САТИРИКОН

ОСМЫСЛИМ ЭМБРИОНАЛЬНОЕ...

(Фельетон)

Люблю научную мысль! Я сам только что закончил большую кандидатскую диссертацию на тему «Эволюция моющих средств в разные исторические эпохи, начиная с эпохи феодализма и кончая мылом “Шампунь”». Так что, по всей вероятности, я буду сразу кандидатом исторических и технических наук.

А вообще, я и другими науками интересуюсь. И очень это бывает приятно, когда видишь там и сям настоящий полет высокой научной мысли. Так сказать, двойное удовольствие: с одной стороны, радуешься за ученого коллегу — эва, куда залетел! С другой стороны, и сам как-то приподымаешься и обогащаешься.

В данный момент радуюсь и приподымаюсь, читая ежегодник Музгиза «Вопросы музыкознания» за 1954 год.

Здорово это у них получается, у некоторых музыковедов. Сколько смелых и неожиданных откровений! Тут тебе не просто полет — тут тебе фигуры высшего пилотажа теоретической мысли! Вот, к примеру, первая же статья упомянутого ежегодника «Музыка как вид искусства», принадлежащая перу Г. Апресяна. К примеру, такое место:

«Искусство отражает, изображая, то есть давая наглядное, картинное и целостное представление об определенных явлениях действительности»... «Следовательно, изображая, живописуя, воспроизводя, короче говоря, отображая, искусство тем самым выражает что-то».

Просто и ясно! А глубина-то какая, как все тонко подмечено! Я и сам всегда придерживался того мнения, что искусство чего-то выражает. Но, честно говоря, до сих пор как-то недопонимал, что оно выражает, отображая, и отражает, изображая. Большое спасибо товарищу Апресяну!

И еще он очень убедительно показал, как Чайковский «посредством... выразительных средств» «переосмысляет... для иного замысла» пушкинского «Евгения Онегина». И в результате «образ Ленского в опере предстал перед нами с другим идейным замыслом, чем у Пушкина. В арии Ленского нет и намека на юмор, на ироническое или легкое отношение к жизни, столь ощущаемые нами при чтении поэмы Пушкина».

И в самом деле! Вспомним: «Паду ли я, стрелой пронзенный...» и так далее. Разве мы не ощущаем здесь легкого отношения к жизни со стороны обсуждаемого Ленского? Или это самое: «А я, быть может, я гробницы сойду в таинственную сень». Осмысляете, сколько в этой гробнице живого, неподдельного юмора? И как переосмыслено это в музыке! Очень, очень поучительно...

...Когда я слушаю по радио разные увертюры и фантазии, у меня тоже систематически возникают образы. Иногда так вот и встает перед глазами какой-нибудь задумчивый пейзаж — скажем, лов тюльки у черноморского побережья.

За это меня сильно распекал мой сосед по квартире, тромбонист симфонического

оркестра. Вы, говорит, ни бельмеса не смыслите в музыке. Вы, говорит, таким пошлым восприятием прямо оскорбляете святое искусство. Неужели вы не понимаете, что настоящая музыка требует только возвышенного толкования?!

Он буквально извел меня такой суровой критикой. И я при дальнейшем слушании музыки изо всех сил старался представить себе что-нибудь возвышенное: например, гибель Помпеи или заседание Правления Союза композиторов. Но из этого ничего не получалось.

И вот представьте: читая «Ежегодник», добираюсь до статьи Н. Малышевой «О вокальном исполнении» — и что же я вижу? Я вижу, что мои мучения были совершенно напрасны: оказывается, даже ученый музыковед Н. Малышева в своем глубоком толковании музыки отнюдь не чурается простых, общедоступных образов. Очень хотелось бы, чтобы мой строгий критик — тромбонист прочитал это место упомянутой статьи, посвященное романсу Рахманинова «В молчаньи ночи тайной»:

«Весь процесс динамического развития романса можно сравнить здесь с процессом закипания воды, когда со дна нагревающегося сосуда поднимаются сначала крошечные пузырьки воздуха, потом количество их увеличивается, — струйки воды бегут кверху, вода мутнеет, наконец, бьет ключом, переливаясь и брызгая через край сосуда. Температура кипения под конец устанавливается. Так чувства героя, доходя до кипения, становятся все восторженней и легче, испаряясь в светлом и радостном мажорном пианиссимо...»

Ну, что вы скажете? Неправда ли, замечательное сравнение? Простое, яркое, и вся музыкальная подоплека насквозь видна! Пожалуй, было бы даже неплохо, если б автор еще немножко уточнил художественные детали. Например, в каком именно сосуде кипит вода: в чайнике или, скажем, в эмалированной кастрюле. И на чем происходит нагревание сосуда: на газовой конфорке или, может, на керогазе. Это помогло бы еще глубже раскрыть, так сказать, тематическое содержание романса.

Признаться, мне очень понравилось и другое место той же статьи, где автор прорабатывает романс Чайковского «Кабы знала я, кабы ведала». Там, наоборот, мы видим перед собой не чайник, а сложную психологию на почве обманутой любви. Ученый музыковед проникает, можно сказать, в самую душу героини романса — девушки, которую покинул возлюбленный. И становится понятно, как «словесный текст... набирает свой смысловой вес», и как мучается бедная девушка, и как фортепьянные аккорды «обрушиваются к басу», и чем это все должно кончиться.

«В своем стремлении к счастью девушка не замечает пропасти, разверзшейся под ее ногами. С разбега она падает в бездну»... «Последний болезненный вопль героини как бы безответно повисает в воздухе... это стон на смерть раненного сердца, одиноко созерцающего трагедию собственной гибели».

Этот стон еще долго мерещится мне при дальнейшем чтении «Ежегодника». Но вот, наконец, его заглушают новые звуки: «писк, возня, чуть ли не удары клювом в яичную скорлупу». Это я дошел до статьи А. Шнитке «Картинки с выставки» М. Мусоргского. Очень интересный научный анализ «Балета невылупившихся птенцов»:

«...В балете нас изумляет... тончайшее проникновение в мир “эмбрионального” (!), в “психологию” еще не вылупившегося птенца и красочное звуковоплощение этого. Мусоргский сумел с поразительным правдоподобием раскрыть несложный мир птенцов».

Конечно, не берусь судить по существу, поскольку я лично в несложном мире птенцов не вращался и с ихней «психологией» не знаком. Но все-таки мне думается, что великий композитор был бы доволен такой высокой оценкой своей пьесы.

... В общем, не знаю, как там дальше будет. Может, при последующем изучении «Ежегодника» специалисты наряду с достоинствами отметят также недостатки. Но я лично, как старый любитель научной мысли, желаю засвидетельствовать мое почтение вышеназванным авторам, а равно и редакторам: А. Оголевцу, чье имя стоит в самом начале книги, и Д. Блюму, чья фамилия значится в самом конце.

Дерзайте, товарищи!

Деятель смежных наук

М. Леопардов

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

САТИРИКОН

ОСМЫСЛИМ ЭМБРИОНАЛЬНОЕ...

Содержание