Прежде всего отвечаю Вам на очень интересующий Вас вопрос, который Вы так нервно поставили мне, как важнейший: есть ли у Вас хоть минимум того, что называется талантом? Видите ли, для всех и всюду этот вопрос настолько растяжимый, что представляется большая трудность ответить на него. Что вообще такое талант? Какие у него границы, объем? Понятие это охватывает много мелких и специальных признаков, ступеней: способность, одаренность, музыкальность, талантливость и вверху всего, как генеральное, общее понятие, талант. И я, и Вы — люди, имеющие способности к созданию музыкальной работы, один легкой, другой более тяжелой, ибо один имел очень мало знаний и практики, второй «мел возможность и учиться, и слушать, и упражняться. Большие самостоятельные произведения требуют большой эрудиции, а также и творческого духа, без которого уже не обойтись. Назовем это делом таланта. Но вот благодаря таланту я написал нечто, а оно, в конце концов, и не поднимается над посредственностью. Ну, какой же мой талант? А между тем там, в том произведении, есть и знания, и наука, и мастерство, и даже хорошо звучит, красиво, но — не проникает человеческое сердце, не захватывает массы.

Истинных талантов в мире очень немного, которыми живет большая масса людей, которые покоряют ее, ведут за собой. Мы же себе, не гоняясь за привлекательным «именем», будем... делать овою маленькую работу, всякий по своим возможностям, и оглядываться всякий раз на развитие искусства, не закрывать себе глаз, а учиться, слушать, читать.

Вот сразу начнем с Ваших работ. Начиная говорить о своих взглядах и суждениях, я все же должен сказать, что Вы, как видно-, приступали к работе не с голыми, как говорится, руками, ибо немного учились гармонии, присматривались к хоровым аранжировкам; заметить можно следы технических шагов; пожевали-таки и попробовали немецкой Harmonielehre — это вообще вещь очень важная, нужная. Но quod licet bovi, non licet Jovi¹: что пристало западноевропейской мелодии, то не соответствует славянской, в частности украинской, мелодии. И происхождение и развитие ее произошло в совсем иных условиях... а потому и склад ее гармонический совершенно иной, и требования иные.

Склад ее диатонический, хроматизации чуждается и не признает никаких септаккордов и их Umkehrung’oв. Таким образом основы совершенно другие, иные, противоположные. А Вы, да и я до недавнего времени, руководствуетесь этим в полной мере. Ergo: путь целиком неправильный, неприродный, нужно его оставить. Оставив же, необходимо что-то взамен иметь. Для этого нужно поучиться, перечитать такое прекрасное произведение покойного Петра Сокальского, как его исследования русской народной песни². Труд очень специальный, основанный на глубоко научных принципах. Его нужно изучить. Кроме этого, нужно было бы перечитать сборник русских народных песен Мельгунова с трактатом о народных песнях и с гармонизацией самых песен; тоже Лароша, Фаминцына. Много говорят о недавнем сборнике Пальчикова, который собирал где-то в Вятской или Казанской губернии народные песни и пропевал при главной мелодии все подголоски, как поет народ. Также сборники Балакирева, Чайковского, Р.-Корсакова. Штудируя все такие исследования, труды, нужно непременно походить между сельским людом, по различным околицам, по различным углам края и записывать осторожно, далеко не все, что под руки попадается, а ценный материал [...]

Я что-то не знаю, поют ли у вас парубки или мужчины песни хором? Если нет, то это великое горе для этнографа, не усмотришь законов гармонии.

Обращаюсь к Вашим изданиям:

«Улица»³ — это вязанка песен одна с другой связанных, род Quodlibet’a. Все песни страдают одной болезнью: введена хроматизация в голосах вместо простых, диатонических интервалов. Вообще целому Quodlibet’y и каждой песне в отдельности придан характер целого хор)ового изложения и гармоний чешско-немецких квартетов. Не только строя диатонического не выдержано, но и намерений к тому нет.

Общий вывод: в результате того, что целая пьеса одета не в народную одежду, и использование гармонических интервалов тоже не народное, не диатоническое — частое использование ходов секстами. Из параллельных ходов в народе используются чаще всего ходы терциями, сексты же никогда. Народ вообще в хоре не пользуется одинаковыми подряд интервалами, у него унисон расходится в сексту, далее в октаву, терцию и т. д.

Что касается щедривок⁴ , построенных также по образцу Quodlibet’a, то здесь еще ярче бросается в глаза неприменимость системы чешско-немецких квартетов с целой тяжелой артиллерией драматизированной гармонии. Щелривки, колядки, веснянки и проч. — все это обрядовые песни стародавнего, дохристианского склада. Все их построение — сама простота, начиная от оклада в 3 тана и доходя до 5-6-7-тонового. Они как бы гимн первичного человека силам чудесной природы. Конечно, эти мелодии больше, чем иные, построены не на современном нам мажоре и миноре европейской гаммы, а на звукорядах (тетрахордах), общих для всей прадавней музыки [...]

Таким мировоззрением и нужно- руководствоваться, трактуя наши прадавние мелодии, и гармонизировать их диатоническими интервалами. Хроматизация в голосах изменяет всю их суть до неузнаваемости, придает им целикам чуждый вид, портит, калечит их.

Я, Ваш слуга, тоже болел этой заразительной болезнью в предшествующих своих работах (Quodiibet’ax), пока, изучая природу нашей песни, читая ценные труды наших исследователей: Сокальского, Мельгунова и др., пересматривая и присматриваясь к сборникам кровных нам собирателей: Балакирева, Р.-Корсакова, Чайковского, не уверился, что иду по ложному пути, что наша песня требует не тех приемов, какими руководствуется европейская. Не знаю, как у вас в Галиции, поет ли народ (девушки, парубки, мужчины) песни хором; у нас поет, но никогда 4-голосным складом, редко даже выделяет 3 голоса. Обычное хоровое пение — 2-голосного склада. Каждый голос здесь — целиком самостоятельный мелодический ход, целиком самостоятельная песня; это действительно вариант той первичной песни, который то отходит

от своего основного мотива, то сбивается С ним на какое-то короткое время, чтобы снова отделиться. Каждый такой голос в хоровом нении — самостоятельный контрапункт. Отсюда вывод, что лучших контрапунктистов, как наш народ, не найдете, и, на диво, все это без консерваторий, без велемудрых учебников гармонии. Какой сидит в нем запас музыкального чутья, одаренности, творчества! А мы, гармонизируя песни по учебникам, следим, как бы восполнить недостающие интервалы каким-нибудь тоном либо не пропустить квинту, терцию и иные интервалы; боимся квинт, ибо по науке европейской es wird wohl leer klingen⁵. Народ же наш тем временем в своих несознательных контрапунктических подголосках любит применять квинту, унисон, октаву, кварту, т. к. руководствуется давней гармонией, а там это чистые консонансы. Мы же, наоборот, пригоняем ревностно всевозможные диссонансы: септимы, септаккорды, ставим диезы и бемоли где только можно, калеча этим природу нашей песни [...]

Но, ради бога, не подумайте, что я острым суждением Вашей работы отклоняю Вас навсегда от любимой деятельности. Я хочу предостеречь Вас от того, чем сам очень болел и от чего стараюсь выздороветь. Лучше же, если со стороны попадается человек, который не от злого сердца, а с лучшими намерениями указывает земляку ошибки, которые у каждого из нас были, а может, и теперь есть, и от которых чем скорее освободишься, тем делу скорей дашь правильный ход.

Конечно, делюсь с Вами своими мыслями, как с близким человеком, который хотел выслушать слово братского совета. Поэтому, если мое слово имеет силу для Вас, Вы должны сказать: довольно! в работах такого рода. На мой взгляд, эти работы не нужны ни для Вас, ни для того дела, какому Вы служите, так как опираются на неверную, фальшивую основу [...]

Европа сказала уже миру слово в произведениях великих своих гениев, для нас же еще разве только настает время появляться среди людей. Наша песня в широком европейском свете очень молодая, свежая, новая — ей принадлежит будущее. От нас, сыновей этой молодой народности, зависит поставить ее на путь развития в справедливом, ей принадлежащем, природном освещении. Немалая ответственность лежит на нас, поэтому мы должны, вооружившись твердыми выводами, опирающимися на твердые научные принципы, приступить к работе около нее.

Я думаю, что ваша русинская вообще и львовская публика более оклонна слушать салонную композицию, чем народные песни. Ее к этому приучили свои же патриоты. Отучите же ее общими силами и научите любоваться истинно народным добром — песней в Природной ее одежде. Когда вы сами себя переделаете в этом смысле и публику приучите к народности и в слове, и в музыке, тогда творите, сколько хотите и на какой хотите сюжет: не страшно за будущее. А пока что остановитесь, учитесь на серой свитке, на грубой сорочке, на дегтяных сапогах, ибо там душа божья сидит. Извините за острые слова!

Я дело говорил, ибо ему весь век свой посвятил.

Н. Лысенко

Киев, 17 мая 1896 года

Не бросайтесь в отчаяние, не бойтесь дилетантизма, когда не из чего было еще появиться артистизму. Нужно школы, да еще и хорошей школы, а после нее хорошего, внимательного нелегкого опыта, пока через тернистый путь неудач, горьких разочарований, пустых порывов получится что-то путное. Нет, это не то, что, как говорится, «круть-верть, в черепочке смерть». И снова, может, Вы и сами не угадаете, что лучше для Вас— быть либо филологом, либо музыкантом. Только филологию Вы серьезно изучаете через университет, а музыка — «тяп да ляп»! Но и она в ручки не дается, пока с помощью науки не будете ее изучать. Вы совершенно правы, когда заботитесь о фортепианной игре — она в большой мере пригодится для творчества и успеха его, ибо, играя, Вы прелюдируете и это наводит уже на музыкальные мысли; далее, благодаря пианизму Вы свободно читаете разлиные школы: классиков, романтиков, рационалистов, черпаете для себя, что Вам больше по душе, доступнее, 'симпатичнее.

В книге Сокальского огромная маоса фактов, примеров, науки, столь нужной, о славянской народной музыке и праматерной греческой. Пусть я буду твердым патриотом и в музыке, но мне (как и Вам) дело не в сепарации нашей песни с русской или иной какой, а в глубоком изучении, пестовании своей. Пусть эта песня имеет общие черты и с русской, как кровной и славянской (иначе и быть не может), но я любуюсь в своей песне самостоятельными оборотами в мелодическом рисунке песни, чудесной мягкостью, оригинальной смесью мажора с минором, даже и окаменелым диатонизмом, застывшим в овоей прадавности, но в отношении требования слова податливым, смягчающимся, поэтому и в гармонизации не слишком суровым, жестким, но красивым, ласкающим слух и мысль. Не каждая украинская песня диатоническая — к ней и мерка должна быть иная, более мягкая, но все же не преимущественно хроматическая в ее гармонизации, до какой, например, дошла гармонизация современных европейских произведений, словом, постолько, посколько сам мелодический материал песни это допускает. Если же случится песня склада диатонического, старого, ее нужно гармонизировать в соответственных ладах, но, снова, не в тех аскетических, в которые А. Рубец ее одевал. От такой гармонизации сейчас меня воротит, я слышу сразу что-то чужое, насильственное, неприродное.

Боже, боже! Какая великая потребность для музыканта, а вместе и народника, походить между селянским людом, узнать его мировоззрение, записать его пересказы, воспоминания, пословицы, песни. Вся эта сфера, как воздух, необходима человеку; без нее грешно начинать свою работу и музыканту, и филологу. Фольклор — это сама жизнь! Я, бывший студентом университета, каждое лето, когда мне случалось ездить в деревню, с любовью отдавался этой работе. Поэтому я, между прочим, и проникся духом народной песни; она меня сроднила с народом, меня, случайно оторванного от своего «наименьшего брата» силой сословной отрубности и цивилизации. Фратернизацией с народом мы — старые товарищи, бывшие давние студенты — охотно занимались и позднее, по