Выпуск № 8 (153) | 1951 - страница 29

сигнальных систем, и проблема изучения особенностей музыкального восприятия в процессе развития человека и человечества, и т. д., и т. п.

С темой гениальности соприкасается проблема и о так называемом «вечном» в искусстве. Что мы называем «вечным» произведением? То, которое вызывает отклик у представителей разных эпох, национальностей, классов. «Над истинно прекрасным в искусстве время бессильно», — говорил А. Н. Серов; правильность этой мысли подчеркнул А. А. Жданов.

Понятие о «вечном» в искусстве не противоречит понятию о его классовости. Мы говорим о классовости искусства, поскольку мировоззрение художника есть классовое мировоззрение; мы говорим метафорически о «вечности» художественного произведения, имея в виду переданные в нем в художественной форме «общечеловеческие чувства».

Чувства человека, как и его мысли, изменяются на протяжении истории; «общечеловеческие чувства» — лишь образное выражение, под которым понимается максимально обобщенное идейно-эмоциональное содержание.

История музыки, социология и эстетика, оперируя марксистским методом анализа художественных явлений с точки зрения их классового содержания и классовой значимости, объясняют причины долговечности и всеобщего признания некоторых музыкальных произведений; физиология высшей нервной деятельности, со своей стороны, может осветить эту проблему, найдя свойства музыки, воздействующие на то общее, что присуще «музыкальному сознанию» многих времен и народов. Звукосозерцание композитора, физиологическое восприятие им различных звучаний, обусловленное в значительной мере строением и деятельностью его слухового аппарата, подкорки и коры больших полушарий, определяют, вероятно, до некоторой степени и особенности его музыкального мышления, т. е. процесса создания музыкальных образов, а следовательно, и особенности его музыкального языка. Физиология высшей нервной деятельности, изучающая развитие человеческого мышления в процессе онто- и филогенеза, уже приближается к постановке многих важных для понимания творческого процесса проблем.

Говоря о «вечном» в искусстве, мы тем самым говорим о его общественном признании. Необходимыми условиями такого признания являются доходчивость и понятность. «Музыка, которая непонятна народу, народу не нужна», — говопил А. А. Жданов.

С этим тесно связана проблема музыкального языка, а вместе с ней и проблема охраны нашей советской музыки от проникновения в нее элементов буржуазного распада. Одно из положений современного формализма — утверждение отсутствия принципиальной разницы между диссонансом и консонансом и стремление к злоупотреблению диссонансами.

С точки зрения физики разница между диссонансом и консонансом сводится к наличию биений. «Наложение» звуковой волны, их порождающее, существует неизменно; диссонанс и консонанс в понимании физическом никогда не смогут быть приравнены друг к другу. Своими биениями диссонанс дает нервной системе пунктирное раздражение (с чередующимися усилением и ослаблением). Объективность существования физического диссонанса подтверждает наличие «диссонанса физиологического». Нервная клетка попеременно отдыхает и утомляется, в силу чего оказывается способной сильнее реагировать на раздражитель, чем при непрерывном его воздействии.

Опыты Клещева подтверждают сказанное, закрепляя за диссонансом право считаться более сильным раздражителем.

Но нельзя забывать, что тренировка и привычка, т. е. выработка условных рефлексов и тормозов, меняют в известной мере реакцию организма на раздражитель, в том числе и на биения. Только в этом смысле И. П. Павлов говорил, что «диссонанс — явление условное». Подчеркивая роль социологических факторов в формировании вкусов и привычек, Павлов останавливался и на роли физиологии. «Почему [с точки зрения последней] меняются музыкальные течения, музыкальные нормы, почему, например, за последнее время стали в музыке вводиться диссонансы?.. Диссонансы раздражают сильнее, чем консонансы. Когда повторяются одни и те же аккорды, которые были в употреблении и к которым публика, наконец, привыкла, то они становятся слишком пресными, нераздражающими, слабыми. Тогда дается наиболее сильный раздражитель, т. е. диссонанс»¹.

Смена старых раздражителей новыми, слабых более сильными, простых усложненными, обеспечивавшая обновление и развитие музыкального искусства и, в свою очередь, обусловленная изменением содержания музыки, имеет, следовательно, и физиологическое обоснование.

С развитием музыкального искусства растет и уровень музыкального восприятия. Произведения, впечатлявшие, например, в средние века, перестают удовлетворять теперь. Дело не только в их идейно-эмоциональном содержании, но и в обусловленном этим содержанием выборе звуковых раздражителей, т. е. средств музыкального выражения. Но «лестница физиологических усложнений» имеет свои пределы, как имеет их и процесс обогащения музыкальных звучаний. Злоупотребление чрезмерными раздражителями ведет к неврозам, к хроническим патологическим состояниям; злоупотребление «обновленными звучаниями» приводит к ликвидации искусства.

Музыкальное мышление современного формализма базируется именно на злоупотреблениях. Они сказываются и в сближении консонанса и диссонанса, и в отрицании необходимости разрешать диссонансы, и в чрезмерно частом обращении к экзотическим или шумовым инструментам.

Современный формализм патологичен не только потому, что обнаруживает неспособность нервного аппарата композитора и слушателя ограничиваться нормальными по силе и тембру раздражителями, но и потому, что он неспособен к выработке даже самых грубых звуковых диференцировок; это характерно для состояния физиологического маразма.

Вместо того, чтобы итти по пути обогащения музыкального содержания, композиторы-модернисты бьют по нервам слушателей сверхсильными раздражителями, «обновляя» таким образом музыкальное искусство. Нет нужды доказывать, что

_________

¹Павловские среды. Изд. Академии наук СССР, М.—Д., 1949, т. II, стр. 185.

в этом признак извращенности вкусов пресыщенной буржуазии и что подобная трепка нервов чужда и прямо враждебна целям и задачам советского искусства.

Совсем не так поступали великие русские музыканты, помнившие об эстетических и физиологических нормах. «Гармония и контрапункт, представляя великое множество сочетаний большого разнообразия и сложности, несомненно имеют свои пределы, переступая которые мы попадаем в область дисгармонии и какофонии», — писал Римский-Корсаков. Чайковский осуждал «безобразие», до которого «дошли некоторые авторы, вообразившие, что новизна и оригинальность состоит в попирании ногами всего, что до сих пор признавалось условием музыкальной красоты».

Высказывания Павлова о модернизме перекликаются с высказываниями русских классиков. Он тоже неоднократно ставил вопрос о нормах, а вместе с тем и проблему традиций и новаторства. Физиологические нормы обусловливаются анатомической и физиологической природой слухового анализатора, сформировавшегося в процессе исторического развития под воздействием социальной среды. Современный Запад игнорирует эти нормы и несет гибель музыкальному искусству.

Итак, перед работниками искусства в свете павловского учения встают две практических задачи: во-первых, воспитание массового слуха, распространение музыкального просвещения, приобщение масс к восприятию ранее недоступных им музыкальных произведений, т. е. выработка привычки к более сложным раздражителям, в силу которой серьезная музыка станет понятной широкому слушателю, а не только постоянным посетителям филармоний; во-вторых, бдительная охрана физиологических и других норм, нарушение которых означало бы «геростратову попытку разрушить храм искусства». Это именно те нормы, «от которых отходить нельзя», ибо это означало бы «выход за пределы рационального, выход за пределы не только нормальных человеческих эмоций, но и за пределы нормального человеческого разума» (Жданов).

Работа по «оздоровлению» музыкального слуха уже началась. В последнее время нашими композиторами созданы произведения, заслуживающие внимания широкой общественности. Процесс оздоровления пошел бы еще быстрее, если бы были использованы выводы из трудов Павлова, преломленные сквозь призму «музыкального сознания».

Еще большее значение имели бы результаты экспериментальных работ, поставленных по заданию музыкантов в плане объективного изучения музыки, которые помогли бы им разобраться в важнейших проблемах советской эстетики.

Но прежде чем приступить к этому новому большому делу, нужно глубоко изучить физиологию высшей нервной деятельности. Нужно знать сущность павловского учения, которое дорого нам как «высокое проявление оригинальной русской научной мысли». «Свободное от всякой метафизики и догматизма, смелое по замыслу, революционное по отношению к устаревшим тенденциям западной науки, мощное и стремительное в своем развитии, оно вполне соответствует тому понятию о передовой науке, которое вытекает из марксистско-ленинской философии и которое так четко формулировано было Иосифом Виссарионовичем Сталиным»¹.

Учение Павлова поможет нам сделать еще более передовым и наше советское музыкознание.

_________

¹Предисловие к III тому Полного собрания трудов И. П. Павлова. Изд. Академии наук СССР, М.—Л., 1949, стр. 8.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание