Выпуск № 6 (283) | 1962 - страница 27

ет не растерять в них суггестивности музыки, той плотности развития, которая всегда внушает интерес и поддерживает внимание. <...>

<...> Шебалина исполняют мало. Дирижеры наши слишком заняты своим «одноитожным репертуаром», и на детальную работу над советской музыкой и в особенности над стилем исполнения отдельных выдающихся мастеров и дарований у них не хватает времени. Повезло двум-трем из композиторов, и все тут! У каждого дирижера, как у пианистов, есть своя «кампанелла». Конечно, «сидя» на ней легче прославиться, чем на ознакомлении публики с «величинами неизвестными». В результате музыка столь зрелого, серьезного композитора, как Шебалин, не нашла себе интерпретатора. Над Шебалиным работать трудно, и в этом основная беда: дирижерам некогда... Пожалуй, в данном отношении Шебалин разделяет судьбу С. И. Танеева. Над музыкой последнего тоже всем всегда некогда было работать, а когда хоть некоторые, особенно камерные, его произведения попадали в настоящие, не «скороспелые» исполнительские руки, слушатели поражались и удивлялись: вот ведь в самом деле какой изумительный композитор!..

Живопись остается в музеях и переходит от поколения в поколение. Музыка вне исполнения и композитор без чуткого интерпретатора — немое искусство. А ведь сколько просто случайностей в судьбе талантливых произведений, в том, попадают или не попадают и часто ли попадают, и в каком виде, и в чьи руки на концертную эстраду. Шебалина, конечно, раз-другой и «сыгранут» — нельзя же не почтить: музыкант хороший! Но и только. Исполнения, достойного его таланта, работы над исполнительски чутким выявлением стиля Шебалина, а тем самым и мысли его музыки — не было. Я радовался бы, если б ошибся, то есть что кто-нибудь из исполнителей фактом высокой артистической передачи оценил бы, какого серьезного, сильного в своей сосредоточенности мастера имеет советская музыкальная культура и общественность в лице Шебалина.

Понятно, если интеллектуализм настолько заслонял бы в его музыке эмоциональный тонус, что к ней для слушателей из числа не профессионалов не существовало бы ни путей, ни дорог. Но это не так. В основной природной качественности своей Шебалин — лирик, правда очень сдержанный, как я уже сказал, «себе на уме», но лирик. Сдержанность его лирики, как и философической лирики С. И. Танеева, позволяет о себе судить по вокальным камерным произведениям. Не идут к ним эпитеты: приятно, мило, восхитительно. Этого характера лирика не соблазнит слушателя теми давно избитыми качествами ушеугодной романсности, которыми опытные песнопевцы засыпают слух, как любители птиц — западню вкусным семенем. Конечно, подобные приемы Шебалину чужды, он себя бы в них неловко чувствовал. От того-то, возможно, немногое бывает в ходу из его «малых форм лирики», и, подобно Танееву, он держит «чувство приятности и экстаз восхищения» на далеком расстоянии от себя. Можно сказать так: в вокальных циклах и фрагментах Шебалина всегда ласкает радушное тепло, о котором в народе говорят: «на сугревушке твоей милости благодарны», но после чего все-таки захочется лучей солнца или пламени дерзкого чувства.

Такого свойства нет вообще в музыке Шебалина, думаю, и не будет. Что ж, ведь у Бородина тоже так. Вспомним сугрев прощания Ярославны с Игорем, да и встречу их в последнем акте, вспомним, с какой милой «натяжкой» пытается обратить Бородин радушное, сердечное тепло дуэта Владимира Игоревича и Кончаковны в музыку любовного пламени и как красива эта «застенчивость чувств» у великого русского музыканта. Но не будем забывать, что Бородин написал «Для берегов отчизны дальней» и «Отравой полны мои песни», и в его лирическом эпосе было очень существенное, меняющее все дело и «снимающее» по данной линии сравнение с Шебалиным свойство... Назвать это свойство можно лирикой «широко, приветливо открытой души»: за свойственной ей кантиленной мелодической развернутостью надо признать качество, перед которым «бледнеет» все угрюмое в музыке (в отношении привлечения восприятия), ибо для подавляющего большинства слушателей музыка концентрируется в данном качестве, выражающем полноту жизни чувства.

В той мере и степени, в каких оно — чувство приветности — свойственно отдель-

ным дарованиям советских композиторов, даже далеко отстоящим от бородинской сочной напевности, открывается и путь к быстрому привлечению симпатий. Естественно, что так было и так будет. Вот где приходится признать «но» музыки Шебалина. И не в этом ли но причина средостения между его замечательным искусством и «горизонтом признания». Думаю, что Шебалин недостаточно вдумывался в значение упомянутого качества и мало работал над выявлением его в своей лирике. Не хочется верить, что ее развернутости в указанном направлении может мешать нечто вроде личной психической скованности, «связанности крыльев воображения», особенность вкуса художественного или просто-напросто отсутствие этого дара.

Что же делать, не всем все дано, и нельзя ставить в укор тому или иному художнику, что у них недостает свойства третьего и четвертого и т. д. и т. д. Эта манера ни к чему не ведет все равно, как если умалять музыку Чайковского за то, что в ней нет элементов Баха и т. п. В искусстве Шебалина слышится содержательность, что заставляет вдуматься в него, как в серьезное, большое явление, самоуглубленное, конечно, но не субъективистски себедовлеющее. Оно еще в росте, в расцвете. При вдумчивом исполнительском выявлении стиля музыки Шебалина его творческое «я» не может не найти пути к широкой известности и надлежащей оценке. Но и сам Шебалин должен развить в своем музыкально-интонационном словаре те интонации, которые позволяли бы слушателям почувствовать себя в лучах пламенного чувства. Оно звучало не однажды в шебалинской музыке, но не в том контексте, в каком могло бы завоевать сердца. Шебалину не миновать музыкального театра! <„.>

Первое ознакомление с кантатой «Москва»

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Первое ознакомление с кантатой «Москва»

Содержание