ГЛИНКИНСКИЙ КАЛЕНДАРЬ

Поистине странный «Календарь» напечатал Музгиз по случаю юбилея Глинки. Начать с того, что «Календарь» этот появился на прилавках магазинов только в самом конце «глинкинского» года, т. е. в конце ноября. Так что издание это приходится воспринимать уже не как календарь, а скорее как популярную книжку о Глинке.

Это могла бы быть неплохая книга для чтения, если бы материал в ней не был произвольно втиснут в искусственную, надуманную форму. Исторические даты, события творческой жизни Глинки и множество других сведений расположены в «Календаре» по числам месяца. В результате, к примеру, сообщения о смерти Белинского и о том, что по пути в Москву Глинка «вдруг сочинил в 5/4 хор для “Ивана Сусанина”» (названный почему-то в «Календаре» вместо «Разгулялася, разливалася» — «Разлелеялась»), уведомление о новой постановке «Ивана Сусанина» в Большом театре СССР в 1945 году и известие о свадьбе родителей Глинки Ивана Николаевича и Евгении Андреевны — попадают на одну и ту же страничку «Календаря», поскольку все эти события в разные годы пришлись на числа 7–11 июня месяца!

Что может дать читателю такое хаотическое нагромождение фактов?

Гоголь, как известно, родился в 1809 году, а Сергей Рахманинов — в 1873 году. В глинкинском «Календаре» они стоят рядом, так как оба родились 1 апреля (20 марта по старому стилю).

На стр. 65, под датой 15 февраля, читатель найдет два сообщения: первое — «1857 — Глинка умер в Берлине в 5 часов утра»; второе — «1942 — В зале им. Чайковского (Москва) состоялся концерт из произведений Глинки, посвященный 85-летию со дня его смерти».

И все. Но почему же составитель «Календаря» А. Орлова сообщает только о 85-летней глинкинской годовщине? Неужели предыдущие восемьдесят четыре никак не отмечались? Может быть, 1942 год был выбран как трудный военный год, дабы подчеркнуть, что в тяжелые дни войны память о Глинке не ослабевала и музыка его продолжала звучать? Но и тогда возникают недоуменные вопросы — разве в 1943, 1944 гг. не устраивались глинкинские вечера и разве только один концерт в зале имени Чайковского был устроен в памятный 1942 год?

В отличие от обычного отрывного календаря, календарь тематический, в данном случае глинкинский, должен был бы дать последовательную картину жизни и творчества великого композитора, раскрыть его широкие связи с современностью, рассказать о судьбе его произведений при жизни и после смерти — вплоть до наших дней. «Календарный» же принцип, принятый А. Орловой, лишает книгу систематичности, ясности и историчности.

Можно было предвидеть заранее, что уложить целую эпоху русского музыкального искусства по числам двенадцати месяцев одного года невозможно. Более того, это ненужно; подобная затея бесплодна. И все же автор — составитель «Календаря» и издательство пошли на такой «эксперимент».

Конечно, осуществить эксперимент полностью А. Орловой не удалось. Характерно, что множество «дней» осталось в глинкинском «Календаре» пустым. «Соблюсти этот принцип [“календарный” — М. С.], — признается сама А. Орлова, — до конца не представлялось возможным. Поэтому часть материала... размещена в “Календаре” без приурочения к определенной дате».

Как «размещена» эта часть материала и что из этого вышло, видно по оглавлению книги: наиболее важные темы оказались рассеянными во множестве мест, и автор возвращается к ним по нескольку раз.

Так, читатель, пожелавший узнать что-либо о путешествии Глинки в Испанию, должен будет сам «пропутешествовать» по «Календарю» со стр. 166 (где помещена заметка «Глинка об испанской музыке») на стр. 185 («Глинка в Испании»), оттуда двинуться на стр. 218, где Глинка пишет о своей поездке, потом на стр. 337, чтобы прочесть об «Арагонской хоте», затем обратно на стр. 139 («Воспоминание

_________

Михаил Иванович Глинка. Календарь к 150-летию со дня рождения. Музгиз, Л., 1954, тираж 5 000, ц. 16 р. 70 к.

о летней ночи в Мадриде») и так далее. Чтобы узнать что-либо о Глинке-вокалисте, надо мчаться со стр. 27 на 248, с 248 на 280; о первом исполнении «Ивана Сусанина» и его критиках — с 116 на 416, а оттуда на 425, а затем на 453...

При таком механическом способе «распихивания» материала любая книга, даже самая интересная и нужная по содержанию, превращается в беспорядочную груду отрывков.

Следует отметить, что общественная и политическая характеристика эпохи почти вовсе не дана в «Календаре». А как читателю популярной книжки важно было бы увидеть Глинку в конкретных общественных условиях своего времени, на широком фоне расцветающей русской культуры XIX века!

Из исторических событий в «Календаре» упоминаются война 1812 года и восстание декабристов в 1825 году; стремление к календарной краткости приводит к тому, что многое в этих событиях вульгаризируется, звучит обнаженно и упрощенно. Это относится и к такой серьезной и трудной теме, как «Глинка и декабризм».

Никаких материалов, хотя бы кратко характеризующих современные Глинке явления русской литературы, искусства, в «Календаре» не найти. Вместе с тем составитель немало внимания уделяет отношениям Глинки с женой и в особенности с Екатериной Керн. На стр. 188 утверждается, что волокита бракоразводного процесса и «травма, полученная им [Глинкой — М. С.] в эти годы, опустошала его душу и убила чувство к Е. Е. Керн». Почему убила, остается непонятным и неразъясненным. Впрочем, не совсем понятно и то, почему чувство к Керн попало в «Календарь», а «травма» приурочена к точной дате 28 мая 1841 года.

«Календарь» обильно уснащен всякого рода цитатами из самого Глинки и высказываниями о нем и о его творчестве. Кроме общего перечня использованной литературы, во всей книге (за редкими исключениями) нет указаний, откуда взята та или другая цитата и к каким годам она относится. По отношению к цитатам составитель неограниченно пользуется системой урезок, многоточий и даже дописываний. Можно ли, например, счесть позволительным метод цитирования А. М. Горького, каким пользуется А. Орлова на стр. 12: «Гигант Пушкин — великая гордость наша и самое полное выражение духовных сил России, а рядом с ним волшебник Глинка»? Всем нам памятны эти чудесные слова Горького. Но ведь взяты они из большого, необычайно важного горьковского высказывания, как бы обобщающего всю историю русской культуры. Почему же было не привести целиком этого высказывания?

А к цитате из речи А. А. Жданова на этой же стр. 12 приписан (в прямых скобках) ряд фамилий.

Помещенная в конце книги небольшая статья «От автора-составителя» как бы подводит итоги и раскрывает метод работы над глинкинским «Календарем». Как и в самом «Календаре», в статье этой много противоречий.

А. Орлова пишет: «Объем книги не позволил посвятить отдельные очерки всем упоминаемым в “Календаре” деятелям. Поэтому избран следующий принцип: имена поэтов, на тексты которых Глинка писал романсы, имена крупных современников композитора — зафиксированы только в “собственно календаре” (т. е. отмечены даты их рождения и смерти). Тем же деятелям, которые внесли известный вклад в дело Глинки, посвящены отдельные краткие очерки... В связи с этим в “Календаре” отсутствует, например, очерк, посвященный деятельности А. С. Пушкина, но имеется заметка о К. Брюллове...» Стало быть, Пушкин, по А. Орловой, не внес «известного вклада» в дело Глинки? Забавно, однако, что сама же А. Орлова опровергает себя, помещая все-таки в «Календаре» статью «Глинка и Пушкин».

«Начертание фамилий, — предупреждает А. Орлова, — унифицировано (Глук — всюду Глюк, Херубини — Керубини и т. д.)». Для чего сие предупреждение, понять невозможно. С таким же успехом можно было бы «предупредить», что слово «календарь» в книжке будет писаться через е, а не через ять, а в конце слова неизменно будет присутствовать мягкий знак. Или тут мы имеем дело с завуалированной «самокритикой» Музгиза после его печального «опыта» с Рогаль-Левицким? И опять-таки забавно, что имя Керубини — если верить именному указателю — упоминается во всей книжке один единственный

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

ГЛИНКИНСКИЙ КАЛЕНДАРЬ

Содержание