...Лето 1942 года, конец июля. Беспрерывные дожди. В течение двух с половиной месяцев ансамбль работает на передовой линии. Концерты даем на расстоянии одного-двух километров, а нередко 800‒700 метров от немецких окопов. Зачастую приходится ползти по простреливаемой противником местности. Большие трудности доставляет нам контрабас-балалайка. Она громоздка, поверхность ее блестит и служит отличной мишеиыо для немецких минометчиков. Высокий, чрезвычайно рассеянный красноармеец Сокульский, согнувшись в три погибели, тащит ее по полю. «Петя, — кричим мы, — накрой ее плащ-палаткой!». Петя встает во весь рост и спокойно начинает объяснять, что плащ-палатка у него мокрая, и если он покроет ею балалайку, то инструмент испортится. А инструмент он любит, это мы все знаем. Тем временем, где-то начинает тарахтеть немецкий пулемет. Петя вновь сгибается и волочит инструмент к месту концерта. Несмотря на все трудности, ансамбль дает с переходами всем составом по три, четыре и даже по пяти концертов в день (наш «день» начинается рано утром и заканчивается поздно ночью).

Ночные концерты даются в сараях, палатках, при свете коптилок, автомобильных фар и т. д.

...30 июля 1942 года наши части в районе Ржева перешли в наступление.

Ансамбль разбился на три группы: первая — давала концерты для раненых (под баян), вторая — работала санитарами, препровождая раненых в санчасти, бинтуя, снабжая кипятком и т. д.; третья группа участвовала в разборке полуразрушенных изб и налаживании из бревен съездов, мостов для прохода танков и артиллерии, которые буквально тонули в грязи. В результате боевых действий наших войск были освобождены города Карманово, Погорелое Городище, Зубцов. О работе ансамбля было отмечено в донесениях по 29-й и 30-й армиям.

... Передо мной фотография: на поляне сидят бойцы, на заднем плане — оркестр, прищурившиеся, потешно сморщившиеся от бьющего в глаза солнца лица музыкантов. Перед оркестром — фигура невысокого, полного человека, лет 45-ти, с полуоткрытым ртом. Он поет. И я знаю, что он поет песню Соловьева-Седого: «О чем ты тоскуешь, товарищ моряк?». У всех нас образ этого певца ассоциируется именно с этой песней, — быть может, потому, что бойцы любили эту песню, быть может, потому, что снятый на фотографии певец пел ее очень хорошо. Имя певца — Михаил Павлович Золотарев. Последнее звание — солдат. До войны он был солистом театра им. Станиславского, еще ранее несколько лет пел в Ереванском оперном театре.

Меня с ним связывала особая дружба. Я ценил в нем не только музыканта, не только патриота, не только товарища по фронту, но и. упорного труженика, ищущего и добивающегося новых успехов в своем искусстве.

В одну дождливую ночь мы с Золотаревым «залегли» на ночлег в сарае на краю полуразрушенной деревеньки. Я укрылся с головою шинелью и заснул. Проснулся под утро от странных звузов: «ззз-у-у‒зе-е-е, ззи-и-и». Прислушался. Страшно похоже на урчание немецких самолетов, но... самолеты в то время летали над нами без конца! Заснул вновь. В 7 часов утра вскочил от взрывов: несколько самолетов сбросили на деревню 11 небольших бомб. Осколок пробил сарай и упал около меня. «А знаете, Михаил Павлович, говорю, я под утро слышал, что над деревней летали самолеты, да поленился вылезать из-под шинели».

Нет, отвечает Михаил Павлович, самолеты появились внезапно, лишь сейчас, а это я распевался — занимался дыханием по моей системе, я это делаю каждое утро».

На фронте Золотарев пел множество произведений самого различного характера: куплеты Торреадора, ариозо Мазепы, украинские народные песни, песни Блантера, Бакалова, Богословского, две песни Магиденко, несколько моих песен и многое другое. Я был бы рад рассказать о Золотареве и его работе после войны, но музыкантфронтовик — это тот же боец. 6 января 1944 года на город Городок, где выступал ансамбль, немецкие самолеты сбросили бомбы. Одним из осколков был ранен Золотарев; он умер через несколько дней. Он думал, что поправится, и за день до смерти написал мне письмо, в котором просил к его возвращению в часть наоркестровать ряд песен для пополнения его репертуара. Я не успел это сделать: он умер на другой день, и теперь передо мной лишь фотография, на которой я вижу музыканта-солдата и благодарные лица бойцов, слушающих свои любимые песни.

...Тот, кто видел повеселевшие лица людей, встречавших на фронте музыкантов; кто слышал пламенные слова после концерта: «Отстоим свою Родину, свою культуру, свои песни...»; кто помнит, как сразу после выступления ансамбля летчики бомбардировочной авиации дальнего действия отправлялись на выполнение задания; чье зрение способно проникнуть в душу солдата и уловить в нем то благородное и великое, что рождается музыкой, — тот поймет, что «музыка в бою нужна и полезна» (Суворов), что музыкант на фронте делает огромное, полезнейшее дело. И он будет тем более любим, чем крепче спаян с фронтом, с бойцами, с командирами, с их жизнью, с их думами...

Наш коллектив был любим фронтом. Нередко мы давали концерт для прибывшего на фронт пополнения, еще не нюхавшего пороха; через некоторое время, на передовой, встречали этих же бойцов, уходивших в свой первый бой, затем присутствовали при вручении им генералом армии

Еременко орденов за проявленную доблесть...

