композитор лишил это маршевое звучание какой-либо героичности, мужественности: мотивы сигналов и фанфар он сочетал с легкомысленно-пошловатыми отголосками банальной опереточной музыки. Это придало звучанию темы специфический оттенок циничной хвастливости, наглости.
Заостренность, гротескная преувеличенность образа достигнута также благодаря остроте ладо-гармонических и тембровых средств, введению характерных подголосков в процессе вариационного развития. Сущность фашистской военщины, ее тупость, бесчеловечность правдиво раскрываются в механичности музыкального движения, в характере вариационного «раздувания» темы, основанного на бесконечном назойливом ее повторении — без какого-либо внутреннего интонационного развития.
Так, лаконично, скупыми выразительными средствами, композитор конкретизирует в своей музыке социальный облик врага. В этой музыке ясно воспринимается картина, волновавшая миллионы людей, — нашествие ненавистной фашистской армии, несущей родной стране горе и разорение.
Эстетическая оценка жизненного явления, отображаемого в музыкальном образе, может осуществляться не только с помощью «готовых» средств объективно существующего музыкального жанра: любое из выразительных средств музыки — гармония, лад, тембр голоса и оркестра и т. п. — также может быть соответствующим образом заострено композитором с определенной эстетической целью.
Как тонко подчеркивает Римский-Корсаков волшебную холодность, злую силу, скрытую в женской красоте Шемаханской царицы! Не ограничиваясь характерно восточным, красивым, узорчатым рисунком мелодии, композитор усиливает ее индивидуальный облик холодной инструментальносгью колоратурной партии и нарочитой статичностью гармоний.
Еще более показательным примером нарочитого заострения образа может служить излюбленная в русской классической музыке целотонная гамма как средство обрисовки мрачных фантастических сил. Целотонная гамма, по существу лишенная «энергии тяготений» вследствие равнозначности всех ступеней звукоряда, оказалась чрезвычайно убедительным выразительным средством для воплощения образов безжизненных, окаменелых, враждебных человеку. Этот ладовый прием, создающий яркую ассоциацию в сознании слушателей, был, как известно, мастерски использован Глинкой, Даргомыжским, Чайковским и другими композиторами-классиками.
Характерен эффект внезапных, динамически острых смен мажора и одноименного минора (в быстром движении), использованный во многих произведениях, рисующих образы юности, у С. Прокофьева, Д. Шостаковича, Д. Кабалевского; этот прием как бы отображает свойственную юношеской психике резкую, непосредственную смену настроений.
Близкий к этому пример — создание тем на основе многократного возвращения мелодической линии к одному и тому же звуку, чаще всего основному звуку тоники. Такой принцип «кругового» построения темы использовался Чайковским и некоторыми другими композиторами для выражения переживаний человека, сознание которого как бы постоянно «осаждается» навязчивой мыслью. Таковы, к примеру, es-moll’ная тема Германа в третьей картине «Пиковой дамы» («Скорей бы ее увидеть и бросить эту мысль»), g-moll’ная тема Марии в четвертой картине оперы «Мазепа».
На том же примерно принципе построен известный лейтмотив Грязного в «Царской невесте». Для того, чтобы острее подчеркнуть стержневой звук темы (g), вторая ее половина дана как почти точное, зеркальное отражение первой. Стремление акцентировать «навязчивость» мрачных мыслей, преследующих боярина, побудило композитора использовать здесь в гармонии элементы уменьшенного лада.
Едва ли не наиболее действенным фактором, позволяющим эстетически возвысить, опоэтизировать музыкальный образ, является богатство и широта мелодии, еще точнее — распевность. В русской музыке, и прежде всего в народно-песенном творчестве, распевание мелодии является одним из излюбленных эстетических средств. Сотни примеров из творческой практики различных композиторов свидетельствуют о том, как преображалась, эстетически возвышалась тема, воплощающая положительный образ, благодаря распевности — этому определяющему, по словам А. Кастальского, признаку русского музыкального стиля.
И наоборот, отсутствие мелодической распевности, как правило, характеризует в произведениях русской классической музыки отрицательные, злые, антигуманистические образы. Нарочитый аскетизм, мелодическая сухость, порой в сочетании с необычно звучащими «сложными ладами» (увеличенный, уменьшенный лад и т. п.), — таковы традиционные приемы для создания отрицательных образов, эстетически «дискредитируемых» русскими композиторами-классиками.
Однако эти общие средства образной характеристики не являются универсальными на все времена. Они не всегда способны выразить социальную природу явления. И когда некоторые советские композиторы слепо копируют эти же испытанные временем приемы изображения отрицательных героев, они нередко терпят неудачу. Музыкальные средства, когда-то характеризовавшие лешего в «Снегурочке» Римского-Корсакова или адский вихрь во «Франческе да Римини» Чайковского, разумеется, мало подходят для изображения купцов-богатеев в «Азов-горе» или гитлеровских офицеров в операх, посвященных Великой Отечественной войне.
А сколько раз наши оперные композиторы, стремясь нарисовать портреты царских офицеров («Броненосец Потемкин» О. Чишко) или фашистских захватчиков («Молодая гвардия» Ю. Мейтуса), прибегали к искусственному нагромождению увеличенных трезвучий и прочим приемам, превращавшимся у них в штампы! Образ врага в этих случаях оказывался надуманным, условным, лишенным социальной конкретности.
Насколько более правдивым и точным явился в этом отношении образ вражеского нашествия в Седьмой симфонии Д. Шостаковича, где композитор, заострив и по-новому сопоставив реальные черты данного жизненного явления, достиг большой силы социального воздействия!
Творческая воля художника, его способность эстетически оценивать различные явления действительности проявляются не только в умелом создании отдельного конкретного музыкального образа, но и в сопоставлении, сочетании нескольких образов. Именно для того, чтобы показать многогранность, жизненную достоверность, социальную конкретность того или иного явления, композитор сознательно прибегает к созданию целой системы образов, каждый из которых мог бы передать только одну частную сторону данного объекта.
Этим методом нередко пользовались оперные композиторы-реалисты, рисуя портреты центральных героев своего произведения или создавая характеристику народных масс. Классическим примером такого многогранного отображения могут служить музыкальные портреты в опере Мусоргского «Борис Годунов» (царь Борис и др.) или характеристика народа в той же опере.
В лучших произведениях советского симфонизма также нередко встречаются примеры отображения жизненных явлений не в одной, а в группе тем, подчас весьма разнохарактерных.
Примечательна в этом отношении музыкальная характеристика «зеленой армии» антоновцев в опере Т. Хренникова «В бурю». Первая песня антоновцев «Эх, доля, неволя» (в начале третьей картины), построенная на тоскливых интонациях надрывного городского романса, показывает лишь одну сторону изображаемого явления — обреченность антисоветского мятежа. Мрачный, почти траурный характер придан и симфонической музыке, сопровождающей вступление антоновской банды в село Дворики (тема народного горя, вызванного кулацким восстанием).
Но композитор совершил бы грубую ошибку, если бы ограничился только отображением трагической обреченности кулацкого мятежа и не показал бы жестокость и бесчеловечность, враждебную, антинародную сущность этого движения. К чести автора, он избежал подобной ограниченности, хотя и следует признать, что иные существенные стороны характеристики антоновцев, играющие немалую роль в эстетической оценке этого явления, даны в музыкальных образах оперы в менее броской и яркой форме.
Опыт композиторов-классиков убедительно доказывает, что в подлинно реалистических музыкальных образах изображение внешних признаков явления неизменно сочетается с выражением его внутренней социальной сущности.
Объективная действительность наиболее полно и многогранно отображается в крупных музыкальных формах — в опере,
-
Содержание
-
Увеличить
-
Как книга
-
Как текст
-
Сетка
Содержание
- Ум, честь и совесть нашей эпохи 5
- Великий и славный путь 9
- Под знаменем партии 10
- Во главе человечества 10
- Сыновняя любовь 11
- Партия — наш рулевой! 11
- Вдохновляющая сила 12
- «Богдан Хмельницкий» 13
- Прелюдии и фуги Д. Шостаковича 20
- Хоры Г. Эрнесакса 29
- О музыкальном образе. Очерк 3 33
- «Школа пения» Глинки 43
- Из воспоминаний о Глинке 47
- Неизвестные автографы классиков 56
- Из истории народных песен «Эй, ухнем» и «Дубинушка» 65
- Песни Псковщины 76
- Песни нашего города 82
- «Князь Игорь» в Большом театре 88
- Опера Монюшко на ленинградской сцене 94
- «Дударай» 98
- На Украине. Киев 101
- На Украине. Днепропетровск 103
- В Якутии 104
- Праздники песни 106
- Праздники песни 107
- Праздники песни 107
- Праздники песни 107
- Месяц во Франции 108
- Пражская весна 116
- Неделя Сибелиуса 119
- По страницам газет 122
- Критическое наследие Ц. Кюи 125
- Собирательница русских песен 129
- Путаная работа 130
- Сборник статей о В. Петрове 132
- «Искоренять недостатки в работе Союза композиторов» 134
- Музыкальная шкатулка 135
- В Союзе композиторов 137
- Устный журнал «Советская музыка» 137
- Уральский хор в Астрахани 138