Выпуск № 5 (162) | 1952 - страница 25

падет в руки и зубы какого-нибудь человечка, неспособного понять всю огромную — национальную — важность твоей жизни, жизни символической, жизни, коя неоспоримо свидетельствует о великой силе и мощи родины нашей, о тех живых ключах крови чистой, которая бьется в сердце страны, под гнетом ее татарского барства. Гляди, Федор, не брось своей души в руки торгашей словом!.. Ах, чорт возьми, ужасно я боюсь, что не поймешь ты национального-то, русского-то значения автобиографии твоей!»

Благодаря твердой принципиальности, благодаря заботливому, бескорыстному участию Горького и была создана (правда, лишь в 1916 году) автобиография Шаляпина (доведенная до начала первой мировой войны).

Эта правдивая повесть жизни русского артиста была, как известно, написана Горьким со слов Шаляпина. Горький помог своему другу раскрыть главные, наиболее значительные и сильные черты самобытного национального художника с его высокими замыслами, благородными стремлениями, смелыми творческими исканиями.

Мудрый, проницательный Горький! Как много прекрасного, ярко талантливого увидел он в сложной, противоречивой натуре Шаляпина за внешней пестрой мишурой его трудной и беспорядочной жизни! Как верно уловил и показал он истинно народный характер его могучего дарования! И как заботливо пестовал он талант Шаляпина, постоянно и настойчиво направляя его к великой цели — служению Родине, народу.

Однако тревожные думы и опасения, высказанные Горьким в цитированном выше письме 1909 года, были не случайны. Шаляпин впоследствии не однажды подтверждал их основательность своими поступками. И Горький, восхищавшийся красотою и мощью шаляпинского дарования, глубоко понимавший его значение в русском искусстве, резко осуждал грубые, по существу реакционные проступки Шаляпина. Об этом красноречиво свидетельствуют его письма к Шаляпину, в которых Горький подвергал беспощадной критике все недостойные проявления «нелепого человека», все «дикие глупости» мещанина, жившего в Шаляпине, настойчиво стремясь уберечь, спасти его талант.

Унизительным и позорным фактом в жизни Шаляпина был нашумевший в свое время инцидент 6 января 1911 года: на премьере спектакля «Борис Годунов» в Мариинском театре, после второго действия оперы, Шаляпин, окруженный хором, преклонив колена перед присутствовавшим в зале Николаем II, исполнил... царский гимн. Эта «пакостная и пошлая сцена», как впоследствии охарактеризовал ее сам Шаляпин, вызвала резкое возмущение общественности. Шаляпин был настолько растерян и подавлен, что не нашел в себе мужества не только для того, чтобы «объясниться с публикой», но даже написать обо всем происшедшем самому близкому другу — Горькому. «С тяжелым сердцем, на которое как бы навалили гору навозу, — писал он позднее, — я уехал через день из Петербурга в Монте Карло...»

Через полгода, наконец, он решился просить свидания у Горького, жившего тогда на Капри, ни слова не говоря, однако, об инциденте. Горький ответил тогда Шаляпину суровым, гневным и страстным письмом... «Мне казалось, — писал он (в июле 1911 года), — что в силу тех отношений, которые существовали между нами, ты давно бы должен написать мне, как сам ты относишься к тем диким глупостям, которые содеяны тобою, к великому стыду твоему и великой печали всех честных людей в России.

И вот ты пишешь мне, но — ни слова о том, что не может, как ты знаешь, не может не мучить меня, что никогда не будет забыто тебе на Руси, будь ты хоть гений. Сволочь, которая обычно окружает тебя, конечно, отнесется иначе, она тебя будет оправдывать, чтобы приблизить к себе, но — твое ли это место в ее рядах? Мне жалко тебя, Федор, но так как ты, видимо, не сознаешь дрянности совершенного тобою, не чувствуешь стыда за себя, — нам лучше не видаться и ты не приезжай ко мне...»

