Выпуск № 8 (213) | 1956 - страница 34

хотели бы эмансипироваться от господства немецкой музыки; ограниченного немецкого националиста это могло бы, вероятно, опечалить, но более проницательному мыслителю и знатоку человечества это покажется лишь естественным и отрадным»¹.

Как известно, Шуман был одним из первых, кто с воодушевлением поддержал молодого Фридерика Шопена. Он написал в «Новой музыкальной газете» пылкую хвалебную статью о первом вышедшем в свет сочинении Шопена «Вариации на тему из Дон-Жуана, соч. 2». Для Шумана Шопен был не только гениальным композитором, но и олицетворением освободительной борьбы доблестного польского народа. «Если бы могущественный самодержавный монарх на Севере,— писал Шуман, имея в виду русского царя, — знал, что в сочинениях Шопена, в простых напевах его мазурок, ему угрожает опасный враг, он запретил бы музыку». Шумановская оценка польского гения достигла апогея в словах:

«Произведения Шопена — это пушки, скрытые среди цветов».

В Шопене он видел революционного бойца против старых, отживших феодальных порядков: «Когда в 1830 году на Западе раздался могучий голос народов... Шопен одним из первых поднялся на вал, за которым покоились объятые сном трусливая реставрация и карликовое филистерство. Тут посыпались удары направо и налево, проснулись в ярости филистеры и завопили: «Смотрите-ка на этих наглецов!» Но в это время другие, за спиной у нападающих, восклицали: «Хвала храбрецам!»

Подобно Эйхендорфу и другим немецким поэтам-романтикам, Шуман видел главного противника, носителя всего обветшалого, пришедшего в упадок, дряхлого — в «карликовом филистерстве». Разумеется, он с ненавистью относился к «трусливой реставрации»; придворная атмосфера была для него «удушливым воздухом», а «дворцы и парки в высшей степени неприятны». Но подлинную причину гнетущего, сковывающего положения в раздробленной Германии Шуман усматривал в господстве самодовольного, тупого и трусливого мещанства.

Лишенный сперва широкой общественной поддержки, опиравшийся лишь на нескольких друзей и соратников, Шуман предпринял все, что было в его возможностях, чтобы «припереть к стенке» филистерство.

Маленький кружок единомышленников он назвал «Союзом Давида». О подлинном союзе, конечно, не могло быть и речи. «Давидсбюндлеры» были скорее мечтой Шумана, чем реальной силой. Как глашатай этой идеальной общины, Шуман начал бороться против ограниченности и реакционности, против пустого виртуозничанья и самодовольства, за прогресс в обществе и в искусстве, за осуществление высоких гуманистических идеалов. С неслыханной смелостью, неутомимым рвением и неослабевающей энергией вел Шуман эту, казалось бы, почти безнадежную борьбу. Он стал вождем прогрессивного направления в немецком музыкальном искусстве. Его пламенные статьи, в которых он вступался за все передовое, устремленное в будущее, поддерживал силу немецкой музыкальной традиции и отвергал поверхностность, пошлость и безразличие, будоражили широкие круги немецких музыкантов и любителей музыки.

Та же сила, тот же боевой порыв заключены в фортепианных произведениях тридцатых годов; все они без исключения проникнуты духом «Давидсбюндлеров». В соч. 1, «Вариациях Абегг», созданных еще в годы учения в Гейдельберге, — первая и третья вариации, и в

_________

¹ Item, Band II, s. 158.

особенности «Finale alla Fantasia» — это уже нечто большее, чем блестящие бравурные пьесы. В них есть та страстная пылкость, тот увлекательный оптимизм, которые так ярко выражены в знаменитом «Порыве» из «Фантастических пьес» (соч. 12), в обширных сонатах фа-диез минор (соч. 11), фа минор (соч. 14), соль минор (соч. 22), в финале могучих «Симфонических этюдов» (соч. 13) или в заключении «Карнавала» (соч. 9). Пользуясь столь характерной — «шумановской» — фортепианной фактурой, соединяющей богатую образами мелодику, бурную, пунктированную ритмику, крепкую аккордовую хватку, стремительность пассажей и прозрачность полифонии, Шуман воплотил в финале «Карнавала» программу, которая всегда оставалась для него ведущей: «Марш Давидсбюндлеров против филистеров». Яростно пульсирующие ритмы «Марша Давидсбюндлеров» (в упругом трехчетвертном размере), конечно, далеко не случайно напоминают о ритмах музыки французской революции. Шуман многократно цитировал в своих произведениях «Марсельезу». Филистеры охарактеризованы (и одновременно осмеяны!) «гросфатером»: «Как бабушка за дедушку замуж шла» («Тема XVII столетия», — записывает Шуман под нотной строкой) . Ожесточенный спор с филистерами во все более неистовом темпе ведет к полной, ликующей победе Давидсбюндлеров.

Но устремленность ввысь, которой отмечена большая часть произведений Шумана, — это лишь одна сторона его творчества. И хотя в его музыке и литературных трудах преобладал боевой оптимизм, особенно в тех случаях, когда Шуман следовал по пути Бетховена, которого он глубоко почитал, — все же для него характерна внезапная смена настроений, от активного «вторжения» в жизнь до полной замкнутости в своем внутреннем мире. Сам Шуман хорошо сознавал существование «двух душ в его груди»: воинственного Флорестана и чувствительного, мечтательного Эвзебия. Флорестан из бетховенской оперы «Фиделио», борец за свободу и против тирании, был для Шумана символом прогресса. Но если Бетховен видел главного врага в феодальном деспотизме и его Флорестан оставался мужественным борцом за «свободу, равенство и братство», то для Шумана Флорестан стал воплощением борьбы против филистерства и самодовольства. Шумановский Флорестан не всегда ясно представлял себе цели своего стремления вперед, я поэтому композитор находил дополнение в Эвзебии, который шел по жизни далекий от реального мира, погруженный в мечты...

В течение всей жизни пытался Шуман преодолеть это внутреннее противоречие между своими «двумя душами». И в образе мудрого, сдержанного Раро он видел идеал, к которому стремился, хотя, по его собственным словам, никогда не мог его достигнуть. Флорестан и Эвзебий возникают рядом не только в одноименных пьесах из «Карнавала», но и во многих других произведениях. Да и во всем творчестве Шумана проявляются оба эти образа, более или менее отделенные друг от друга.

К идейным противоречиям, терзавшим Шумана, прибавились и невзгоды личного характера. Это была прежде всего долголетняя ссора между Шуманом и его учителем Фридрихом Виком. С дочерью Вика Кларой Шумана соединяла глубокая любовь. Однако старый Вик не давал согласия на брак: с обывательской точки зрения, у Шумана не было «приличного», «обеспеченного» положения. Так метался он несколько лет, переходя от надежды к отчаянию, пока, наконец, брачный союз не был заключен, хотя и против воли отца Клары. В эту пору он создал лучшие свои сочинения «в духе Эвзебия» — например, проникнутую целомудренной задушевностью и сердечной теплотой заключительную часть Фантазии соч. 17, многие из своих великолепных песен.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание