Выпуск № 4 (115) | 1948 - страница 5

произведений Шостаковича всегда было заметно стремление, к абстрактно-графическому, зрительно-формалистическому творчеству. Но нигде это так резко не сказалось, как в первой части 6-й симфонии. На огромном протяжении времени Шостакович водит слушателя по дебрям своей антимелодической графики в чередовании медленных темпов: Largo, Moderate, Sostenuto и снова Largo. Его композиторская мысль никуда не зовет и никуда не ведет:

Largo

Это действительно можно охарактеризовать, как «дорогу никуда». Блуждание мелодии, подгоняемой только хроматическими сдвигами и нарочитыми скачками, может длиться и час, и целый вечер, и бесконечно. Порой слушателю кажется, что вот-вот музыка приобретает какойто смысл, что-то утверждает, к чему-то зовет. Слух стремится схватить какой-то обрывок определенной мелодии, определенного ритма, но сейчас же композитор меняет русло своей музыкальной мысли и снова переводит ее в плоскость бессмысленных блужданий. Какая холодность, какая бесплодность! И именно это Мартынов назвал «высотами философской лирики».

Если в первой части симфонии — Largo — Шостакович изложил все свои худшие «традиции» в музыке с медленными движениями, то во второй части он блестяще раскрывает свои худшие «традиции» в области скерцозной (Allegro).

«Блестяще сделанная школа оркестровой беглости», — так хочется охарактеризовать эту часть.

И действительно, здесь можно найти множество скерцозных приемов, эффектов ритмического бега. Этими эффектами Шостакович владеет с особенным, ему только присущим, талантом и мастерством. И там, где он вкладывает в этот эффект ритмического бега яркую эмоциональную основу (например, в скерцо 5-й симфонии), получается поразительный результат. Там же, где эмоциональность подменяется внешним блеском и формалистической хитростью, — остается впечатление отлично сделанных шумовых пустоцветов.

В финале 6-й симфонии Шостакович возвращается к излюбленной симфонической клоунаде. Кончается симфония откровенным галопом — канканом, переложенным с джаз-оркестра на симфонический. Единственной идеей его может быть стремление композитора захватить внимание слушателя эффектами легкого жанра, преломленными сквозь гигантское увеличение средств симфонического оркестра.

Каким смехотворным кажется после прослушания этой музыки заявление Мартынова о том, что «музыка финала воспринимается, как радостная игра творческого сознания, освобожденного от гнета предрассудков и заблуждений. «Мир прекрасен», — говорит композитор. И в этом признании — ответ на гамлетовские вопросы, поставленные в пятой симфонии... Шестая симфония принадлежит к числу тех крупных произведений искусства, которые не только содержательны или оригинальны, но и прекрасны. Новое мировоззрение воплощается в формах гармонически-совершенных и классически-стройных, что знаменует полную ясность сознания, победу над духом дисгармонии»¹.

_________

¹См. И. Мартынов, Д. Д. Шостакович, стр. 65.

Как раз наоборот 6-я симфония явилась утверждением духа дисгармонии и поворотом Шостаковича назад, к откровенному формализму. К музыке 6-й симфонии весьма подходят слова поэтессы Веры Инбер, сказанные ею в «Литературной газете»:

«Я очень люблю музыку, но я не могу себе представить такое душевное состояние, при котором мне захотелось бы слушать произведения Шостаковича»¹.

У критиков, нашедших слова безмерного восхваления 5-й симфонии, не нашлось слов хотя бы для минимального осуждения 6-й симфонии. Впрочем, ради установления исторической истины, приходится вспомнить, что в дни появления 6-й симфонии эти робкие слова были сказаны в печати тем же Мартыновым, который вскоре переменил свое суждение на диаметрально противоположное².

Конечно, критикам не возбраняется менять свои точки зрения. Это вполне естественно. когда критик сперва заблуждается, а потом находит истину. Но какую истину нашел Мартынов, уйдя от своих верных и справедливых первоначальных определений? Не ясно ли, что ореол славы Шостаковича и фимиам буржуазных эстетов затмили для Мартынова истину!

11. Седьмая симфония

Мало можно найти произведений в мировой музыкальной литературе, о которых было бы столько печатных и устных высказываний, как о 7-й симфонии Шостаковича, написанной и исполненной в дни Великой Отечественной войны.

Из симфонических произведений, пожалуй, только о 9-й симфонии Бетховена и 6-й симфонии Чайковского высказано было так много проникновенных и спорных мнений.

Это понятно. Даже только самый факт замысла и создания этой симфонии в условиях осажденного героического Ленинграда величественен. Перед лицом смертельной опасности для страны Шостакович-патриот верил в победу советского народа и нашел в себе силы создать крупное произведение, в котором сделал попытку отразить в музыке борьбу с темными силами фашизма и победу над ними, пришедшую через море слез и страданий, через высокие горы преград и препятствий.

Впечатление от первых исполнений симфонии в 1942 году было огромным. Даже люди, органически непринимающие музыкальный мир Шостаковича, и те восприняли это произведение, как явление советского искусства исключительного художественного и политического значения. Эмоциональное восприятие искусства в то время было обострено до крайности, особенно искусства, связанного с тематикой войны. Все мы гордились мужественным поведением Шостаковича в военные годы и с нетерпением ждали воплощения впечатлений и ощущения великой битвы в его музыке. Это событие состоялось. Вот свидетельство очевидца работы Шостаковича над 7-й симфонией:

«В один из сентябрьских вечеров несколько ленинградских композиторов, друзей Шостаковича, были приглашены к нему, чтобы прослушать две части новой симфонии. Ехали на Петроградскую сторону все вместе, глубоко заинтересованные, обменивались предположениями о характере произведения, создание которого протекало в необычных условиях. Симфония начата была в июле, когда Шостакович вместе со всей профессурой и студенчеством консерватории почти ежедневно ездил за город на работу по

_________

¹ «Литературная газета» от 3 марта 1948 года.

² См. «Вечернюю Москву» от 9 декабря 1939 г. Мартынов писал в этой заметке:

«...Симфония оказалась лишенной внутреннего единства — серьезность первой части ничем не связана с гротеском второй и третьей. От симфонии не остается сколько-нибудь цельного впечатления: она кажется составленной из отдельных, друг с другом ничем не связанных пьес. Но дело не только в этом. И по значительности содержания и по яркости художественных образов шестая симфония значительно уступает пятой. Конечно, нельзя требовать, чтобы композитор в каждом своем произведении обязательно раскрывал новые, невиданные горизонты. Но глубина содержания, подлинное единство развития, взволнованность музыки пятой симфонии заставляли ожидать от Шостаковича если не нового симфонического шедевра, то во всяком случае чего-то очень значительного. К сожалению, о шестой симфонии этого сказать нельзя. Несмотря на ряд выразительных эпизодов первой части, несмотря на великолепное мастерство композитора, в целом она оставляет слушателя неудовлетворенным. Отсутствие единого творческого замысла и в сущности бедность идейно-эмоционального содержания (второй и третьей частей в особенности) новой симфонии — причина этой неудовлетворенности».

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Largo

Содержание