Выпуск № 3 (108) | 1947 - страница 26

кость мелодии в 5, 6, 7, 9, 10, 11, и 12 тактов. Самыми распространенными размерами являются 2/4 и 3/4. Кроме них, обычные размеры в 4/4, 3/8, 6/8, смешанные: 2+4/4, 5/8, 5/4, 7/4, а также и более изысканные сочетания, как уже было упомянуто выше.

Надо отметить, что песни в смешанных размерах в большинстве случаев представляют собой образцы наиболее совершенных музыкальных творений латышского народа.

Такт в 3/4 чаще всего ритмизируется по формуле: РИТМ. ФИГУРА, а не РИТМ.ФИГУРА. Народ любит и сочетание ритмически противоположных 3/4-ных тактов: РИТМ.ФИГУРЫ.

В размере 5/8 преобладает формула РИТМ.ФИГУРЫ (как и у литовцев) перед формулой РИТМ.ФИГУРЫ

Размер 5/8 отличается от размера 5/4 тем, что в первом одному такту соответствует только одна диподия стиха:

РИТМ. ЦЕПОЧКА

а во втором — две диподии, то-есть целый стих:

РИТМ. ЦЕПОЧКА

Нормальное число стихотворных строк (стихов), использованных мелодией, — две; гораздо более редкое явление — четыре стиха в куплете и исключительно редкое — один стих в куплете. Так как два стиха имеют только четыре полустишия, вмещающиеся в четырех тактах напева, а норма напева — восемь тактов, то четыре остальных такта наполняются повторениями слов и припевами. Порядок повторений очень различен в разных песнях, но сохраняется один и тот же в каждом куплете одной песни. Рефрены состоят или из благозвучных междометий, вроде: rai ridi, rallalla, или из алогических .сочетаний латышских слов, вроде: rami lenam, un ka ta, или из непонятных слов, вроде: kajada (коляда), kaske kongse, papudis. Некоторые припевы представляют необходимую и постоянную принадлежность известного жанра песен: так, постоянным припевом Ивановых песен является «ligol», весенних — «rota», колыбельных — «aija», рождественских — «kalada», «totari», пастушьих — «lelu» и т. д.

Ритмика такта, приноравливающаяся к количеству одного постоянного числа слогов в такте, сравнительно проста, много проще, например, ритмики русских протяжных песен. В большинстве случаев слогу текста отвечает один звук мелодии, довольно часты фигуры из двух звуков против одного слога, а трех-, четырех-, пятизвучные извивы вообще редки. В пастушьих песнях к последней ноте мелодии часто делалась особая надбавка (uzvija) из шескольких восклицаний в высоком регистре или из долго выдержанного тона с несколькими вспомогательными нотами. Для песен пастухов и пахарей, кроме того, характерны долгие ферматы в середине и в конце напева.

Исследованием ладовых особенностей латышских народных песен занимался известный фольклорист Андрей Юрьян в своем труде «Музыкальные материалы латышского народа» («Latvju tautas muzikas materiali»). Он констатировал в латышских песнях почти все древнегреческие лады: ионийский, гиподорийский, лидийский, гипофригийский, дорийский, фригийский, эолийский и др. Я буду следовать не его терминологии, мало теперь известной, — но более употребительной, хотя и менее правильной, средневековой номенклатуре, — с оговоркой, что в латышских ладах никогда не применяются искусственные повышения и понижения некоторых ступеней, какие практиковались в средневековой музыке.

Определить лад песни можно только тогда, когда в ней присутствуют все семь ступеней лада. А так как многие напевы вращаются в пределах только трех, четырех, пяти, шести ступеней, то их можно относить то к одному, то к другому ладу, ибо некоторые лады в нижних ступенях одинаковы. А. Юрьян склоняется к тому мнению, что ладовой тоникой приходится считать скорее последний (кадансовый) тон напева, нежели самый нижний тон его диапазона; хотя человеку, привыкшему к современной мажоро-минорной музыке, окончания народных напевов кажутся лишь какими-то полукадансами.

Мы находим в латышских народных песнях много следов пентатонизма. Встречаются и до сих пор поются народом песни чисто пентатонического строя; во многих песнях пентатоника хоть и невыдержанная, все же ясно выявляется, — если обратить внимание на опорные звуки напева, отбросив переходные, в более позднюю эпоху вкрапленные звуки.

Светлый, жизнерадостный характер имеют напевы в мажоре (в ионийском ладе) и в миксолидийском, ладе. Эти лады доминируют в латышских песнях. Но и песни эолийского, фригийского и дорийского звукорядов не звучат так заунывно, как «модный» минор. Из этих трех ладов самый популярный — эолийский, в котором сочинено немало песен задорного, бравурного содержания, — например, песни, в которых добрый молодец в самых гиперболических выражениях похваляется своей силою.

Минор с повышенным вводным томом изредка встречаем и в латышском фольклоре. Имея в виду небольшое количество песен в гармоническом миноре, Юрьян и некоторые другие фольклористы выразили предположение, что гармонический минор не есть

исконно латышский звукоряд, а привнесен в латышский фольклор из новейшей музыки. Это предположение едва ли имеет достаточное основание. Против него говорит то обстоятельство, что образовавшийся между вводным тоном и III ступенью интервал уменьшенной кварты народные певды поют с большой уверенностью. Нельзя допустить, что этот интервал мог проникнуть в латышские напевы в новейшее время (с повышением натуральной VII ступени) и вытеснить более легкую для интонирования чистую кварту, поскольку обычно наблюдается обратное явление: замена современными певцами трудных старинных оборотов более легкими. При этом характерно, что крайние звуки упомянутой уменьшенной кварты, то-есть вводный тон и III ступень (например Gis и С), упорно держатся на сильных временах, — значит, не являются случайными, допускающими более или менее неточную интонацию проходящими или вспомогательными нотами. Кроме того, гармонический минор обнаружен в песнях, которые нужно отнести к старинным и по другим признакам. Эти соображения заставляют смотреть на гармонический минор в латышском фольклоре, как на исконно народный лад. Правда, напевов этого лада, так же как дорийского, немного. Еще малочисленнее песни в лидийском и гипофригийском ладах, также — в гармоническом мажоре.

В латышских народных песнях сравнительно редки хроматически измененные звуки. «Ползучего» хроматизма (по терминологии А. Кастальского) нет и вовсе. Конечно, как в народной музыке вообще, так и в латышской песне естественная интонация часто расходится с темперированной. Есть модуляции в близкие тональности. В отношении разнообразия употребляемых ладов, их комбинирования в одной и той же песне (вспомним хотя бы «обиходный» лад в русской песне), частоты модуляций из одной тональности в другую — латышская народная песня уступает русской.

В напевах нет увеличенных и уменьшенных интервалов; исключение — уменьшенная кварта в гармоническом миноре, в песнях, где, однако, никогда нет последовательности гармонической VI и VII ступени, то-есть увеличенной секунды.

Диапазоны латышских народных песен простираются от большой секунды до дуодецимы. Как уже было упомянуто, в речитативных песнях диапазоны малы, в певучих — очень различны, достигая крайних пределов ёмкости.

Форма латышских песен — двухчастный период. Первое предложение оканчивается кадансом на доминанте или на любой побочной ступени, а то и на тонике. Второе предложение довольно часто отличается от первого метрическим и ритмическим строением, а именно: движение в четвертях в первой половине песни может сменяться движением в восьмушках во второй. Латышские народные песни не знают ни очень быстрого, ни очень медленного темпа. В речитативных песнях, естественно, темп разговорный. Он мог меняться в состязательном пении в зависимости от темперамента запевалыцицы и от разгара спора и достигать иногда довольно большой быстроты. Менялся темп в том же куплете, чаще всего переходя на припев, лишь в некоторых хороводных и танцовальных песнях.

Несомненно, что сходство, наблюдаемое в песнях латышей с песнями других народов, не имеющих и никогда не имевших никакого соприкосновения с латышами (например, индийцев, негров, киргизов и др.), объясняется тем, что развитие музыки всех народов шло приблизительно одинаковыми путями и проходило одинаковые фазы. Многие сходства присущи песням народов, ответвившихся когда-то, в доисторические эпохи, от общего материнского племени, и живущих — или живших когда-то — по соседству друг с другом. Соседние народы влияют друг на друга в разных отраслях культуры, в том числе и в области музыки. Латышский музыкальный фольклор, конечно, испытывал на себе влияние ближайших соседей, повлияв, в свою очередь, на их фольклор. У этих народов есть песни, в содержании и напевах которых так много сходства, что оспаривается право «собственности» на них. Многие, ныне непонятные рефрены (припевы) в латышских песнях, как то: «kaske, kongse», «olilo», «timbaka, taivaka» «paijudis», «aisimtullja», «siradlnkd», «Stangi langi», «dumaja» и др., представляют, по всей вероятности, слова, заимствованные у соседних народов и измененные на латышский лад. Нет сомнения, что подобным же образом некоторые латышские слова вошли в обиход песнетворчества соседей. Однако следы взаимного влияния в музыкальном фольклоре латышей и их соседей до сих пор никак не освещались; а это помогло бы с большей ясностью и точностью выделить оригинальные черты каждого из народов в отдельности; такое освещение нужно считать одной из очередных задач наших фольклористов.

Пока же мы можем лишь ставить вопросы. Вот некоторые из них:

Не выработалось ли латгальское многоголосие в пограничной с Россией полосе под влиянием русской многоголосной песни (хотя русское многоголосие — полифонического типа, латгальское — гармонического)?

Появилось ли сходство в некоторых латгальских напевах с напевами русских соседей (например, жителей Яунлатгальского уезда) благодаря влиянию русских на латышей и обратно?

Откуда появляется сходство некоторых текстов?

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание