ского-Корсакова и Чайковского. Я очень поздно начал учиться музыке, очень поздно начал знакомиться с образцами русской и западноевропейской классической музыки. Весь слуховой опыт, бессознательно накопленный мной в детстве, был теснейшим образом связан с музыкой народов Закавказья. И вот здесь, в Москве, передо мной открылись новые музыкальные горизонты, новые формы и возможности художественного восприятия и отображения жизни.

Помню, как я был потрясен этими новыми огромными впечатлениями. Мой слух, воспитанный в атмосфере восточной музыки, мои сложившиеся музыкальные представления, определявшиеся интонационным строем музыкального искусства народов Закавказья, не могли сразу «приспособиться» к восприятию иного музыкального мира — величественного и могучего мира русской музыки.

Выдающийся русский композитор Николай Яковлевич Мясковский — мой незабвенный учитель — с необыкновенной чуткостью и глубоким пониманием направлял мою музыкальную мысль по пути познания всего богатства русской и западной классической музыки, по пути освоения профессионального композиторского мастерства, не стремясь при этом нарушить или изменить то живое ощущение национальной музыкальной стихии, которое было впитано мною с молоком матери. Наоборот, он всячески предостерегал меня от утери живого чувства ориентировки в ладово-интонационной и ритмической сфере музыки Востока.

Глубоко прогрессивным является воздействие русской классической школы на развитие творчества всех композиторов наших братских национальных республик и композиторов стран народной демократии.

Достаточно хотя бы обратиться к опыту композиторов Азербайджана, создавших на протяжении всего двух-трех десятилетий интереснейшую, яркую, богатую прекрасными талантами национальную школу. Разве могла бы появиться в Азербайджане такая блестящая плеяда молодых композиторов, если бы не было мощного направляющего влияния передовой русской музыкальной культуры? И надо во весь голос говорить об этих прогрессивных влияниях, ибо они нисколько не умаляют значения богатой и самобытной народной азербайджанской культуры, заслуг таких крупных ее деятелей, каким был замечательный композитор, основоположник азербайджанской оперы Узеир Гаджибеков.

То же можно сказать и о музыке многих других советских республик, в которых ярко расцветает новое искусство — национальное по форме, социалистическое по содержанию.

Мировое значение русской классической музыки, мировое значение русской советской музыки, ее передовая идейная направленность, ее высокий гуманизм, ее народность — все это определяет многообразие и плодотворность влияния, которое она оказывает на историческое развитие музыкальных культур всех народов Советского Союза.

Писать музыку о народе и для народа — вот высшая цель каждого советского композитора. Создавать произведения, достойно воспевающие нашу великую Родину, вдохновенный патриотический труд строителей коммунизма, славить героев нашей сталинской эпохи — вот задача, стоящая перед всей многонациональной и дружной семьей композиторов Советского Союза.

«Музыкальное произведение тем выше, — сказал товарищ А. А. Жданов, — чем больше струн человеческой души оно приводит в ответное звучание».

Мы, советские композиторы, имеем такую аудиторию, о которой могли только мечтать композиторы прошлых времен. Советская музыка должна быть достойна своей замечательной аудитории. А в этом и заключается, в конечном счете, проблема народности.

Горький и Шаляпин

Очерк второй

Георгий ХУБОВ

Таланта хватило Шаляпину на всю его долгую жизнь. Но жизни этой ему не хватило, чтобы глубоко осознать и осмыслить свой талант, найти ему полное, всесторонне широкое применение на Родине. «Нелепый русский человек», — сказал о нем Горький в сердцах.

В одном ярко характерном эпизоде автобиографии Шаляпин сам с необычайной силой образности выразил эту «нелепость» своей жизни. «Однажды, — рассказывает он, — в музыкальном кружке была поставлена сцена в корчме из "Бориса Годунова". Я играл пристава. И вот, когда Варлаам начал петь свою тягостную, внешне нелепую песню, в то время как на фоне аккордов оркестра Самозванец ведет разговор с шинкаркой, — я вдруг почувствовал, что со мною случилось что-то необыкновенное, я вдруг почувствовал в этой странной музыке нечто удивительно родное, знакомое мне. Мне показалось, что вся моя запутанная, нелегкая жизнь шла именно под эту музыку, она всюду сопровождала меня, живет во мне, в душе моей и — (более того, — она всюду в мире, знакомом мне...»¹ Как глубоко и чутко понимал это Горький!

Взыскательно-строго всматриваясь в нестройную, запутанную духовную жизнь Шаляпина, Горький точно предвидел трагическую судьбу своего друга — артиста и человека. Он не мог оставаться спокойным и равнодушным наблюдателем его жизни. Ибо считал ее не частным делом самого Шаляпина, а национальным достоянием русского народа. И он ревностно стремился развивать и воспитывать в Шаляпине благородные черты национального русского художника-демократа, пробуждая и укрепляя в нем сознание величайшей ответственности перед народом, вовлекая его в русло передовой общественной жизни.

Это была трудная задача, но Горький считал ее своим долгом. Он понимал внутреннюю неудовлетворенность Шаляпина, он знал крайнюю отсталость его политических взглядов, чувствовал нестойкость, взбалмошность натуры этого замечательного артиста, способного в минуты душевной растерянности или раздражения на «дикие глупости», на самые недостойные выходки.

В 1909 году Горький узнал о намерении Шаляпина издать свою автобиографию. «...Меня это сообщение очень взволновало и встревожило! — писал он ему в июле того же года. — ...Ты затеваешь дело серьезное, дело важное и общезначимое... Понятно это тебе?»

«...Будет очень печально, — продолжал далее Горький, — если твой материал по-

_________

По материалам Архива А. М. Горького. Первый очерк опубликован в четвертом номере журнала «Советская музыка» (1952 год).

¹ Этот эпизод относится к самому началу артистической деятельности Шаляпина.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Горький и Шаляпин

Очерк второй

Георгий ХУБОВ

Содержание