Выпуск № 1 | 1956 (206)

Однако внутренний мир человека тем и характерен, что эмоции не только сменяют друг друга, но и противоборствуют. В столкновении эмоций рождается множество оттенков и переходов, которые необходимо передать для воссоздания правдивого образа внутреннего мира.

Вернемся к соль-минорному Квинтету. Вся его первая часть, как уже говорилось, посвящена выражению чувства печали. Но чувство это рассматривается здесь глубоко реалистически, не как нечто единое и неизменное, а как переживание со множеством еле уловимых нюансов — не как состояние, а как процесс развития. Колебания и страх, поиски утешения, надежда на спасение — все это отражено в несравненной первой части Квинтета. Надо быть поэтом, чтобы словами пересказать то, что Моцарт выразил в музыке.

То, что относится к первой части, еще в большей степени относится ко всему сочинению. Когда радость приходит на смену печали, это не просто один из эпизодов развития. Дело здесь вовсе не сводится к тому, что автор благодаря различным обстоятельствам его личной жизни настроен один раз так, другой раз иначе. Данная последовательность эмоций ничуть не произвольна. Не случайно в первой части дается образ печали, а в последней — образ веселья. В классической сонате не могло получиться иначе. Для людей молодого класса в революционную эпоху его истории необходимо — и возможно — стремиться к освобождению от горестей и страданий. Их мировоззрение оптимистично, ибо они знают, что им принадлежит будущее. Разум, сознание — руководят эмоциями и придают им форму, чувства — «воспитываются».

Соль-минорный Квинтет по своему содержанию — наивысший образец классической (предреволюционной) сонаты. Радостная уравновешенность последней части достигнута после тяжкого пути; поэтому размеры произведения так велики. Поднявшись из глубин отчаяния, преодолев все трудности и все препятствия, музыка приводит к радостному исходу.

Это шедевр, где, как в вогнутом зеркале, собрано все, что волновало лучших людей эпохи буржуазной революции. Достичь такого результата оказалось возможным потому, что уже были выработаны музыкальные средства, с помощью которых эмоции передаются как процесс, как развитие. Средства эти предоставляет классическая соната. И мы приходим к выводу, что форма сонаты, с ее внутренними соотношениями отдельных частей, с ее вариационным развитием и техникой разработки, имеет один основной смысл — дать правдивый и убедительный художественный образ нового человека.

(Окончание следует)

Перевел с немецкого Георгий Эдельман

«Волшебная флейта»

И. СОЛЛЕРТИНСКИЙ

I

Моцарт почитал «Волшебную флейту» самым лучшим и самым любимым своим произведением. В предпоследний день своей жизни, чувствуя приближение неотвратимой развязки, он признался жене: «Я хотел бы еще раз послушать мою "Волшебную флейту" и едва слышным голосом начал напевать песенку Папагено "Я самый ловкий птицелов"»...

И в историю музыки «Волшебная флейта» вошла, как «лебединая песнь» Моцарта, как произведение, с наибольшей полнотой и яркостью раскрывающее его мировоззрение, его заветные мысли, как эпилог целой жизни, как некое грандиозное художественное завещание...

И тем не менее, при первом беглом знакомстве с «Волшебной флейтой» нельзя отделаться от невольной мысли: какое, однако, причудливое и странное это завещание! На сцене фигурируют тигры и пантеры, мудрец Зарастро возвращается с охоты в колеснице, запряженной шестеркой львов, уродливая старуха на глазах почтеннейшей публики превращается в очаровательную дикарочку, царица ночи в соловьиных итальянских колоратурах требует кровавого мщения, сказочный экзотический принц проходит цикл масонских посвящений в египетской пирамиде, грохочет бутафорский гром, скалы разверзаются и вновь смыкаются и так далее! Что за нелепица, что за детская феерия!

Мы видели, правда, недавно на сцене всех этих магов, волшебников, ведьм и чертей в «Любви к трем апельсинам» Карло Гоцци и Сергея Прокофьева... Но ни утонченный венецианский поэт-фантаст восемнадцатого века, ни советский композитор наших дней и не думали принимать своих персонажей всерьез: наоборот, все эти сказочные герои подвергались убийственному пародийному обстрелу!

Совсем иное у Моцарта: с каким бы юмором он ни обрисовывал болтливого птицелова Папагено или «страшного» мавра Моностатоса — в последнем счете он вкладывает в «Волшебную флейту» серьезную мjрально-философскую идею.

Не удивительно, что уже современниками ощущался резкий контраст между детской наивностью сюжета и глубиной моцартовского замысла и что за «Волшебной флейтой» исстари установилась репута-

_________

Статья крупного советского музыковеда И. Соллертинского (1902–1944) была издана Ленинградской филармонией в 1938 году, как пояснение к опере. Публикуется с незначительными сокращениями.

  • Содержание
  • Увеличить
  • Как книга
  • Как текст
  • Сетка

Содержание

Личный кабинет