Выпуск № 8 (189) | 1954 - страница 7

пытки такого рода следует поощрять. Соната может и не получиться, но польза от такой смелой попытки, несомненно, будет.

К осени 1904 года, ко времени его поступления в Петербургскую консерваторию, Сергей Прокофьев был уже настоящим композитором-профессионалом. Известен его рассказ об экзамене, на котором присутствовали Римский-Корсаков, Глазунов и Лядов. Тринадцатилетний Прокофьев принес на экзамен две большие папки со своими сочинениями, среди которых были четыре оперы, симфония, две сонаты и много фортепианных пьес...

Великолепно знал литературу и молодой Н. Мясковский, который занимался у меня в 1902 году. Мы прошли с ним курс гармонии. Его знания отличались солидностью и глубиной. Вместе с тем это был художник необычайно требовательный, самокритичный.

Замечательным примером для петербургской учащейся молодежи была деятельность Римского-Корсакова и Глазунова, отличавшихся истинно профессиональным отношением к творчеству.

Как глубоко Глазунов знал литературу! Он действительно знал все. Он мог сыграть наизусть любое место, любую тему из любого произведения великих классиков. Отлично знал он также и сочинения своих современников и друзей.

За долгие годы моей педагогической деятельности мне довелось встретиться со многими талантливыми учениками. Некоторые из них выдвинулись в первые ряды советских композиторов. Некоторые уже сами воспитали и продолжают воспитывать юные поколения советских композиторов.

Вспоминая о своей работе в Московской консерватории, я хочу отметить яркий и самобытный талант Александра Давиденко, композитора, который мог бы очень много дать нашей музыке — преждевременная смерть помешала этому. Давиденко очень хорошо прошел гармонию, овладел строгим стилем и фугой. Но он мало и неохотно занимался формами и инструментовкой. Вспоминаю, как однажды Давиденко написал обо мне статью в стенгазету, в которой отметил мои заслуги, но высказал сожаление, что я, как ученик Танеева, слишком много внимания уделяю форме. Главное — это содержание музыки, а не ее форма, — писал Давиденко.

Это, конечно, односторонний взгляд. Форма в музыке — это язык, грамматика и синтаксис языка. Без прекрасной формы нет музыки, стало быть, не может быть выражено содержание.

Содержание музыки — это впечатления жизни, это мысли и чувства, выраженные в звуках. Поэтому композитор должен обладать широтой мышления, глубоко понимать жизнь, он должен быть передовым человеком своей эпохи. Если внутреннее содержание бедно, если композитор оторван от жизни, если его жизненные впечатления бедны, поверхностны и случайны, то и музыка его будет пустой и бессодержательной. И вся его техника окажется никому не нужной.

Скажу даже, что у такого композитора техника будет не настоящей, ибо техника — это не просто умение строчить партитуры, следуя определенным правилам, но умение свободно выражать в звуках свои мысли, чувства, впечатления. Танеев говорил: что в голове, то и на бумаге. А если в голове нет интересных и свежих мыслей, то и на бумаге их не выразишь.

Никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя снижать творческую требовательность, снижать уровень мастерства. А требование мастерства едино по отношению ко всем формам и жанрам музыкального искус-

ства — будь то симфония или массовая песня. Композитору нужны глубокие знания. И отсутствие зазнайства.

Поэтому наша молодежь не должна ни при каких обстоятельствах поддаваться соблазнам легкого успеха. С моей точки зрения, никакая «популярность», никакие материальные блага не могут оправдать творческий застой и нежелание некоторых наших талантливых композиторов учиться.

Советский композитор, работающий в любом жанре, в том числе и в прекрасном жанре песни, не имеет права оставаться, по выражению Максима Горького, «солидно малограмотным».

Ведь если говорить о необходимом «минимуме мастерства», который дает консерватория, то среди нас еще имеются композиторы, не обладающие и десятой долей этого «минимума».

Консерватория — это минимум. А дальше — жизнь. И композитор обязан до конца своих дней учиться, совершенствовать мастерство, развивать и обогащать свое миропонимание, итти вперед и вперед.

Композитор должен всегда помнить о своем слушателе. Надо иметь творческие ориентиры в жизни. Мне представляется, что такими ориентирами должны быть требования народа и любимые произведения любимых композиторов-классиков.

Должен сказать на основании своего опыта, что лучшим нашим слушателем и судьей является народ. Я очень люблю выступать с исполнением моих произведений перед самой широкой аудиторией. Очень люблю ездить по городам нашей великой Родины, встречаться с музыкантами и немузыкантами, слушать их простое слово о музыке, ощущать живой контакт с массами.

Мне очень недостает и всю жизнь недоставало владения фортепиано. Не боюсь признаться, что я завидую тем композиторам, которые хорошо играют на рояле и могут с художественной убедительностью представить слушателям свои пьесы. Поэтому — еще один совет: не пренебрегайте исполнительством и, в частности, фортепиано. Исполнительство поможет вам и в сочинении, и в раскрытии своего замысла перед публикой.

Нужно ли напоминать о том, что моральный и общественный облик художника должен быть высоким и чистым, что наши композиторские нравы должны быть свободными от пережитков дурной богемщины, что в Союзе композиторов должна быть здоровая товарищеская атмосфера, способствующая естественному и плодотворному соревнованию талантов, живой творческой критике и самокритике.

Молодые композиторы должны чаще и свободней общаться с композиторами старшего поколения. Вспоминая молодость, я с волнением думаю о встречах с Танеевым, Римским-Корсаковым, Рахманиновым, Лядовым, Глазуновым, Аренским, Ипполитовым-Ивановым, Стасовым, Беляевым. Ведь в общении с этими замечательными музыкальными деятелями я почерпнул не меньше, чем в непосредственных консерваторских занятиях.

Поэтому повторяю еще раз: консерватория — это минимум. Главное — это жизнь!

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка