Выпуск № 8 (189) | 1954 - страница 38

ная в Лейпциге, возвратилась к автору, в Озерный переулок не иначе, как забежав, прежде, по дороге — в Москву! — и не ранее как ровно через год по напечатании!

Перечитывая статью и, конечно, отдавая ей всю справедливость касательно новизны взгляда и очевидности всего в ней доказываемого, я однако остался «недоволен» ею в общем впечатлении. Все — правда, но все — резко — «trop crû de ton»¹ — как говорят деликатные в литературных делах французы. Я даже сам нашел выражение для тона своей статьи. C’est de la verite a bout portant². Так, по настоящему, не следует писать. Слишком много разъедающего, купоросного элемента, оттого для всех на свете читающих публик все это — trop fort de cafe…³ А впрочем, зачем же и женироваться! каков «есмь», таковым себя и даю публике. Это не теория и не критика, какими эти вещи понимались до нашего времени. Я чувствую сам, что тут все как-то «по инаковому» — зачем же ходить все по протоптанным, торным дорожкам, когда есть силенка расчищать хворост в дремучем лесу и прокладывать дорожки новенькие…

Душевно я обрадовался соседству своей статьи с разбором Тристана. Изволили ли Вы, Варвара Ефимовна, дать себе труд прочесть этот отчет (довольно хороший) о новейшем творении Рихарда? Если не читали — прочтите: если читали, перечтите, хоть по моей покорнейшей просьбе. Все, что немецкий критик говорит о значении Тристана в современном искусстве — глубочайшая правда, за которую поручусь собственной главизною.

Без малейшей «бласфемы»⁴, а по самому существу дела приходится вымолвить, что ни в Шекспире, ни в Бетховене нет ничего равного «Тристану» — именно потому, что в Вагнере, и именно в этом его произведении, по преимуществу слились Шекспир и Бетховен воедино... «Страшно! За человека страшно!» Но что ж делать, когда оно — так! — Ах, если бы мне случилось когда-нибудь фактически знакомить Вас с музыкой и текстом Тристана! — Нет сомнения, что Вы уверовали бы с первых же минут, — а есть умные русские люди, да еще и композиторы, и не без таланта, которые отвертываются от Тристана, как от «бездарной галиматьи» — да еще с усмешкой говорят: «Nein, bester Herr Wagner! So kann man nicht Opern schreiben!»⁵ — Вагнер, — изволите видеть, знает оперное дело хуже своих великих ценителей и судей! — И вечно одна и та же история! — От девятой симфонии тридцать лет кряду отвертывались, и всего более — музыканты профессионисты, ученики, профессора и директора консерваторий... Чтоб им — пусто было!

Простите великодушно за эти маленькие проклятия и за весь эпизод...

Не могу удержаться, когда к слову пришлось. Притом же, так как теперь совсем не пишу статей, то хоть в письмеце к Вам наболтаюсь в волюшку обо всем, что на сердце лежит. Вы спрашиваете «что ж статья о Рубинштейновой опере?» — Отвечаю, что раздумал писать об этой дряни теперь. Пусть себе она красуется на немецких сценах (на днях идет в Веймаре и «великий» Антоша туда уже уехал), пусть записные хвалители «нового Бетховена» печатают в Вене (!), что в Kinder der Haide⁶ мелодии лучше Веберовских во Фрейшюце, а драматизм выше Вагнеровского. Как говорится, — этим Венским критикам и книги в руки. Вот, в Лейпциге, взглянули на партитуру Антоши немного с другой стороны. От таких словечек, как Styllos, unbedeutend⁷ — не поздоровится. — Но у нас этой оперы не дают — едва слышали о ее существовании. Пускай бы дали (в русском переводе, конечно, на Мариинском театре), тогда бы и разобрать, да еще в столбцах своего собственного журнала! То ли дело! А теперь — так и видно будет, что хочу допечь Антошу, не мытьем так катаньем. Подождем. К тому же не очень далеко время, когда порядочной для меня союзницей, для меня как «критика» — явится моя «Юдифь» и, быть может, «не одному» Олоферну отхватит голову с плеч.

— В самом деле я теперь весь погружен в оканчивание своего колоссального труда. Создавать — почти уже нечего.

_________

¹ Слишком грубо (франц.).

² Это — правда в упор (фраиц.).

³ Слишком крепкий напиток (франц.).

⁴ Преувеличения (франц.).

⁵ Нет, милейший господин Вагнер! Так нельзя сочинять оперы! (нем.)

⁶ «Дети степей», опера А. Рубинштейна, впервые поставлена в Вене в 1861 г.

⁷ Лишено стиля, незначительно (нем.).

Только — разработка, отделка эскизов, уже весьма подробных и проверенных в эффекте. Работаю теперь с большею против прежнего уверенностью в себе, с тех пор, что мне удалось услышать в оркестре весьма порядочный по объему кусок моей партитуры. А именно, 26 февраля, в концерте капельмейстера Кажинского, на Александр[ийском] театре было исполнено начало 3-го акта моей оперы, т. е. оргия Олоферна и вакхические пляски его одалисок. У нас публика в концертах театральных почти никакого внимания не обращает на симфонические, оркестровые пьесы, исполняемые перед опущенной занавесью. Между тем мою пьесу (отрывок и весьма неудобопонятный для неприготовленной к моему стилю публики) — прослушали чрезвычайно внимательно, много аплодировали и вызывали автора (который, однако, не счел за нужное показаться в Директорской ложе; пусть думали, что меня не было в театре). Такой факт, небывалый в летописях концертов, даваемых на Алекс[андринском] театре, — хорошее предзнаменование для целой оперы. Оппозиции, которой я ждал, — не оказалось ни малейшей. Напротив, было заметно общее расположение в мою пользу. Мне кажется, que je suis en etat de battre en breche avec le public¹ и разом проложить себе свою настоящую дорогу. Отзывов хвалебных и инвенции, и отделке, и красотам инструментовки, и новизне, и восточности колорита мне привелось выслушать не мало; но самое главное для меня, — за что я безмерно обязан Кажинскому, с его благою мыслью поместить мой отрывок в программе концерта, это именно то, что я сам себя слышал, наконец, в полном и весьма хорошем, добросовестном оркестре и — к величайшему для себя удивлению нашел, что все эффекты оркестровки, на которые я рассчитывал, удались именно так, как я их себе воображал. Теперь, значит, смелою рукою напишу и всю остальную партитуру (страниц 600 весьма сложного оркестра). Но спешить, спешить надо страх как! а то и к следующему сезону — боюсь! — может не поспеть, что было бы крайне досадно. Опера моя на сцене, хотя бы с небольшим «succes d’estime»² — совершенно иначе поставит меня в глазах всех. Тогда-то можно будет надеяться на подписчиков для журнала. Тогда догадаются, что я не только что «болтаю» об музыке, но в самом деле музыкант (хотя бы музыка моя и не нравилась нисколько). Тогда и Русскому муз[ыкальному] обществу трудненько будет меня игнорировать. Чтоб очистить себя перед публикой, они должны будут изменить свои отношения ко мне. Вообще борьба примет иной характер и настанет для меня время самое интересное.

Простите опять, что я так расхвастался. Не могу перед Вами надевать личину скромности, когда знаю, что знаю и могу, что могу. Общей симпатией к себе моя муза, — строгая, немножко суровая, — никак не завоюет. Но никто, никогда не отнимет у меня ни знания, ни обдуманности произведения, ни... таланта. Вот почему теперь у меня нет, да и не может быть иной мысли, кроме... оканчивания моей большой исторической картины с красками весьма яркими и с размахом кисти не совсем робким. Один из слушателей моей пьесы в конц[ерте] Каж[инского], — не ожидавший от моей музыки решительно ничего, кроме опрятно выделанных сухих сочетаний звуков, сказал мне при первом же свидании: «бросьте, батюшка, все ваши печатные разглагольствия и все ваши полемики; вам писать надо не буквы, а ноты; в них ваше призвание». Слова эти мне дороги, именно от того человека, который никак не воображал найти во мне истинный композиторский талант. Но все это еще вопрос неразрешенный, пока опера не на сцене. Работать надо. Кончать надо и ставить.

Теперь поговорим об делах и делишках. — Препровождаемую при сем программу моего журнала распространите, как сами знаете. Через Фришмана было бы хорошо. Он, кажется, искренен в своем ко мне сочувствии. Г. Матусевичу отвечу с большим удовольствием и тщательностью, когда он ко мне напишет, чего еще не было. Мысль, поданная Вам в «Летучей библиотеке», очень практична. Я именно так и поступлю, тотчас как только получу официальное разрешение на издание журнала. Надобно будет только постараться, чтоб редакторы журналов поместили «замолв-

_________

¹ Что я близок к тому, чтобы завоевать вмимание публики (франц.).

² Успехом из уважения (франц.).

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание