Выпуск № 9 (26) | 1935 - страница 20

далеко под Героическую! И поистине, если когда-нибудь, на страшном суде искусств, гений справедливости возьмет в руки весы, на одной чаше которых будет лежать Groschencapriccio, а на другой десяток самых новых патетических увертюр — то высоко, до неба, взлетят увертюры. Но, прежде всего, одному могли бы вы здесь научиться, молодые и старые композиторы, — о чем, кажется, не мешает вам время от времени напоминать: это естественности, естественности и еще раз естественности!

ПАМЯТНИК БЕТХОВЕНУ

ЧЕТЫРЕ ВЫСКАЗЫВАНИЯ НА ЭТУ ТЕМУ

1

Будущий мавзолей стоит уже передо мной, как живой: жалкое четырехугольное возвышение, на нем лира с датами рождения и смерти, над ним небо и вокруг несколько деревьев.

Один греческий скульптор, работавший над проектом памятника Александру Великому, предложил превратить гору Афон в статую, которая одной рукой вздымала бы на воздух город; художника сочли безумным, но он, право, менее заслуживает такой аттестации, чем эти грошевые немецкие подписки.

Ты, счастливый Наполеон, спящий там, далеко, среди океана, так далеко, что мы, немцы, не можем преследовать тебя памятниками за выигранные у нас битвы и одержанные над нами победы; ты встал бы из гроба, сопутствуемый сверкающей плеядой «Маренго, Париж, альпийский переход, Симплон», и памятник разлетелся бы вдребезги. Но твоя
d-moll'ная симфония, Бетховен, и все твои возвышенные песни страдания и радости кажутся нам еще недостаточно великими, чтобы избавить тебя от памятника, и ты никак не уйдешь от нашей признательности!

Я ведь вижу, Эвзебий, как раздражают тебя мои слова, и как ты, по доброте сердечной, готов даже превратиться в каменную статую у какого-нибудь карлсбадского «Шпруделя», — если это будет на пользу Комитету. Но разве не затаилась во мне боль оттого, что я никогда не видал Бетховена, никогда не прижимался пылающим лбом к его руке, а я отдал бы за это большую часть жизни...

Медленно поднимаюсь я по лестнице дома «Черного Испанца», № 200; вокруг мертвая тишина; я вхожу в его комнату: он поднимается, этот лев, с венцом на голове, с занозой в лапе. Он говорит о своих страданиях. В эту самую минуту тысячи восхищенных пребывают под колоннами храма его с-moll'ной симфонии, — но стены готовы расступиться; он рвется наружу: он жалуется, что его покинули в таком одиночестве, так мало заботятся о нем. — В этот момент басы покоятся на том глубочайшем звуке в Скерцо симфонии; ни вздоха: на тончайшем волоске висят над неизмеримой бездной тысячи сердец, но вот оборвалось, и великолепие возвышеннейших явлений возводит одну радугу за другой. — Мы бежим по улицам: никого, кто его знал, кто его приветствовал. — Гремят последние аккорды
_______

¹ В конце 1835 г. была объявлена подписка на сооружаемый в Бонне памятник Бетховену. Открытие последовало лишь 10 лет спустя. Прим. изд. Ор. сit., В. I, S. 150. Относится к 1836 г. Ред.

симфонии: публика потирает руки, филистер восклицает с воодушевлением: «Это настоящая музыка!»

Так чествовали вы его при жизни; ни один спутник, ни одна спутница не вызвались следовать за ним: в болезненной тоске умер он, подобно Наполеону, не прижимая ребенка к своему сердцу, в пустыне большого города.

Поставьте же ему памятник — может быть, он его заслуживает; но когда-нибудь, на опрокинутом, пьедестале вашего памятника смогут быть начертаны стихи Гете:

«Solange der Tüchtige lebt und thut,
Möchten sie ihn gern steinigen;
Ist er hinterher aber tot,
Gleich sammeln sie grosse Spenden
Zu Ehren seiner Lebensnot
Ein Denkmal zu vollenden.
Doch ihren Vorteil sollte dann
Die Menge wohl ermessen,
Gescheuter wär’s den guten Mann
Auf immerdar vergessen» ¹ .

Флорестан

2

Если всеже надо непременно спасти кого-нибудь от забвения, так лучше сделать бессмертными бетховенских критиков, и именно того из них, который пророчествовал на странице 151 «Всеобщей Музыкальной Газеты» за 1799 г. ² : «Если бы г-н Бетховен не хотел больше отказываться от самого себя и оставался бы в согласии с природой, то при своем таланте и прилежании он мог бы подарить нам, наверно, много ценного для инструмента, который...» и т. д. Да, конечно, это находится в согласии с природой и лежит в природе вещей. Тридцать семь лет прошло с тех пор: подобно небесному солнечному цветку расцвело имя Бетховена, тогда как рецензент на своем чердаке зачах, как крапива. Но я хотел бы всеже знать беднягу и открыть подписку в его пользу — и на случай возможной голодной смерти.

Берне говорит: «Мы готовы в конце концов поставить памятник самому богу». Я говорю, уже один памятник есть заранее предусмотренная руина (так же как руина есть памятник в прошлом), и опасная к тому же, не говоря уже о двух или трех. Итак, предположим, что венцы почувствовали ревность к боннцам и решили также соорудить памятник, и спрашивается — шутка ли, — какой же из них настоящий? Оба имеют право на существование, он записан в обеих церковных книгах; Рейн — называет себя его колыбелью, Дунай — его гробницей, (печальная, правда, слава!). Поэтические души, быть может, предпочтут Дунай, так как ведь он течет на Восток и впадает в большое темное море; другие же хвалятся священными рейнскими берегами и величием Северного моря. В конце концов, явится, пожалуй, еще и Лейпциг, центр немецкой образованности, со своими особыми заслугами, ниспосланными ему небом и заключающимися в том, что он первый заинтересовался сочинениями Бетховена. Я надеюсь поэтому на три памятника...
_______

¹Пока доблестный живет и творит, они охотно побили бы его камнями; но стоит лишь ему умереть, как они тотчас же собирают щедрые пожертвования, чтобы почтить его памятником. Но они должны были всеже как следует взвесить свою выгоду, лучше было бы навсегда предать его забвению.

²«Allgemeine Musik. Zeitung». Подробнее см. в № 5 «Сов. муз.» за 1935 г.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

ПАМЯТНИК БЕТХОВЕНУ

ЧЕТЫРЕ ВЫСКАЗЫВАНИЯ НА ЭТУ ТЕМУ

Содержание