полифонии в русской песне, представляют труды одного из позднейших собирателей и исследователей А. М. Листопадова. Его наблюдения над собранным им в Донской области песенным материалом показали, во-первых, что донская (казачья) песня есть одна из прямых отраслей великорусской народной песни, заключающая в себе некоторые особенности, обусловленные историческим укладом боевой жизни донских казаков. Во-вторых, что своим многоголосием своеобразно-контрапунктического характера казачья песня, существенно отличаясь от хоровых многоголосных произведений, построенных по законам западноевропейской музыкальной теории, в то же время отличается и от „русских народных“ песен большинства существующих сборников, в которых, даже в первых лучших — Балакирева, Римского-Корсакова и др., русская народная песня представлена одноголосною.

Многоголосие казачьей песни, вышедшее из былого общинного уклада жизни донских казаков, с их „односумством“ („односум“ — „однокашник“)... с их близким участием в интересах общественной жизни, с общинным землепользованием... дает основание по аналогии предполагать такое же многоголосие и в песнях великороссов, из среды которых вышли и сами казаки... Прямым выводом отсюда для Листопадова было давно сложившееся убеждение в ошибочности взгляда наших первых исследователей во главе с А. Серовым на русскую народную песню, как на одноголосную».

В связи с изложенным, привожу выдержку из письма В. В. Пасхалова по вопросу о складе былин: «Повидимому, — пишет он, — мы с вами сходимся на одной формуле, что былины, так же как и все русские песни, на всем пространстве Руси поются одноголосно только тогда, когда у певца нет партнера».

Одновременно с работой в Музыкально-Этнографической комиссии я проходил курс в консерватории. Однако консерватория, начиняя всякими теоретическими знаниями и навыками, ничего не могла дать в смысле постижения законов народной полифонии. Наоборот, как это ни кажется странным, всю эту консерваторскую науку нужно было отбрасывать, садясь за работу над подлинно-народными песнями.

Решение гармонических и контрапунктических задач плохо увязывалось с народной музыкой и ее особенностями, не подчиняющимися консерваторской теории. Узаконенная гармония с терцией в основе не согласовывалась с гетерофоническим голосоведением казачьей песни.

Нужно было идти за народным голосоведением, бережно сохраняя все его своеобразие, а не вести его, следуя консерваторской указке, и в этом деле всякий новый выезд в неисследованные еще места, всякая новая командировка, в целях доработки, перезаписи или проверки прежней, только укрепляли и подтверждали известную истину, что учиться у народа никогда не поздно, что без непосредственного соприкосновения с жизнью казака и его песней не сумеешь удержаться от композиторских соблазнов.

Я поэтому охотно шел на командировки и экспедиции, предоставляемые Музыкально-Этнографической комиссией, благодаря рекомендациям которой не раз удавалось получать направления от донских органов управления, от Музея и Статистического комитета, а впоследствии от Донского Педагогического института и других организаций и учреждений, к казакам в донские станицы, к донским украинцам б. Донецкого округа и т. д.

Таким путем, начиная с 1894 года и до настоящих дней, мною записано свыше 1200 песен донских казаков (все с напевами), с полным циклом свадебных песен и с подробным описанием казачьей свадьбы на Дону.

В число донских казачьих песен вошли 38 записанных мною уже в 1940 году песен стариков-некрасовцев, около двух с половиной столетий назад во главе с атаманом Игнатом Некрасовым бежавших (в 1708 г.) с Дона в Турцию и возвратившихся обратно в Россию. Песни эти представляют большой научно-археологическим интерес, как сохранившие почти в неприкосновенности язык донских казаков, донскую мелодику и характерную форму многоголосного исполнения.

Помимо этого, мною записано 70 донских украинских песен, около 70 русских (в Орловской, Пензенской, Московской и Саратовской областях), татарских и других и, наконец, в 1934–1936 годах — 350 песен Таджикистана.

Всего, таким образом, мною записано почти 1800 напевов и текстов песен разных народов, не считая 100 выкриков разносчиков1, имеющих научное значение.

Для почти пятидесятилетней работы это, конечно, не много. Но нужно иметь в виду, что в своей собирательской работе я никогда не отделял текста от напева, уделяя совершенно одинаковое внимание как тому, так и другому, и почти всю работу по записи проделал в основном один. Часть текстов, которая была записана при посредстве других лиц, подвергалась в последующие выезды повторным прослушаниям и проверкам, иногда вплоть до перезаписей. Основная часть материала записана в период с 1898 по 1905 год; выезды с 1905 по 1915 год носили по преимуществу повторно-поверочный характер, и, наконец, начиная с 1934, помимо нескольких десятков донских казачьих песен, мною записаны упомянутые выше песни среднеазиатских народов и песни казаков-некрасовцев.

В свои сборники я никогда не включал песен, записанных другими собирателями, как это делали, например, А. Пивоваров (в его сборнике 1885 года — на 85 процентов сборный материал), П. В. Киреевский, П. В. Штейн или, наконец А. Н. Соболевский, который сам не записал ни одной песни. Я не говорю, впрочем, что такие сборники не нужны.

Мой труд — труд собирателя, лично и непосредственно заносящего в свои нотные и словесные записи каждый звук, каждое слово, создающие песню, которые он непосредственно слышит и воспринимает. Почему я так делаю? Почему бы не увеличить количественно свое песенное собрание, как это не раз мне советовали, включением в него представляющих известный интерес записей? — Потому, что записи, даже самые

_________

¹ Часть из них напечатана в «Трудах Музыкально-Этнографической комиссии». Том 1, 1906.

лучшие из донских — Савельева и Пивоварова, — не удовлетворяют тем основным требованиям, которые я поставил себе с самого начала: давать песню, а не давать один текст без напева или напев без текста. Притом текст давать записанным не в отрыве от напева, а в подтекстовке, полностью сопутствующей всем изгибам напева, с сохранением всех особенностей казачьей речи — лексических, синтаксических, морфологических, в полевых же записях — даже фонетических¹.

Записи текстов у Савельева и Пивоварова, как и вообще у большинства собирателен песен без напевов, страдают, между прочим, еще одним важным недостатком: ритмика иногда затемнена в них настолько, что трудно добраться по таким записям до метрического строения народного стиха: повторения слов, полустихов, а иногда и целых стихов, вставки, междометия и т. д. часто опущены. Это обычно происходит от двух причин: или метрическое строение стиха совсем не имеется собирателем в виду, и все его внимание обращено только на содержание, или записи ведутся неумело, случайно, людьми, незнакомыми с техникой записи, и не в процессе пения, а с пересказа².

Печатание собранного мною материала началось в начале девятисотых годов, частью в виде самостоятельных сборников, частью — в коллективных изданиях.

Первая опубликованная мною работа «Донская казачья песня», напечатанная в 1905 году и затем, в 1906 году, помещенная в I томе «Трудов Музыкально-Этнографической комиссии Общества любителей Естествознания, Антропологии и Этнографии» под названием «Народная казачья песня на Дону», представляет собою информационно-исследовательский очерк, к которому в виде песенных иллюстраций приложено 16 песен. Отличительной чертой этой работы является полное сохранение народного говора, не исключая фонетических особенностей³.

Отход от фонетики в последующих работах — 1910, 1911, 1912, 1920 гг. — явился результатом издательских соображений и требований.

В 1910 году вышел в свет «Школьный сборник русских народных песен «для среднего и старшего возраста Московской Музыкально-Этнографической комиссии, выпуск 2-й, с 15 песнями из собрания Листопадова, в сплошной подтекстовке.

Наиболее крупным по количеству вошедших в него песен является сборник «Песни донских казаков», выпущенный в 1911 году⁴. В него вошло 107 казачьих песен всех жанров, бытующих на Дону, от былин и песен исторических, до свадебных и вешних, а также наиболее типичные для Дона военно-бытовые песни.

В следующем, 1912 году опубликованы две мои работы: «1812 год в народных песнях» и «Народные песни — донские, казачьи, малорусские и великорусские», с 30 песнями (из них 13 казачьих) и вступительной статье⁵.

В 1920 году вышел небольшой сборник под названием «Шесть русских народных песен» из собрания Листопадова. После этого мои записи были использованы разными издательствами для коллективных сборников. Отмечу из них наиболее заметные: II и III сборники Военгиза 1936 и 1937 годов с 25 донскими казачьими песнями моей записи, затем сборник Музгиза «Песни донских и кубанских казаков» 1937 года, также с 25 песнями, сборник Ростовского областного издательства 1938 года «Песни донских и кубанских казаков» с 23 песнями и, наконец, 2-й сборник Сталинградского издательства 1938 года — «Песни донского казачества», с 16 песенными текстами.

Во всех перечисленных сборниках песни моих записей даны с напевами, за исключением безнапевного сборника Сталинградского издательства.

В настоящее время Государственным музыкальным издательством предпринято издание пятитомника «Песни донских казаков», включающего 1200 песен моего собрания.

_________

¹ Так сделана моя первая печатная работа «Донская казачья песня» (1905), в которой полностью сохранена и фонетика.

² Так, в конце текста № 76 в сборнике Пивоварова находим пометку: «рассказчик забыл продолжение песни».

³ Работа эта еще в рукописи в 1904 году была премирована большой серебряной медалью «За изучение мелодий донских песен». Ред.

⁴ В 1912 году А. М. Листопадову за этот сборник была присуждена золотая медаль и премия «В память Международных конгрессов по антропологии и доисторической археологии. 1892 г.».

Сборник в значительной мере послужил материалом для исследовательского труда А. Д. Кастальского — «Особенности народно-русской музыкальной системы», изданного в 1923 году, а также для 1-й главы «Истории русской музыки» под ред. проф. Пекелиса, 1940. Ред.

⁵ Эта работа, помещенная предварительно во II томе «Трудов» за 1911 год, послужила материалом для труда проф. Н. А. Гарбузова «О многоголосии русской народной песни», 1939.