Горький не мог и не хотел мириться с мыслью о том, что Шаляпин способен на позорное унижение «перед мерзавцем, гнуснейшим всех мерзавцев Европы». И вместе с тем Горький чуял в Шаляпине страшную душевную смуту, грозившую большой бедой, быть может, даже гибелью артиста. В том же письме он говорил ему: «Я не хочу вставать в ряду с теми, кто считает тебя холопом, я знаю —

это не верно — и знаю, что твой судьи не лучше тебя». И Горький вновь поверил, искренно и с радостью поверил Шаляпину, когда последний, исповедуясь перед другом, писал ему: «Позволь же мне сказать тебе, что в происшедшем душа моя и сердце не участвовали, и виноват я только, во 1-х, в том, что потерялся, а, во 2-х, что служу в таком учреждении, где, к сожалению, такие сюрпризы с выползом на карачках возможны...»

В тот трудный, критический период жизни Шаляпина лишь Горький мудро и мужественно поддержал его. Да, резко осуждая всю низость недостойного поступка Шаляпина, Горький все же помог артисту выбраться из его тяжелого, гибельного положения — помог не только и не столько по долгу личной дружбы — он бы порвал эту дружбу, если бы того потребовала его гражданская совесть, — сколько по долгу большой бескорыстной любви к русскому искусству. Он был убежден, что Шаляпина «нельзя отталкивать в ту сторону, куда идти он не хочет, и что за него можно и следует подраться...» «В стране, — писал тогда Горький, — где Павлу Милюкову, объявившему себя и присных "оппозицией его величества", — сие сошло без свистка и суда, — не подобает судить безапелляционно Шаляпина, который стоит дороже шестисот Милюковых...»

Поддержка Горького была спасением для Шаляпина, который в то время, как затравленный зверь, метался за границей, и стремясь, и боясь вернуться на Родину.

Свидание с Горьким (оно состоялось на Капри в августе 1911 года) воскресило душевные силы артиста. «Этот чуткий друг, — писал Шаляпин, — понял и почувствовал, какую муку я в то время переживал...» Но не до конца понял и осознал весь смысл происшедшего сам Шаляпин.

Горький со свойственной ему прямотой настаивал на том, чтобы Шаляпин «объяснился с публикой»; он считал, что по возвращении в Петербург Шаляпин должен выступить с открытым письмом, в котором он «во-первых, — признает себя виновным в том, что растерявшись, сделал глупость, во-вторых, — признает возмущение порядочных людей естественным и законным, в третьих, расскажет, как и откуда явились пошлые интервью и дрянные телеграммы, кои ставятся в вину ему...»

Однако Шаляпин, вернувшись осенью 1911 года на Родину, не нашел в себе мужества для открытого признания ошибочности своего поступка. Решив, что «все обошлось», он уклонился от «объяснения с публикой», которого настойчиво требовал Горький. Но, хотя с внешней стороны как будто и «все обошлось», на самом деле инцидент 6 января 1911 года не был забыт ни общественностью, ни самим Шаляпиным.

Его письма к Горькому вновь и вновь напоминали о старой бередящей ране. «...Тяжело мне носить это незаслуженное мною пятно», — жаловался он Горькому (в 1913 году), не сознавая, что только сам он, послушавшись Горького, мог снять это тяжелое пятно открытым и честным признанием недостойности своего поступка перед народом. Уклонившись от этого, он уже не мог рассеять создавшейся вокруг него атмосферы общественного недоверия.

Весною 1915 года, когда Шаляпин устроил бесплатный спектакль для рабочих в Народном доме, группа передовых рабочих восьми петроградских заводов обратилась к нему с письмом. Вот что писали рабочие-питерцы знаменитому артисту:

«Вышедший из глубин демократии, ею рожденный, в силу гениальной одаренности занявший одно из первых мест среди русских художников, Вы были для нас символом растущих в недрах демократии творческих сил. И было время, когда Вы были верны ее стремлениям, так ярко выразившимся в памятные годы русской революции. Демократическая Россия по праву считала Вас своим сыном и получала от Вас доказательства Вашей верности ее духу, стремлениям, порывам и светлым идеалам. Но "не до конца друзья ее пошли на пламенный призыв пророческого слова". В день, который так же резко запечатлелся в нашей памяти, как и первый день Вашей славы, Вы ясно и недвусмысленно ренегировали из рядов демократии и ушли к тем, кто за деньги покупает Ваш великий талант, к далеким от Вас по духу людям. Больше даже, Вами силою Вашего таланта были освящены люди, всегда клавшие узду на свободную мысль демократии...

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание