художественных течений, в западноевропейском буржуазном обществе обнаруживаются падение интереса к инструментальному концерту и вырождение этого музыкального жанра.

Заслуга Ойстраха заключается в том, что он как передовой художник сумел уловить веяния эпохи, эстетические запросы массового слушателя. В этом отношении прошлогодний цикл выступлений Ойстраха — «Развитие скрипичного концерта», беспримерный по своему художественному охвату, остается значительнейшим музыкальным событием, и не только в области скрипичного исполнительства.

Из сыгранных Ойстрахом в истекшем сезоне произведений наибольшее впечатление оставили А-dur'ный концерт Моцарта (в особенности Adagio, исполненное с подлинным поэтическим очарованием, и переданный с неподражаемой грацией финал, относящийся к галантному стилю, — эпохе париков, буклей и фижм), а также Испанская симфония Лало и концерт Сибелиуса, — одна из лучших «ролей» Ойстраха, в которой «серебро» его звука надолго запоминается слушателю.

К числу композиторов, к которым Ойстрах обращается изредка, эпизодически, принадлежит Бах, — его сочинениям была целиком посвящена одна из программ концертов Ойстраха. Быть может, артист не чувствует в творчестве Баха родственной ему музыкальной стихии. В исполнении Ойстрахом Баха мы лично не ощущаем того совершенного владения материалом, которое присуще его интерпретации других авторов. В нем проявляются несвойственные Ойстраху рассудочность исполнения, холодноватость и суховатость звучания. Артист как бы боится быть самим собой. Нам представляется, что эти элементы академической рефлексии, лишающие исполнение Ойстраха жизненной силы, свободы, глубины и широты стиля, проистекают из того «художественного» традиционализма, которого придерживается Ойстрах в интерпретации такого глубокоэмоционального композитора, как Бах. Традиционное истолкование музыки Баха, как «ученой музыки», было навязано «музыкальными академиками» XIX века. Однако в рамки этого истолкования не укладывается широкая декламационная линия его мелоса, жизненность и динамизм его полифонии. Говоря словами Ауэра, мы предпочли бы «страстное, темпераментное исполнение, совершенно невыносимое с точки зрения традиции, но зато такое, в котором артист изливает свою душу в добросовестном стремлении постигнуть сущность исполняемого автора». Целиком удовлетворило нас лишь исполнение «Прелюдии» из g-moll'ной сонаты для скрипки соло без сопровождения, Adagio и Rondo из E-dur'ного концерта. Переосмысливание с новых идейно-художественных позиций скрипичного творчества Баха трудная, но вместе с тем благодарная задача, и она, безусловно, по силам скрипачу такого масштаба, как Ойстрах.

С громадным успехом прошел цикл концертов «Скрипичная виртуозная музыка» (точнее — «Композиторское творчество выдающихся скрипачей»). Правда, творчество скрипачей-композиторов, в особенности виртуозов XIX века, во многом устарело по своему музыкальному содержанию и воспринимается в наше время, как нечто архаическое. Тем не менее виртуозная музыка, в ее специфически скрипичном качестве, отобранная в лучших образцах, дает благодарные возможности исполнителю выявить свое виртуозное мастерство и художественный подход к ее интерпретации. В цикле приняли участие Г. Баринова, Л. Фейгин, Б. Гольдштейн, С. Фурер и Ю. Ситковецкий — скрипачи с определенной исполнительской индивидуальностью, стилем и манерой игры. По силе и яркости дарования мы на первое место ставим Гольдштейна и Фурера.

Гольдштейн — скрипач с мощной виртуозной техникой и хорошим темпераментом, обладающий силой и красотой тона. По красоте пения Гольдштейн выделяется среди многих наших скрипачей. Выступления Гольдштейна за последние годы свидетельствуют о его заметном творческом росте. И нынешний концерт оставил сильное впечатление, хотя часть программы была сыграна Гольдштейном неровно и не во всем художественно убедительно. Это относится в первую очередь к сонате «Дьявольская трель» Тартини и, в особенности, к «Фаусту» Венявского, одной из содержательнейших фантазий на оперные темы в скрипичной литературе. Последняя, вследствие чрезмерно быстрых темпов и безвкусных купюр, явившихся результатом игнорирования исполнителем содержания оперы Гуно, предстала перед слушателем в совершенно искаженном виде. Исполнение фантазии на оперные темы бывает художественно оправданным лишь в том случае, если исполнитель воссоздает в инструментальном преломлении музыкально-поэтические образы оперной партитуры. В противном случае исполнение превращается в набор кунстштюков, как это и получилось у Гольдштейна. Наряду с этим Гольдштейн с ошеломляющей виртуозностью и увлекательной силой и красотой звучания сыграл fis-moll'ный концерт Венявского и 2-й этюд Паганини. Гольдштейну следует обратить внимание на ряд стилистических недочетов и эмоциональных преувеличений, которые еще имеются в его игре, работать над углублением своего исполнительского стиля.

Фурер, в программе, посвященной произведениям Крейслера, показал себя виртуозом, обладающим большим эстрадным размахом и эмоциональной теплотой исполнения, интересным музыкантом, умеющим создавать законченные поэтические образы. Если бы не излишнее смакование деталей и чрезмерная, подчеркнутая филировка звука, в какой-то степени «салонизирующие» исполнение, оно могло бы полностью удовлетворить слушателя. Думается, что не все исполненное следовало включать в программу. Крейслеровский репертуар миниатюр (которые в основном заполнили программу) во многом отражает упадочные тенденции современного буржуазного искусства, с его тяготением к «хорошенькому» и «пикантному», к миниатюрности, к коротким, не требующим длительной сосредоточенности произведений. Если художественно оправдано исполнение «классических рукописей» и транскрипций Крейслера типа «Рондино» Бетховена, то вряд ли стоит пропагандировать большинство его сочинений последнего периода, неприкрыто выявляющих влияния опереточной и салонной музыки. Из исполненных Фурером произведений отметим очень интересную трактовку сонаты «Дьявольская трель» (в редакции Крейслера), в которой оказались удачно подчеркнутыми романтическая экспрессия и мечтательно-элегический характер, присущие этому произведению; блестяще были сыграны «Речитатив и Скерцо»

Крейслера для скрипки-соло, очень выразительно прозвучало «Рондино» Бетховена. С большим интересом мы будем ожидать дальнейших выступлений этого выдающегося скрипача.

Феноменальным виртуозным дарованием обладает Ситковецкий. Легкость, быстрота, четкость его техники поражающи. В исполнении труднейшей паганиниевской программы он продемонстрировал исключительно высокий уровень технического мастерства. Все же нельзя не отметить, что выразительная сторона игры Ситковецкого пока уступает его замечательному техническому владению инструментом. Звуковая палитра у Ситковецкого еще недостаточно разнообразна, и за внешним блеском и быстротой игры (которыми исполнитель чрезмерно увлекается) слушатель не всегда ощущает достаточное проникновение в содержание исполняемой им музыки. Отношение к произведениям Паганини, как к набору технических кунстштюков, глубоко ошибочно. Надо уметь раскрыть за внешней виртуозной фактурой то музыкальное содержание, которое давало основание Шуману писать о «прекрасной и нежной мелодии Паганини», о том, что «он занимает первое место среди новых итальянских композиторов». Ситковецкому надо еще много работать, чтобы с большей полнотой выявить свои превосходные исполнительские данные.

Программу из произведений Сарасате отлично исполнил Л. Фейгин. Это быстро растущий скрипач, хотя и не обладающий из ряда вон выходящими техническими возможностями, как Ситковецкий. Его игра отмечена печатью большой культуры, прекрасным вкусом, умным и чутким подходом к исполняемой музыке. В сравнительно узкий и однообразный круг музыкальных образов, которым ограничено композиторское творчество Сарасате, Фейгин сумел внести подлинную художественность, большое разнообразие красок и тонкую отделку деталей, благодаря чему исполненная программа доставила слушателям подлинное художественное удовлетворение.

Бесспорны большая творческая активность и художественный рост за последние годы Г. Бариновой. Интересное исполнение Бариновой в этом сезоне двух диаметрально противоположных по содержанию программ, посвященных творчеству Венявского и Баха, свидетельствует о том, что в ее лице мы имеем в настоящее время одну из сильнейших наших скрипачек. В программе из произведений Венявского Баринова удачно подчеркнула блестящий виртуозный стиль и ритмическую жизненность его музыки. Отметим исполнение a-moll'ного и Es-dur'ного этюдов, тарантеллы, полонеза. В баховской программе лучше всего была исполнена труднейшая С-dur'ная соната для скрипки соло, без сопровождения, наиболее «органное» из всех скрипичных произведений Баха, сыгранное Бариновой в мужественных, энергичных тонах.

Среди отдельных концертных выступлений скрипачей следует выделить концерты Я. Рабиновича, Л. Когана и И. Безродного.

Профессор Я. Рабинович принадлежит к числу исполнителей, редко появляющихся на концертной эстраде. Лишь небольшой круг слушателей, главным образом, скрипачи, хорошо знает и ценит его исполнительское мастерство. А жаль! Оно представляет интерес и для более широкой аудитории ценителей музыки и скрипичной игры.

Рабинович — «академический» художник в хорошем понимании этого слова. Не захватывая слушателя эмоциональностью передачи, его исполнение привлекает цельностью и продуманностью интерпретации, тщательной отделкой деталей, изяществом фразировки. Он — график на скрипке, ценящий в игре прежде всего чистоту линии рисунка, меткость штриха. В этом художественном плане, тяготеющем к рамкам камерного стиля, в игре Рабиновича много достоинств.

Имя Игоря Безродного стало известным сравнительно недавно, в связи с блестящей победой советских музыкантов на Всемирном фестивале демократической молодежи в Праге. Но и до этого выступления юного скрипача на отчетных концертах Центральной музыкальной школы (учащимся которой он является) из года в год привлекали всеобщее внимание.

Игра Безродного подкупает простотой, юношеской свежестью и задором исполнения, отсутствием каких-либо элементов ложно понятого артистизма. В звуках его скрипки слушатель ощущает цельность и непосредственность восприятия музыки здоровой художественной натурой.

Из исполненной Безродным программы наибольшее впечатление оставил концерт Конюса, прозвучавший без той чувствительности, в какую обычно впадают скрипачи при истолковании этого произведения), привлекающего лирической теплотой музыки. Выразительно, с большой гибкостью фразировки сыграна была соната Генделя, изящно, хотя и не во всем технически безупречно, — труднейшая фантазия Эрнста на темы оперы Россини «Отелло». Безродный еще не всегда может совладать с порывом своего исполнительского темперамента, отчего порой страдает техническая сторона игры; еще не совсем свободен его смычок. Но эти отдельные недостатки не могут заслонить того яркого исполнительского дарования, которое обещает в будущем развиться в интересную артистическую индивидуальность.

Л. Коган, за последние годы выросший в крупного скрипача, — один из многообещающих талантов среди младшего артистического поколения. Его игра, отмеченная печатью индивидуальности, доставляет большое художественное удовлетворение свободой и изяществом исполнения, певучестью тона, совершенством технического мастерства. Сольный концерт Когана, в котором много было исполнено с большой артистичностью, не удовлетворил нас программой, составленной из произведений, отличающихся больше внешними блестящими качествами, чем глубиной музыкального содержания.

Нам представляется опасным чрезмерное увлечение Когана внешним инструментальным блеском, излишняя концентрация его исполнительских устремлений на жанре небольшой пьесы. Это привносит в последнее время в игру Когана некоторые элементы поверхностного искусства. В частности последнее исполнение Коганом концерта Брамса с оркестром было несколько внешним, лишенным широкого музыкального дыхания и подлинного вчувствования в стиль и содержание произведения.

К сожалению, в истекшем московском сезоне мало проявили себя талантливые и интересные скрипачки Е. Гилельс и М. Козолупова, чье исполнительское искусство всегда привлекает к себе симпатии аудитории.