неясности в понимании интонации, пытаясь оправдать наличие множества противоречивых ее трактовок. «...Многообразие значений термина «интонация», — пишет он, — не является, с нашей точки зрения, каким-то недостатком, помехой на пути развития музыкознания. Многозначностью обладают и многие научные термины и даже отдельные слова. Но от этого не страдают ни язык, ни наука. Важно лишь знать точное значение того или иного термина и правильно применять его в строго определенном значении в каждом конкретном случае» (разрядка моя. — Ю. Х.).
Прав ли здесь В. Ванслов? Безусловно, неправ. Многозначность ряда научных и житейских терминов, обусловленная определенными особенностями развития языка, не подлежит сомнению. Однако возводить ее в принцип ошибочно. Многозначные слова и термины составляют незначительную часть словарного фонда языка. То или иное значение такого слова или термина всегда определяется из контекста, из связей его с другими словами, имеющими строго определенное значение. Если бы все слова были многозначны, существование языка сделалось бы невозможным.
Кроме того, различные значения того или иного слова всегда относятся к различным областям знания, жизни. «Интонация» же берется нами во всех случаях как термин одной области знания — музыковедения. И наконец, если любое из утвердившихся в языке многозначных слов имеет несколько вполне определенных, конкретных значений, то в вопросе об интонации речь идет, напротив, о полной неясности, неопределенности любого из выдвигавшихся толкований термина. Поэтому настоящей многозначности здесь нет, как нет и однозначности, есть же только полная неопределенность, происходящая от неизученности явлений.
Из сферы музыкального языка, по существу, даже не выделено какое-то вполне определенное, специфическое явление, которое могло бы обозначаться термином «интонация». Многозначность термина «интонация» всецело искусственная, проистекающая от прилаживания термина к чему-то еще не уловленному, не схваченному музыкальной наукой.
Каковы же различные трактовки термина «интонация», существующие в нашем музыковедении?
Часто встречается нежелание накрепко связывать выразительное значение интонации с ее конкретной формой как элемента музыкального языка. Тенденция эта глубоко ошибочна, ибо в музыке форма и содержание связаны неразрывно.
Сторонники этого взгляда ссылаются на различное выразительное значение сходных мелодических оборотов в различных произведениях — в связи с изменением мелодического контекста, гармонизации, тембрового оформления и т. д. Общеизвестно, что каждый мелодический оборот в каком-либо произведении воспринимается в тесной связи с выразительностью всех других элементов. Поэтому прав В. Ванслов, когда пишет: «Конкретная выразительность [интонаций] зависит от всего “контекста” музыкальной ткани данного произведения и определяется его идейно-эмоциональным содержанием».
Но вывод, который делает из этого В. Ванслов, неправилен. «Это значит, — замечает он, — что интонация не сводится к интервальной последовательности звуков мелодии, а включает в себя все то, что привносится в нее гармонией, фактурой, сочетанием тембров, развитием формы и т. д.». В другом месте его статьи читаем: «Когда мы имеем дело со сходной интервальной последовательностью в мелодиях разных произведений, совершенно различных и даже противоположных по своему образному значению, мы вообще не вправе говорить об одинаковых интонациях. Например, интонация на кварту вверх от слабого и краткого звука к сильному и долгому, данная в пунктирном ритме, громком звучании и быстром или умеренном темпе, приобретает обычно характер активного утверждения, решимости и т. п... Но ту же восходящую кварту, данную в ином контексте, мы можем встретить в мелодиях, передающих образы пассивные, элегические...».
Заметим прежде всего, что если в ряде мест своей статьи В. Ванслов сражается с ветряными мельницами, провозглашая «несводимость интонации к интервалу», тогда как никто не пытался свести ее к интервалу вне определенного метроритмического оформления, динамики и темпа, то в цитированных выше высказываниях В. Ванслов сам берет интонацию
всего лишь как интервальную последовательность звуков. По-видимому, это проистекает от небрежности в формулировках, поскольку, говоря о конкретной интонации, В. Ванслов вспоминает и о метроритме, и о динамике, и о темпе. Тем не менее, понятно, подобная небрежность непозволительна, отнюдь не способствует ясности.
Совершенно очевидно, что в целом произведении мы воспринимаем не отдельные мелодические обороты сами по себе, а содержание произведения, определяющееся характером образов и их развитием. Отдельные мелодические обороты воспринимаются уже через это содержание. Поэтому для сравнения интонаций необходимо абстрагировать их от контекста, т. е. от всего развития музыки до данной интонации и после нее. Далее, поскольку речь идет об интонации как элементе мелодии, необходимо абстрагировать ее от гармонического оформления. Глубоко ошибочно рассматривать гармоническое оформление как одну из сторон самой интонации, что делает В. Ванслов в своей статье. Ведь гармония всегда складывается из живых мелодических голосов, пусть и менее подвижных сравнительно с ведущим голосом в гомофонной музыке, но также распадающихся на отдельные интонации. Поэтому гармония — это не «окраска» мелодии, а сочетание ряда голосов, ряда интонаций, дающее новое выразительное качество. Но если мы абстрагируемся от мелодического контекста, гармонии и тембра, то одинаковые во всех своих компонентах интонации (т. е. совпадающие и по интервальной структуре, и по метроритму, и по динамике, и по темпу) всегда будут иметь одинаковое же выразительное значение.
Таким образом оказывается, что различное восприятие одинаковых интонаций в различных произведениях составляет особое явление, не имеющее ничего общего с вопросом об определении самой интонации. Говорить об одинаковых интонациях в различных произведениях мы вправе, несмотря на то, что в различном контексте они воспринимаются по-разному. Отказ от понимания интонации как первичного элемента мелодии с совершенно определенной собственной выразительностью разоружает музыкознание, препятствует изучению музыкального образа, формирующегося из элементов музыкального языка.
Нежелание выделить интонацию как элемент мелодии из контекста конкретного произведения приводит В. Ванслова к выдвижению какого-то «особого», «широкого» понимания интонации, не сформулированного им в своей статье, — в отличие от интонации «в более узком смысле», под которой автор статьи подразумевает «мелодический оборот (мотив, попевку) с определенным выразительным значением».
Вообще В. Ванслов выступает в своей статье как сторонник «многих смыслов», лишенных, однако, точности и ясности. Так, им выдвигается в конце статьи некое загадочное понятие «интонаций действительной жизни», конкретное содержание которого остается тайной автора.
В других случаях понятие «интонация» подвергается неоправданному ограничению, как, например, в статье В. Белого «Некоторые проблемы музыкального языка» («Советская музыка» № 7 за 1952 год). «...Интонацию можно определить, — пишет В. Белый,— как мелодический оборот, обладающий выразительным значением, характерностью, типичностью в развитии музыкального целого». Но как же быть с теми мелодическими оборотами, которые характерностью, типичностью не обладают? Являются ли они также интонациями? На этот законный вопрос В. Белый ответа не дает. Нельзя признать сколько-нибудь удачным и начальное положение формулировки. Разве бывают мелодические обороты без выразительного значения?
Существует еще один путь, приводящий к неопределенности толкования термина «интонация», — нежелание ясно определить протяженность интонации. Порой здесь становятся на странную, ошибочную позицию. «Схоластическим является спор о том, какое именно количество звуков составляет характерную интонацию», — пишет в цитированной статье В. Белый. Да, спор этот действительно оказывается схоластическим, если отталкиваться от термина, а не от явления. Но если мы берем определенное явление интонации как элемента мелодии, то мы обязаны определить протяженность этого элемента, иначе само понятие интонации окажется схоластическим. При ограничении интонации по протяженности речь не
-
Содержание
-
Увеличить
-
Как книга
-
Как текст
-
Сетка
Содержание
- Содержание 3
- Народ и песня 5
- Русские классики о народности 15
- «В бурю» (Опера Т. Хренникова) 26
- О симфонической драматургии 35
- Народные песни о Сталине 42
- Старое и новое в народном песнетворчестве 48
- О народности в музыке 53
- К проблеме интонации 56
- Лысенко и Могучая кучка 64
- Письма к Е. Петровскому 74
- «Под небом Италии» (Балет В. Юровского) 81
- «Самое заветное» (Оперетта В. Соловьева- Седого) 85
- Концерт советской музыки 89
- Симфонический концерт русской музыки 90
- Произведения С. Прокофьева 90
- Вечера болгарской музыки 91
- Вечер музыки Закавказья 93
- Выступление Молодежного оркестра 94
- Камерный концерт 94
- Русская фортепианная музыка 95
- Концерт Эмиля Гилельса 95
- Давид Ойстрах 96
- Камерный вечер Н. Дорлиак и С. Рихтера 97
- На концерте Ирмы Яунзем 98
- Хроника концертной жизни 99
- По страницам газет 101
- Книга о китайской музыке 103
- Письма Даргомыжского 105
- Книга о киргизском акыне 106
- Две работы о чешском скрипаче 107
- Фортепианный концерт А. Баланчивадзе 108
- Нотографические заметки 110
- Хроника 112
- Выдающийся деятель венгерской музыки (К 70-летию Золтана Кодаи) 116
- Работы венгерских музыковедов (Письмо из Будапешта) 117
- В музыкальных журналах 118
- Указатель к журналу «Советская музыка» за 1952 год 124