симостью. К примеру, регент Александро-Сергиевской церкви А. Е. Виноградов в течение долгих лет одновременно заведывал заводской конторой найма. В трудные годы безработицы, минуя Виноградова, невозможно было поступить на работу на завод. Используя свое положение, Виноградов имел прекрасный большой церковный хор, участники которого, помимо заводского жалованья, получали кое-какое вознаграждение за пение на свадьбах, похоронах и т.п.

Однако усилия церковников не могли ослабить революционный подъем рабочих масс. Пышные церковные богослужения с участием хора собирали массы народа, но тотчас после пения хора рабочие и, в особенности, молодежь устремлялись из церкви.

Иные песни, иные настроения волновали передовую часть пролетарской среды. В последние десятилетия прошлого века начинают зарождаться и все более и более ширятся связи сормовских рабочих с пролетарским движением Петербурга и Москвы. В Сормове появляются политически неблагонадежные и ссыльные рабочие, частью жившие на нелегальном положении. Они завезли в Сормово песни, тотчас получившие большое распространение. Вот песня, привезенная петербургскими ткачами:

Мучит, терзает головушку бедную
Грохот машин и колес,
Свет застилается в оченьках
Крупными каплями пота и слез.
Ах, да зачем же вы льетеся, горькие,
Горькие слезы из глаз?
Делу помеха, основу попортите,
Быть мне в ответе за вас.
Как не завидовать главному мастеру:
Вишь, у окна он сидит,
Чай попивает, да гладит бородушку,
Знать, на душе не болит.
Ласков на взгляд, а поди к нему вечером,
Станешь работу сдавать, —
Он и корит, и бранит, и ругается,
Все норовит браковать.
Все норовит, чтоб поменьше досталося
Нашему брату — ткачу...
Эй, вы, хозяин, приказчик, надсмотрщик,
Жить ведь я тоже хочу!

(Сообщено А. В. Розановым,
запись В. Тарнопольского).

Широко распространена была также песня «Полоса ль ты моя», также заимствованная от петербургских рабочих (сообщил А. В. Розанов):

Полоса ль ты моя, полоса,
Нераспаханная сиротина,
На тебе ль не колосьев краса,
Не колосьев краса, а былина.
А кругом-то, кругом, погляди,
Так и зреют могучие нивы,
Да стоит благодатная тишь,
Да темнеются ржи переливы.
Знать, хозяин-то твой в кабаке загулял
Не одну уж, как видно, неделю,
Иль, быть может, в гробовой доске
На погосте нашел он постелю.
А и то, может быть, в кандалах
По Владимирке пахаря гонят
За широкий, за вольный размах
Богатырскую удаль хоронят.
И шагает он в синюю даль,
И, шагая, он слезы роняет —
Всё ему полосы своей жаль,
Всё полосыньку он вспоминает.
Зарастай же, моя полоса,
Частым ельником, мелкой березкою,
И пускай уж ни серп, ни коса
Не заблещет над милой полоскою.

Стремление к правде, протест против лжи, мракобесия и ханжества находят свое выражение и в песне. Рабочие сами подбирают актуальные стихи и напевы. Вот образец песни, исполнявшейся на напев известного романса А. Рубинштейна «Отворите мне темницу»:

Отворите мне темницу,
Дайте мне приют родной,
Дайте светлую станицу
Мыслей здравых и покой.
Дайте друга — человека
С теплой, любящей душой,
Чтоб о злобе сущей свету
Говорить мне с ним порой.
Дайте мне людей народных,
Честных правящих людей,
Адвокатов благородных,
Неподкупнейших судей.
Дайте мне господ имений
Умных, честных на расчет,
Чуждых всяческих хищений
Управляющих господ.
Дайте мне людей торговых,
Не бездушных кулаков,
Обирать всегда готовых
Бедных, жалких бедняков.
Дайте мне людей духовных,
Обличителей живых
Темной кривды, дел греховных,
Утешителей святых.
Дайте мне певцов народных,
Чтоб их песнь звучала мне
О стремленья благородном,
О любви к родной земле.

Появление прокламаций на заводе, стачки вызывали серьезное беспокойство властей. Царское правительство жестоко расправлялось с революционным движением. Многие борцы за рабочее дело томились в застенках. В это время в Сормове получили распространение каторжные и тюремные песни. В среде рабочих звучит песня «Солнце всходит и заходит», впоследствии широко популярная по всей России. Вот еще пример песни, бытовавшей в Сормове в конце прошлого и начале настоящего века — «Ночь тиха» на стихи Н. П. Огарева:

Замечательная, трогательная по своей выразительности песня создана оторванными от семьи и родных мест ссыльными рабочими (сообщил, так же как и предыдущую, А. В. Розанов):

Отцовский дом спокинул, братцы, я,
Травою зарастет,
Собачка верна, верная моя,
Залает у ворот.
На кровле филин, филин прокричит,
Раздастся по лесам;
Заноет сердце, загрустит —
Не быть мне больше там.
Не быть мне в той стране, братцы, родной,
В которой я рожден,
А быть мне в той стране, стране чужой,
В котору осужден.

Во всех этих песнях всё отчетливее начало проявляться недовольство действительностью, переходящее постепенно в открытый протест против произвола и насилия. Рост политической сознательности, рабочего класса оказал решительное влияние на все стороны жизни и быта. Отразился он и на рабочих песнях, в которых зазвучали мотивы борьбы против власти капитала, мотивы пролетарской солидарности и сознательности. Эти новые песни сначала распевались в тесных каморках и рабочих общежитиях. Затем они зазвучали на нелегальных маевках. И, наконец, звуки революционных песен гордо и призывно неслись над рядами демонстрантов, вышедших на улицы и площади, чтобы открыто заявить о своих правах, о своей воле к освобождению. Песня стала орудием активной политической борьбы рабочего класса.

Этому периоду музыкальной истории Сормова будет посвящен следующий очерк.

Песни трехгорцев

(К 150-летию Московской Трехгорной мануфактуры.)

А. ПРУСАКОВ

Полтора века назад у Пресненской заставы, на берегу Москвы-реки, возникли первые мастерские ситценабивного и красильного дела, с нисколькими десятками рабочих. Тогда-то на «Трех горах» и появились первые поселенцы — оброчные крестьяне ближайших губерний, пришедшие сюда «на отхожие заработки».

Гонимые из деревень горькой нуждой, отходники попадали здесь в двойную кабалу: купцы-хозяева «Трех гор» беспощадно эксплуатировали их, заставляя работать от зари до зари в нужде и голоде, а помещики-крепостники забирали почти целиком их «фабричные» заработки себе в счет оброка.

Единственным культурным развлечением трехгорцев были воскресные гулянья у Пресненской заставы, где он пели свои сельские песни, попутно изменяя их на новый лад. В их среду проникали и некоторые песни горожан. Эти песни усваивались мастеровыми из крестьян сложным путем творческого переосмысления. Таким образом у трехгорцев возник в начале прошлого века вариант песни «Текла речка по песку во матушку во Москву». В ней говорилось, как «речка текла по фабричному двору», где мастеровые «ткут ковры», салфетки на разные клетки...». Эту народную песню в другом варианте, известном под названием «Реченька», в свое время записывал Пушкин. В то же время сюда, на «Три горы», проникла и ярославская известная фабричная песня:

На прекрасе-красоте,
На высокой на горе...
Стоял фабричек большой...

В середине прошлого века нередко происходили массовые возмущения трехгорцев хозяйским произволом. В такие дни трудовые песни тотчас сменялись «вольными» песнями о Ра-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Песни трехгорцев

(К 150-летию Московской Трехгорной мануфактуры.)

А. ПРУСАКОВ

Содержание