N-ский полк должен атаковать высоту X и занять ее, при поддержке артиллерии соседнего полка. Артподготовка назначена на 20.00. В 18.00 ансамбль начинает свое выступление. При возвращении с передовой в «глубокий тыл» (на расстояние одного-двух километров) нас оглушают залпы орудий, мимо которых мы проходим. На часы можно не смотреть: ровно 20.00 «по московскому времени». Мы видим, как вдалеке, на территории немцев, поднимаются столбы земли, дыма, и мы рады, что в этих залпах слышен и наш голос — голос советских музыкантов-фронтовиков.

...Работать композитору в условиях фронта было нелегко. Хорошо, если есть возможность заранее сделать всю работу еще до выхода на передовую. Наш оркестр (в основном, народных инструментов) состоит из профессионалов. Каждую песню, не говоря уже об оркестровых пьесах, нужно оркестровать. Нотную бумагу печатали в типографии, фронтовой газеты «Вперед, на врага!». Песни, присылаемые из Москвы, мы используем, но нам нужны песни о нашем фронте, о наших людях, — те песни и тексты, о которых говорил товарищ Конев.

Сочиняем слова, музыку, расписываем партии, репетируем в землянках, в лесу и тут же выступаем перед бойцами. После четырех-пяти концертов, — зимой, на открытом воздухе, — певцы не могут петь, у танцоров от «плохой сцены» растяжение связок, и у нас появляется невольная досада при вести, что предстоит еще один концерт. Но... провожающий нас по проходам в минных полях комбат, не оборачиваясь, .говорит: «Здесь был лагерь для советских военнопленных». И, показывая рукой на выдолбленный, лежащий в грязи ствол дерева, добавляет: «Сюда наливалась бурда, которую наши советские люди должны были есть, стоя на коленях, прямо ртом...» И нас охватывает такая ненависть к врагу, что мы забываем про усталость. Красноармеец, танцор-баянист Андрей Науменко берет баян и, несмотря на больную ногу, пляшет, улыбаясь, поет частушки. И вот уже его смех заражает слушающих бойцов... Мне вспоминаются слова одного из герое вланфиловцев: — «Смех — это дело серьезное на фронте...»

...Создание нового Гимна Советского Союза поставило перед нами задачу в короткий срок, в условиях боевой обстановки, разучить его, довести до полков, батальонов, роты. Для этой цели выделяем группу музыкантов, ходим по частям, подразделениям.

Огромная работа проводится по руководству самодеятельностью. В каждой части надо исходить из особенностей ее коллектива. Запасные полки имеют большие коллективы и даже духовые оркестры; для батальонной самодеятельности из пятишести человек, где никто ничего не умеет делать профессионально, а в то же время желание, искренность делают всех артистами, — мы пишем песни, разучиваем их «с голоса», обучаем игре на гитаре, показываем, какие клапаны на двухрядке надо нажимать и когда, и т. д. Может показаться, что это дело не так уж важно; но тот, кому пришлось долгие дни и ночи сидеть в земле на передовой, тот поймет, что для бойца музыкальная самодеятельность — кусочек его жизни.

...Незадолго перед штурмом Витебска в Запасной полк фронта съезжаются фронтовые капельмейстеры. Они прибывают на сбор капельмейстеров фронта для повышения своей квалификации. Война подошла к тому периоду, когда наступила пора почистить свои инструменты — трубы, альты, баритоны — и подготовить их не только к выступлениям на нашей земле, но и к победным звучаниям «а площадях Германии. Съехались 21 человек. Не у всех в распоряжении укомплектованные оркестры, нехватает нот, инструментов. Многие захватили трофейные инструменты у немцев (под Сталинградом, Великими Луками, Харьковом). Организуем группы по теории музыки, гармонии, оркестровке для духовых инструментов, истории музыки, дирижированию. Занятия идут с 7 часов утра до 8‒9 часов вечера, с перерывом на полтора часа. Этот сбор не только дал знания капельмейстерам, но он познакомил и сплотил руководителей военно-музыкальных коллективов фронта. Впоследствии, куда бы я ни приезжал, в лице музыкантов духовых оркестров я всегда находил искренних друзей.

...Стремительное наступление наших войск от Витебска на Запад оставляло разрозненные группы немцев в нашем тылу. Продвигаясь вместе с частями, музыканты духового оркестра N-ского запасного полка захватили в лесу 12 немцев, не считая убитых при перестрелке. Легко раненых немцев поместили в избе. Вот они сидят на нарах перед нами. Узнав, что мы музыканты, ‒ оживленно переглядываются, хвалят русских музыкантов. И так же, как, попадая в плен, немцы кричат: «Гитлер капут», — так и на наш вопрос, кого из всех известных им композиторов они любят более всего, — немедленно отвечают: «О! Конечно... Рахманинова — и... Чайковского».

— Ну, а из немецких композиторов? — продолжаем спрашивать мы.

Некоторое время немцы молчат, не зная, кого уместнее назвать; затем 26-летний оберлейтенант, торговавший до войны со своим папашей в Штуттгарте, неуверенно произносит: «Легара»...

Однажды мне пришлось ехать на перегоне Западная Двина — Старая Торопа. В соседней теплушке ехали пленные немцы и пели. Пели тихо, чистенько, на три голоса, пели «аккуратные» сентиментальные песни и даже песню «о Стеньке