Выпуск № 3 (108) | 1947 - страница 43

пенно, концентрация является неотъемлемым условием всякого великого творения искусства и науки. И более всего она естественна и обязательна в музыке, которая развивает у избранных напряженность духа, необходимую для того, чтобы фиксировать и удерживать идею: ибо музыка есть конструкция в движении, все части которой должны быть охвачены одновременно. — Но ни у одного музыканта этот акт мысли не носит такого буйного, непрерывного и неистового характера, как у Бетховена. Каково бы ни было произведение и какой бы ни был отдельный мо-

Ромэн Роллан

мент — страница, фраза, акцент, — всюду чувствуется взгляд человека, вонзающийся в идею со страшной сосредоточенностью...»

Роллан напоминает читателям, что Бетховен смолоду был подвержен припадкам страстной сосредоточенности, своего рода восторженного столбняка, когда он ничего не видел и не слышал, погруженный в свои мысли. В этой способности внутренней абсолютной концентрации Роллан видит исключительное свойство композитора и тайну захватывающей силы его музыки:

«Ничего похожего мы не находим у Моцарта, у которого река музыки разливается и ложится в свое русло без усилия. Его музыка воспринимается, как облегчение. Для Бетховена творчество — жесточайшее напряжение ума и воли. Искусство для него не игра. Это — жезл Моисея, рассекающий скалу. Вы найдете нечто аналогичное среди предшественников Бетховена разве только у Глюка, гораздо более скупо оделенного природой, и в великие часы творчества Генделя и И. С. Баха, на вершинах их музыки. Но у них вера и искусство заранее установлены на столь крепких основаниях, что даже подземная жизнь подсознательных сил подчинена спокойной власти монархической конституции. У Бетховена же всякий раз совершается новое завоевание

власти. Здесь видно, какой резонанс имели политические революции его эпохи в самых глубинах его души...»

Третья и четвертая части книги знакомят читателя с богатым и новым фактическим материалом, — еще неизвестными выдержками из разговорных тетрадей Бетховена и с тщательно подобранными сведениями о взаимоотношениях композитора с еврейским обществом того времени, разоблачающими фашистский вымысел об антисемитизме Бетховена.

Выше мы говорили, что Роллан завершил свой труд о Бетховене. Это не совсем так. К крайнему сожалению, остался один невосполнимый пробел — одна неисследованная «великая творческая эпоха». Отсутствует целый том — разбор произведений, составляющих вершину героичеокого периода творчества Бетховена (1806‒1812). Увлекшись «поздним» Бетховеном, Роллан миновал этот цветущий период, который он назвал «Мессидором» его творчества. Писатель несомненно рассчитывал вернуться к данной теме, но — не успел... Таким образом, мы не найдем в рассматриваемом труде разбора симфоний от 4-й до 8-й, концертов G, Es и D, хоровой фантазии, мессы C-dur, музыки к «Эгмонту», квартетов ор. 59 и других основных произведений композитора, написанных до 1812 года включительно.

Французские издатели, публикующие цикл Роллана о Бетховене, включают в эту серию известную книгу Роллана «Бетховен и Гете» (есть русский перевод). Это оригинальное и увлекательное произведение, любимое советскими читателями, примыкает к данному циклу в качестве отдельного историко-психологического этюда и никак не заполняет указанного пробела.

Книга «Комедия кончена» завершает не только музыковедческий труд Роллана. Являясь последней в хронологическом списке работ писателя, она составляет заключение всей его литературной деятельности. Как художественное творение и как научное исследование, книга стоит на уровне его лучших произведений: та же логическая ясность мысли, та же беспощадная правдивость в изображении героя повествования, — в данном случае, Бетховена, тот же лаконичный, чуждый изысков, не заботящийся о красоте фразы, стиль, а главное — сила, сила во всем, возвышенная, но не боящаяся соприкосновения с грубыми сторонами жизни. Роллан подчас не брезгует резкими выражениями, лишь бы довести идею до сознания читателя в наиболее выпуклой форме. Так, например, он рискует назвать насилием действие, оказываемое музыкой Бетховена на слушателей. И это слово в свете концепции Роллана оказывается совершенно точным. Он не делает себе бессмертного кумира из Бетховена. Он восклицает: Да здравствует Бетховен смертный! Ибо смертное — это то, что живет.

А. Альшванг

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Ромэн Роллан

А. Альшванг

Содержание