Выпуск № 8 (189) | 1954 - страница 42

было, — так меня... любят!). Со временем эта афиша в руках ваших будет историческим документом вашего внимания

к А. Серову

Адрес на конверте: Ее высокоблагородию Варваре Ефимовне Жуковой

В Москве

На Самотёке, во втором Волхонском переулке в доме Яковлевой.

Почт. штемпель: СПБ Николаевская жел. дор. 29 апр. 1862, Москва 30 апр. 1862.

3-е июля 62. Берега Лиговки.

Очень благодарен Вам, Варвара Ефимовна, за доставленное мне чтение некоторых №№ Лейпцигской муз[ыкальной] газеты и очень рад подвернувшейся «оказии» писать к Вам не через почту, которой как-то не совсем доверяю, когда дело идет о жителях не-городских. Впрочем, будьте уверены, что в течение лета (по календарю, а не по температуре) напишу Вам и по почте. Авось получите.

В музык[альной] газете нашлось много кое-чего интересного. И, разумеется, более прочего рекомендованные Вами статьи. Но… «Schumaniana» основана на довольно ложном, преувеличенном восхвалении Шумана, с явною несправедливостью к Бетховену и Вагнеру (о сем последнем умолчено, когда в нем-то самая «суть»). Статьями о Дустман-Мейер я не совсем доволен за недостаток в них пластичности, объективности. Надо было «нарисовать» пение и игру этой превосходной Венской артистки. Я слышал ее в «Лоэнгрине», также во «Фрейшюце» и в «Фиделио», и был — в восторге.

Сразу (ни слова о ней прежде, par reputation¹ не слыхавши) я причислил ее к первостепенным исполнительницам истинной драматической музыки. Конечно, мне приятно было прочитать осенью прошлого года письмо Вагнера к его парижскому другу и биографу, М. de Lorbiac, что «Тристан и Изольда» разучиваемы в Вене превосходно, — что примадона (Dustm.-M.) поет роль Изольды «bewunderswerth»². Это апогей — музыкально-сценического дела. Труднее нет ничего в свете, как партии Тристана и Изольды и для пения и для игры. Задачи и требования громадны; артистка, которая с ними ладит и приходится по вкусу самого Вагнера, — конечно, первоклассная, и мне, изволите видеть, лестно, что и я в оценке ее не ошибся. Вот-с, Варвара Ефимовна, если б бог дал, чтоб M-me Dustmann-Meyer выступила перед венскою публикою, в новой, не совсем неэффектной партии — некоей «Юдифи» — дело бы вышло недурно и для нее, и для автора, и для публики. Я вам скажу, что Венская оперная сцена, в ее «status quo» именно идеал мой для исполнения Юдифи. Такая главная певица, как Д[устман]-М[ейер], такой баритон для Олоферна, как Бек (Beck) — голос как у Тамбурини в лучшие его годы, манера петь превосходная (вовсе не немецкая), и актер — чудо! Роль «Fliegend-Holländer»³, чрезвычайно трудную по глубине поэзии и неопределенности очертаний почти «привидения какого-то» с страдальческим байроновским обликом (страдание гордое, величественное и в... [неразборч.], вызывающее безмерную симпатию). Все это было осуществлено Беком на радость и удивление опять-таки самого Рихарда Вагнера. Вот, значит, и будет... Олоферн, как следует! — для партии жреца есть у них знатный basso profundo, некто «Schmidt» («доктор философии», между прочим). Eine monumentale, colossale Figur mit einer Stentor-Stimme…⁴ Оркестр — первейший в свете! Ах, если бы!.. Да где нам дуракам чай пить! — Вот например, «Die Kinder der Haide» («Дети степей») уже играны в Вене. Но ведь Ант[он] Руб[инштейн], это ведь — полубог — где ж нам за ним угнаться. Куда ж нам, простым смертным!! Кто Ваш корреспондент? — un petit critique musical ignore et obscur, un petit monsieur... qui (comme Piron) n’est rien

pas même academicien⁵.

_________

¹ О ее известности (франц.).

² Изумительнейше (нем.).

³ «Летучего голландца» (опера P. Вагнера).

⁴ Монументальная, колоссальная фигура с громовым голосом (нем.).

⁵ Маленький музыкальный критик, неведомый, безвестный господинчик... который (подобно Пирону) — ничто, даже не академик! (франц.)

Перефразированное выражение из «автоэпитафии» французского поэта А. Пирона (1689–1773):

«Ci-git Piron, qui nе fut rien,
Pas meme academicien…»
«Здесь покоится Пирон, который не

был ничем,

Даже академиком…

Вы знаете поговорку: «что у кого болит, тот о том и говорит». Я теперь болен — своею оперою, а потому дозвольте еще немножко о ней поболтать. Дело подвигается успешно. Вот Вам статистика работ: совершенно окончены, хоть завтра на сцену акты 1-й и 5-й (да кстати: я вам еще и не сообщал, кажется, что разбил первый акт на два, так что и вышло пять действий — Grand opera en forme en 5 actes, avec deux divertissements!! — по рецепту Роберта, Жидовки, Гугенотов¹! Именно: чему посмеешься, тому и поработаешь!) — третий сочинен от ноты до ноты и наполовину оркестрован. Во втором акте недостает первой сцены, в четвертом последней. Вот и все.

Недавно навестил меня только что возвратившийся из Оренбурга весьма симпатический мне и весьма уважаемый мною критик и поэт Аполлон Григорьев. — Разумеется, в первой же беседе нашей, дело дошло тотчас до «Юдифи». Чтобы дать ему «лизнуть этого блюда» — я познакомил его с первыми сценами 1-го акта (народ, страдающий от жажды). — Скажу Вам, что сразу я «заполонил» Аполлона, — мы с ним на ты, и он в каком-то одурении только повторял: «Ну, брат, отмочил коленце! Странное коленце отмочил». А у самого — слезы на глазах. — Ну что ж, я говорю, — и хорошо, если недурно, можно поздравить меня. — «Да совсем не тебя поздравлять надобно», — с досадою перебил Григорьев. После — от Страхова и Достоевских я слыхал отзыв Григорьева уже не в глаза мне. (Впрочем он до нельзя искренен со мною.) — «Сила, говорю вам, страшная — Герцен врет, что искусство в наше время падает».

Хорошо, ч[орт] побери! падение, когда такие штуки пишутся как... [неразборч.]. А все-таки скажу Вам, Варвара Ефимовна, что могу для себя ожидать и fiasco от нашей бог знает какой публики, и от бесталанности (не бесталантности) моей. J’ai du guignon, comme on dit, — en toutes choses². — И главное, могу и не кончить партитуры по каким-нибудь главным обстоятельствам, — могут и не поставить на сцену, и запретить сюжет и т. д. Между прочим в русскую оперную труппу принята новая, говорят, очень замечательная певица M-lle Bianchi³, происхождением Швейцарка, но родившаяся в Питере и учившаяся в Париже. Поет равно свободно на франц[узском], итальянск[ом], немецк[ом] и русском. Наружность презентабельная и голос очень сильный и обработанный. Притом хорошая актриса. А я… еще и не слышал ее. Вот-то славянская беспечность!

[Письмо без подписи]

8 сентября 62 г.

А что скажете, Варвара Ефимовна, если бы Вам с сестрицей пришлось нынешнею зимой прикатить к нам в Питер? — Захотели ли бы Вы сие совершить, если б Вам довелось получить достоверное известие, что некая известная Вам «Юдифь» уже вышла из своего родного жилища, и, в полном облачении, направилась в стан вражеский, т. е. на сцену Мариинского театра? — Скажу Вам, по секрету, что дело начинает к тому идти. Так напр[имер] — партитура окончена, за исключением нескольких десятков страниц (в сравнении с тысячею страниц написанных это, конечно, не в счет). Текст уже представлен в театральную цензуру, назад тому с неделю. Кроме того в руках у меня имеется письменный документ, что граф Адлерберг, министр двора, по просьбе знакомого мне генерал-адъютанта Н. А. Огарева, дал ему слово взять мою оперу под свое прямое покровительство. Сижу, сижу себе дома потихоньку, не выхожу из своей кельи — да вдруг и гряну на афише: опера в 5 действиях * — слова и музыка — такого-то. Pas mal pour un petit coup d’essai d’amateur. Mais je demande avant tout... de l’indulgence⁴!

_________

¹ Большая опера по всем правилам, в 5 актах, с двумя дивертисментами (франц.). «Роберт-Дьявол» и «Гугеноты» — оперы Мейербера, «Жидовка» — опера Галеви.

² Мне во всем, как говорится, не везет (франц.).

³ Валентина Бианки (1839–1884) — артистка петербургской оперы в 1862–1866 гг., первая исполнительница партии Юдифи.

* Писал ли я Вам, что от того вышло пять актов, что я первый разделил на 2? План драмы теперь с внешней стороны совпадает с итальянской пьесой (примечание А. Серова).

⁴ Неплохо для первого скромного любительского опыта. Но прежде всего я прошу... снисхождения! (франц.)

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание