<...> Начиная этот очерк, я выразил опасение, не окажется ли он чем-то вроде лирической поэмы. Право, тут не моя вина. Пожалуй, ничья музыка из «множества музык» современной поры не вызывает стаи мыслей и раздумий, не возбуждает столько волнений интеллекта средь окружающих гроз и бурь. Именно о Шебалине, скромном рыцаре музыки и лично для меня всегда замкнутом композиторе, скованном броней сурового профессионализма, немыслимо писать в пределах музыкальной терминологии. В самом сложном по технике художественном задании, которое ставит перед собою Шебалин, рршая его с непринужденной освоенностью, как будто делая из него простую речь, звучит живая мысль, дума, для которой техника либо естественная оболочка, а быть может, и маска («прятки сердца»). Эта серьезность «музыканта технолога» многих от Шебалина отпугивает. Не правы они, не хотят понять, что искусство отомстит даже даровитым композиторам, которые отрицают броню мастерства во имя «непосредственности», за их музыкальное косноязычие: сколько недовыявленных, с наскоку брошенных идей, фрагментов образов, недосказанных мыслей тормозится «принципиальным косноязычием», обращаясь с годами в пестрый интонационный хлам в громкокричащих о себе названиях. И особенно от этого страдает область симфонии. Больно, досадно и, увы, даже бывает противно от такой композиторской «принципиальности», борющейся со своим же искусством под лозунгом антиформализма. Действительно, как приятно бывает отдохнуть на партитуре Шебалина с ее художественной целеустремленностью и осмысленностью каждого мига музыки после какой-либо партитуры симфонии, где при всей свежести дарования мысль «заторможена» в ряде моментов (хотя бы беспомощностью движения тянущихся по-тактно «целыми нотами» басов и т. п.). Но, конечно, не для такого рода «отдыха» существуют шебалинские партитуры, а их смысл в биении в них сердца большого художника музыки, смысл, заставляющий вспомнить о думах и сердцах великих мастеров русской живописи — Серове и Сурикове.

29.VII.1942 г.

Р. ГЛЕЗЕР

На стихи советских поэтов

«Сочинять музыку — для Шебалина значит мыслить».

(Д. Шостакович)

Поэзия, как и музыка, с юности увлекала В. Я. Шебалина. По признанию композитора, он сам в ранней молодости «скромно писал стихи из древнеримской жизни, имея о ней представление гимназическое, но не брезговал и лирикой». И нет ничего удивительного, что, когда в 1923 году он студентом вступил в класс профессора Московской консерватории Н. Я. Мясковского, центральное место среди его опусов занимали романсы на стихи Блока, Пушкина, Тютчева, Фета...

...Прошли десятилетия. Безвестный, начинающий музыкант стал большим мастером, автором симфонических и оперных произведений, выдающимся педагогом, воспитавшим не одно поколение деятелей советской музыки.

И через весь его сложный творческий путь проходит любовь к поэзии. Как часто томик стихов помогал и помогает композитору в его исканиях и раздумьях! К жанру камерной вокальной лирики он прибегает и в светлые минуты радости, и тогда, когда приходится преодолевать сомненья и боль.

Первой значительной вершиной в вокальном творчестве Шебалина были 12 стихотворений для голоса и фортепьяно на

стихи Пушкина, написанные к столетию гибели поэта; позднее появились романсы на стихи Гейне и Лермонтова; и, наконец, в 1948 году, уже зрелым мастером Шебалин впервые обращается к советской поэзии — с увлечением пишет музыку на семь стихотворений из книги «Ясный день» А. Коваленкова. Этот свой 40-ой опус композитор неслучайно назвал «песнями», а не романсами. Их отмечают необычайная для Шебалина непосредственность, простота и мелодичность музыкального языка, сердечная теплота...

И пусть среди них есть песенка, пропетая «на грустной ноте», весь цикл в целом оставляет ощущение мудрого, светлого мировосприятия. Легкой печалью подернуты воспоминания о днях юности, но радостью наполняют сердце молодость и цветение родной земли. «Самый лучший день стоит над миром, — солнечный, голубоглазый май» — вот дифирамбическое заключение цикла.

Прошло еще тринадцать лет...

Весной 1961 г. композитор, только что перенесший тяжелую болезнь, снова обращается к поэзии. Именно в ней находит он драгоценные строки, которые помогают ему излить в музыке свои сокровенные думы и переживания.

Автобиографичность восьми романсов на стихи А. Твардовского («Родная земля», ор. 54) очевидна¹. Этот своеобразный лирический дневник, куда художник-патриот заносит глубокие раздумья «о времени и о себе», не может не взволновать слушателя. Композитор как бы подводит здесь итог пройденного пути.

Каждый из восьми романсов представляет собой законченное самостоятельное произведение, и вместе с тем это части единого цикла, посвященного одной большой теме — теме Родины. В этом глубоко патриотическом сочинении органически претворяются традиции русской классики, русской песенности. Остро современное, порой публицистическое содержание выражено строгим, богатым по своей интонационной и гармонической природе музыкальным языком.

С присущей Шебалину эмоциональной сдержанностью в первом вступительном и «заглавном» романсе звучит обращение к отчизне — основная тема цикла: «Спасибо, моя родная земля».

В фортепьянном вступлении романса тема приобретает характер наигрыша на свирели, ее поэтичность и напевность сродни народным попевкам. Именно на этой мелодии строится музыкальное развитие: она оттеняет среднюю контрастирующую часть свободно развивающейся строфической формы, на ней основывается динамическая реприза романса, и, наконец, в заключении в широком фортепьянном изложении она звучит торжественно, приобретает героический характер.

Второй романс переводит тему Родины в лирический план. Это наиболее эмоционально взволнованный романс — Appassionato цикла. Тревожный образ ветра, «что (раскачал дубы», помогает передать внутреннюю сердечную муку.

Друг мой, такой далекий,
Где там забыться сном:
В этой ночи глубокой
Мне без тебя одиноко,
Как одному под огнем!

Именно на эти строки приходится драматическая
кульминация романса. Так в экспозиции цикла раскрывается основной замысел композитора: личная судьба художника, его сложный путь неотделим от Родины, от судьбы народа.

Последующие четыре романса являются своеобразной разработкой в большой трехчастной форме цикла. Здесь находят воплощение мысли о пережитом, о творчестве, о мастерстве.

В третьем романсе «Некогда мне над собой измываться» на первое место выступает декламация. Вспоминается девиз Даргомыжского «хочу, чтобы звук выражал слово...». Этому подчинены предельная точность интонации, свободная смена метра (3/4, 5/4, 7/4), смысловые цезуры.

Продолжая и развивая традиции музыкальной сатиры Даргомыжского и Мусоргского, композитор раздвигает жанровые рамки лирического цикла. Его романсы «Собратьям по перу» и «Моим критикам» своего рода музыкальные эпиграммы, в которых он с публицистической страстностью говорит об актуальных вопросах художественного творчества. Серьезность

_________

¹ Романсы ва стихи А. Твардовского посвящены лечившим Шебалина врачам: Е. Разумовой, Д. Футеру, А. Чибисовой, А. Лурия, И. Лорие, Л. Цветковой.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Р. ГЛЕЗЕР

На стихи советских поэтов

Содержание