Юность классиков

И. ШЕХОНИНА, Ин. ПОПОВ

«Будь молод в юности твоей!»
(Пушкин, «Стансы Толстому»)

В юные годы складывается характер человека, определяется его мировоззрение. Впечатления юношеских лет оказываются наиболее устойчивыми и нередко определяют направленность всего жизненного пути. Не случайно так много произведений в мировой литературе посвящено именно этому периоду расцветания и созревания нравственной и физической личности человека, формирования его убеждений, характера и воли. Л. Толстой, М. Горький, Р. Роллан, Ч. Диккенс и многие, многие другие посвятили одни из самых вдохновенных своих страниц весне человеческой жизни.

Сейчас, в дни празднования тридцатой годовщины ленинско-сталинского комсомола, в период решительного поворота советского музыкального творчества на путь социалистического реализма, уместно вспомнить о юности наших композиторов-классиков. На примере их упорного вдохновенного труда мы можем научиться многому, обращаясь к прошлому русской музыки — живее ощутить высокий долг советских композиторов перед народом и величие стоящей перед ними задачи.

«Его — Балакирева — слушались беспрекословно, ибо обаяние его личности было страшно велико. Молодой, с чудесными подвижными огненными глазами, с красивой бородой, говорящий решительно, авторитетно и прямо, каждую минуту готовый к прекрасной импровизации за фортепиано, помнящий наизусть каждый известный ему такт, запоминающий мгновенно играемые ему сочинения, он должен был производить это обаяние, как никто другой» (Римский-Корсаков, «Летопись моей музыкальной жизни»).

Юношескую живость и непосредственность надолго сохранил один из самых ярких и щедро-одаренных деятелей русской музыки — Бородин.

«Бородин был в высшей степени душевный и образованный человек, приятный и своеобразно-остроумный собеседник. Приходя к нему, я часто заставал его работающим в лаборатории, которая помещалась рядом с его квартирой... Докончив работу, он уходил со мной к себе на квартиру, и мы принимались за музыкальные действия или беседы, среди которых он вскакивал, бегал снова в лабораторию, чтобы посмотреть, не перегорело или перекипятилось ли там что-либо, оглашая при этом коридор какими-нибудь невероятными секвенциями последовательностей нон и септим; затем возвращался, и мы продолжали начатую музыку или прерванный разговор» (там же).

Яркий образ юности композитора встает со страниц сборника писем А. Н. Серова к сестре его, С. Н. Дютур. Все занимает, все волнует его — красоты крымской природы (он служил в это время по судебной части в Симферополе), картины художника Айвазовского, с которым он подружился, встречи с людьми, музыкальная жизнь незадолго до того покинутого им Петербурга, устройство любительских концертов и спектаклей, для которых он пишет музыку, неутомимо аранжирует и оркеструет. Серов не про-

сто читает книги, он живет прочитанным. Гоголь открывает ему целый мир мыслей, юмора и вдохновения. В редком из писем 1845 или 1846 годов не найдется упоминания о Гоголе или выдержки из его произведений.

В иной жизненный уклад вводит юношеская переписка П. И. Чайковского. Жизнь не была так милостива к нему в юные годы, как ко всеобщему баловню Серову, зато и закалка оказалась крепче. Характерно письмо двадцатишестилетнего Чайковского (незадолго до того окончившего консерваторию и переехавшего в чужую тогда для него Москву) его младшему брату Анатолию:

«Касательно преследующей тебя мысли о ничтожестве и бесполезности, советую тебе эти глупейшие фантазии выбросить. Это чрезвычайно несовременно; в наше время такие соболезнования о своей персоне были в моде, это было общее веяние, свидетельствовавшее только о том, что наше воспитание делалось крайне небрежно. Юношам в 16 лет не годится тратить время на обдумывание и оценивание своей будущей деятельности.

Ты должен только стараться, чтобы настоящее было привлекательно и таково, чтобы собою (то есть 16-летним Толей) быть довольным. А для этого нужно: 1) трудиться, трудиться, трудиться и избегать праздности, чтобы быть готовым переносить труд впоследствии. 2) Очень много читать. 3) Быть относительно себя как можно скромнее...»

Перечитывая воспоминания, дневники и письма великих деятелей русской музыкальной культуры, неожиданно улавливаешь в них нечто роднящее самые несхожие характеры, нечто одинаково заявляющее о себе в Балакиреве, Бородине, Серове, Чайковском, в этих столь различных, на первый взгляд, людях.

Пожалуй, лучше всего сможет выразить то общее, что присуще им всем, опять-таки цитата. «Человек, страстно любящий жизнь»,— это определение самого себя, сделанное Чайковским в одном из писем к Юргенсону, полностью применимо и к Глинке, и к Римскому-Корсакову, и к Бородину, и к Мусоргскому, и к другим нашим классикам. Полное, цельное, яркое восприятие жизни в равной мере характеризует душевный облик горячего, безоглядно увлекающегося Мусоргского и сдержанного, внешне замкнутого Римского-Корсакова.

Юноша Балакирев вместе со Стасовым страстно увлекается передовой литературой, интенсивно сочиняет, ведет концертно-исполнительскую деятельность, бездну времени и сил отдает музыкально-организаторской работе.

Близкие друзья отмечали, что Мусоргский был исключительно любознательным человеком, начитанным и живо интересовавшимся всеми отраслями знания, что он всегда очень много читал и по истории, и по естественным наукам, и по астрономии, и по иностранной литературе, не говоря уже о русской.

Римский-Корсаков вспоминал, что в морском кадетском корпусе, где он обучался, царил «вполне кадетский дух, унаследованный от николаевских времен и не успевший обновиться». Поэтому «отсутствие охоты к чтению, презрение к общеобразовательным научным предметам и иностранным языкам» считалось среди кадетов чуть ли не доблестью, во всяком случае признаком «хорошего тона». Но зато с какой жадностью накинулся по выходе из корпуса молодой гардемарин на литературу! Даже далеко не полный список интересовавших его авторов весьма внушителен: Белинский, Добролюбов, Чернышевский, Бокль, Макалей, Милль. А ведь отнюдь не чтение занимало первое место в жизни 18–20-летнего юноши. Именно в эти годы он совершил кругосветное плавание, бывшее для него неисчерпаемым источником новых ярких впечатлений. Характерна и такая, брошенная между прочим фраза: «Я был охотник до купания и... оплывал вокруг корабля без остановки и отдыха до двух с половиной раз». А наряду с этим своим чередом шли занятия музыкой во всех ее видах.

Как непохожа эта вечно бурлящая, кипящая энергия молодости на узкий, сухой, уравновешенный «профессионализм» иных юных композиторов! За примерами, к сожалению, недалеко ходить. Стремление отгородиться от всего окружающего и возможно скорее сочинить свою первую симфонию (чтобы не отстать от Глазунова и Шостаковича) можно нередко встретить среди наших товарищей. В большинстве случаев это приводит лишь к появлению на свет очередного мерт-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Юность классиков

И. ШЕХОНИНА, Ин. ПОПОВ

Содержание