Выпуск № 3 | 1951 (148)

Последние произведения Н. Я. Мясковского

В. ВАСИНА-ГРОССМАН

О последних произведениях Н. Я. Мясковского трудно говорить как о посмертных сочинениях — так много в них живого творческого горения и о таких важных жизненных проблемах советского творчества заставляют они подумать. Слушая эту музыку, с особенной остротой ощущаешь значительность утраты. И вспоминается при этом прежде всего не смерть Н. Я. Мясковского, а жизнь его, целиком отданная любимому труду, полная творческих исканий, серьезных ошибок и противоречий, завершившаяся утверждением реалистических принципов. Вдохновенным, честным, беззаветно преданным искусству художником-патриотом предстает перед нами Мясковский в своих последних сочинениях, «как живой, с живыми говоря».

Исполнение последней, 27-й симфонии Н. Я. Мясковского оказалось одним из самых больших и радостных событий нашей музыкальной жизни. В этом произведении радуют не только талант и мастерство. Это не просто еще одна удача композитора, это удача особого рода. Симфония привлекает удивительной значительностью музыки и в то же время благородной простотой ее.

Жанр симфонии почти всегда был для Н. Я. Мясковского выражением философских раздумий. Часто в этих раздумьях было слишком много личного, оказывавшегося далеким от требований и запросов окружающей жизни. Композитор находил в себе мужество признаваться в этом: так, называя свою 13-ю симфонию «страницей из дневника», он писал, что ее вызвала к жизни «потребность в какой-то разрядке накопленных субъективных переживаний, неизменно мне свойственных и вряд ли уже истребимых в моем возрасте»1.

Говоря о своих поисках музыкального языка социалистического реализма, Мясковский признавался: «Я не знаю, каким этот язык должен быть, и не знаю рецепта его поисков»2.

Цитированные выше «Автобиографические заметки» сейчас перечитываются с особым чувством. Нельзя не отметить, что композитор нашел в себе силы сказать всем большую и глубокую правду о своем творчестве, о себе самом, о трудных и подчас мучительных исканиях.

Реалистические художественные задачи, поставленные композитором перед собой еще тогда, когда писались «Заметки», разрешены в 27-й симфонии с большой смелостью и убежденностью. Но для того, чтобы достичь этой творческой победы, композитору пришлось пройти большой, противоречивый путь, то приближаясь к заветной цели, то снова поворачивая вспять.

Талант Мясковского по-новому раскрылся для нас в 27-й симфонии. Все лучшее, что было им найдено на протяжении творческого пути, сочеталось здесь в высоком единстве, обогащенном новыми чертами. Симфония не может не волновать глубокой правдой высказывания; в этом смысле она тоже является «страницей из дневника». Но в этой музыке мы уже не ощущаем субъективистской замкнутости, она говорит о том, что близко и понятно многим. Здесь найдена та «открытость» чувства, которая так долго не давалась Мясковскому. В симфонии есть и раздумье и скорбь, но общий тон ее все-таки удивительно светлый и ясный — той мудрой ясностью, которая приходит к человеку под вечер жизни, как плод долгих лет творческого труда.

Благородно простой музыкальный язык симфонии соответствует ее общему замыслу. Не только у Мясковского, но и

_________

1 Н. Я. Мясковский. «Автобиографические заметки о творческом пути». «Советская музыка», 1936, № 6.

2 Там же.

вообще в советской симфонической музыке трудно найти произведение, которое было бы так же наполнено песенностью, так же пелось бы с первой до последней ноты.

Обратимся еще раз к «Автобиографическим заметкам». Мясковский писал в них: «Ни устремление в сторону народной песни, ни интонации наших городских мелодий в чистом виде не кажутся мне еще теми единственными данными, которые создадут музыкальный язык социалистического реализма в инструментальной музыке, специфика которой имеет глубокие отличия от музыки песенно-вокальной».

В этих словах отразилось стремление композитора слишком резко разграничивать две сферы музыки — инструментальную и вокальную. (Эта ошибка, кстати, была свойственна не одному лишь Мясковскому.) Думается, что отчасти поэтому многие даже удачные его сочинения не смогли стать вполне доходчивыми, а их музыкальные образы как-то не раскрылись до конца. В 27-й симфонии каждая музыкальная мысль досказана, допета, и это еще более усиливает то ощущение необычайной искренности, о котором хочется говорить как о самой характерной черте симфонии.

Песенность 27-й симфонии — именно русская песенность. И дело здесь не только в претворении характерных русских народно-песенных интонаций, но прежде всего в методе их использования. Песенные интонации не инкрустированы в музыкальную ткань симфонии, они распеты, как любил говорить Б. В. Асафьев. Мелодия как будто растет из начальной интонации, не дробясь, не расчленяясь, как растет из зерна живое растение.

Симфония начинается песенной мелодией, развертывающейся медленно, задумчиво, скорбно:

Пример 1

Та же мелодия становится основной темой главной партии 1-й части, резко изменив свой характер. Меняются темп, оркестровка: тема теперь звучит у струнной группы, и по контрасту с глуховато-сумрачным тембром фагота, певшего эту тему во вступлении, звучность струнных кажется особенно светлой и яркой. В самой теме подчеркиваются наиболее активные, «упругие» интонации, ее развитие в главной партии построено на восходящем мотиве:

Пример 2

Так из темы скорбного раздумья рождается образ свободного движения вперед.

Активные, устремленные темы — не редкость в симфониях и сонатах Мясковского. Но движение их часто развивалось, как бы преодолевая внутренние препятствия; отсюда характерная «угловатость» многих тем Мясковского. Из предшествующих его симфоний, пожалуй, только в 16-й мы найдем тему с таким свободным и легким движением. Но в цитированной выше теме 27-й симфонии есть и еще одно примечательное качество, которое с такой определенностью ранее не проявлялось: инструментальная тема, обладающая большой внутренней энергией и способностью к симфоническому развитию, рождается из песенной темы вступления. Тем самым преодолевается та искусственная преграда между вокальной и инструментальной музыкой, которую мы отмечали выше как один из внутренних тормозов в развитии симфонизма Мясковского.

Вторая, побочная тема 1-й части тоже имеет своего рода «вступление» — ей предшествует свирельный наигрыш-импровизация (кларнет соло).

Тема побочной партии — одна из самых прекрасных лирических тем во всем творчестве Мясковского. Песенная мелодия льется «неисходною струей», как льются народные песни — пока хватит дыхания у певца. Ассоциации с глинкинским «Жаворонком» возникают здесь не случайно: и начальная интонация этой темы, и удивительная напевность и цель-

  • Содержание
  • Увеличить
  • Как книга
  • Как текст
  • Сетка
Личный кабинет