Выпуск № 12 (181) | 1953 - страница 31

рет Берлиоза как одного из «неистовых», принадлежащий перу Гейне (в письмах «О французской сцене»). Известны свидетельства самого Берлиоза о его невероятно бурном, переходящем в пароксизмы восторга или отвращения, восприятии музыки.

Но надо отчетливо видеть и другую сторону художественной натуры Берлиоза — его постоянное стремление к пластичности, стройности, черты классицизма его эстетики, его (по выражению Ромена Роллана) «виргилиевскую душу». Ведь в той же «Фантастической симфонии» первая часть поражает сочетанием романтических крайностей с кристалличностью формы (вплоть до классического повторения экспозиции). И это не случайность. Еще В. Одоевский проницательно уловил «строгое, Гайденовское единство», проводимое Берлиозом «через самые разнообразные формы»¹.

Вряд ли можно согласиться с мнением, будто указанное свойство Берлиоза есть результат следования «готовым схемам». Вернее считать его проявлением здорового инстинкта равновесия, стремления к гармоничности, которая была бы сметена вихрем эмоций, если бы его не сдерживала стройная форма².

Но дело не только в форме. Нельзя забывать, что Берлиоз строго относился к отбору музыкальных средств. Любопытно, в частности, что он (подобно Фетису и Улыбышеву) отверг знаменитое столкновение тоники с доминантой перед репризой первой части «Героической симфонии» Бетховена. Что касается музыки вагнеровского «Тристана», то она оказалась для Берлиоза вовсе не приемлемой, «жестоко» ранящей слух. Ревнитель благозвучия чувствуется в статье Берлиоза о концертах Вагнера, где он пишет: «Музыка, без сомнения, не имеет исключительной своей целью быть приятной уху, но она еще в тысячу раз менее имеет своей целью быть ему неприятной, мучить, терзать его»³.

Классицизм музыкальной логики — важная черта искусства Берлиоза. На протяжении среднего периода творчества этот классицизм порою тонул в безудержном потоке романтических эмоций, в ослепительной роскоши оркестровых тембров. Но когда успокоились и улеглись эмоции — в «Детстве Христа», в «Троянцах», — он выступил на первый план и слился с течением неоклассицизма⁴.

Берлиоз был прежде всего композитором. Его блестящий дирижерский талант, дар музыкального писателя, сказавшийся и в живых фельетонах, и в поэтической красочности трактата об оркестровке, и в нервной, бьющей через край образности «Мемуаров», — не более как отблески его щедрого музыкального гения.

Влияние берлиозовского творчества на родине оказалось огромным; самым непосредственным образом оно дает себя чувствовать вплоть до Дебюсси.

Для музыкантов других стран Берлиоз послужил великолепным примером прогрессивного новаторства в области программной музыки, в настойчивых поисках реализма, в умении мыслить смело, масштабно, темпераментно и ярко. Не меньше привлекали и глубокая искренность музыки Берлиоза, свойственная ей целомудренная чистота чувства, высокий строй помыслов.

Были в истории факты одностороннего усвоения традиций Берлиоза, а то и косвенной дискредитации его. Так, Рихард Штраус, тщательно изучавший наследие Берлиоза и даже издавший в своей редакции его трактат об инструментовке, снизил берлиозовские традиции программной симфонической музыки до плоского натурализма, отошел от возвышенных моральных и эстетических идеалов великого французского композитора.

Весьма примечательно, что Берлиоз, не понимаемый большинством современников, теснимый нуждой, дважды находил в России самый горячий прием как композитор и дирижер — во время своих концертных поездок 1847 и 1867–1868 гг. Еще до первой из этих поездок Берлиоз познакомился в Париже с Глинкой, глубоко заинтересовался его творчеством, продирижировал несколькими произведениями Глинки и написал о нем талантливую, воодушевленную статью (1845). В

_________

¹Статья «Концерт Берлиоза в Петербурге». «СПБ ведомости», 1847, № 51.

²Аналогичные примеры дает творчество Скрябина.

³Н. Berlioz. A travers chants. Paris, 1862 (стр. 302).

⁴Первая симфония Сен-Санса возникла в 1852 году!

свою очередь, Глинка с большой симпатией отнесся к музыке Берлиоза.

Русские музыканты любовно, с увлечением изучали творчество Берлиоза. О Берлиозе писали Одоевский, Мельгунов, Серов, Стасов, Чайковский, Кюи, Бородин, Ларош и многие другие русские композиторы и критики. В результате на протяжении нескольких десятилетий в России сложилось отношение к творчеству Берлиоза, глубоко справедливое и в критике его романтических преувеличений и в высокой оценке гуманных идей, благородных чувств и реалистических тенденций. И в реализме речевых интонаций у Берлиоза и в его настойчивом стремлении к предметной отчетливости музыкальных образов русские композиторы-реалисты — Глинка, Балакирев, Чайковский, Мусоргский, Бородин, Римский-Корсаков — находили родственные им принципы творчества.

Для Франции Берлиоз был тем, чем Глинка для России, Шопен для Польши, Вагнер для Германии, Григ для Норвегии. И сейчас национальное величие его творчества ощущается яснее, чем когда-либо.

«Галльское» начало выступает во всех сторонах творчества Берлиоза, во всех проявлениях его деятельности — пылком, необыкновенно подвижном темпераменте и неукротимом свободолюбии, в пластическом чувстве красоты и в трезвом, ясном уме, в здоровом отвращении к дебрям метафизики.

Берлиоз дорог нам и как вдохновенный мечтатель-гуманист и как художник, горячо любивший живые, яркие краски действительного мира.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание