованова. Он смело подошел к задаче сценического воссоздания оперы, не побоялся отказаться от многих установившихся исполнительских традиций, и партитура приобрела новый блеск, динамичность и насыщенность действием.

Известно, что долгое время существовало мнение о «статичности» музыки «Садко». Музыковед В. Цуккерман, которому принадлежит уже цитировавшееся изречение об «апофеозе торгового капитала», считал, что Римскому-Корсакову удалось едва-едва «удержать на небольшой высоте тонус драматизма», и охарактеризовал его гениальное создание в следующих словах: «Редкая ткань действия, неравновесие музыки и драмы, относительная нехватка второй и в итоге снижение уровня напряжения вплоть до удручающей местами статики — таковы результаты превращения былины в сюжет для "Grand opera", какою несомненно является "Садко"...». Не все, конечно, доходили до отнесения самобытнейшей русской оперы-былины к разряду «большой оперы». Но очень многие разделяли мнение о «статичности» и «недостаточной сценичности» «Садко». Теперь это в корне неправильное представление опровергается новой постановкой Большого театра. Оказалось, что виновата не музыка. Надо было найти к ней ключ, соответствующую дина-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Иллюстрация.

Сцена у Ильмень-озера («Садко», 2-я картина). Большой театр, 1949

Фото С. Мишина

Содержание