Выпуск № 2 (147) | 1951 - страница 4

его воздействия музыкальным жанрам, как кантата, симфония. Область симфонизма с ее особыми возможностями обобщения, высокой типичностью образов, яркими и крупными контрастами и напряженно-действенным развитием дает композиторам превосходные творческие перспективы. Русские классики подают здесь непревзойденный пример. К сожалению, формалистическое направление оказало особенно губительное воздействие на симфонизм: у нас в большом количестве создавались антиреалистические симфонические произведения, в которых обобщение сменилось абстракцией, типичность — схематизмом, яркие жизненные контрасты — игрой в гротескные сопоставления. Теперешнее возрождение подлинного симфонизма как искусства реалистического и народного в духе указаний Постановления ЦК ВКП(б) совершается не без больших трудностей.

Из восьми симфоний, прозвучавших на смотре, шесть представляют русскую симфоническую школу. Если на предыдущих показах советской музыки в 1948 и 1949 гг. было очень немного новых русских симфоний, что специально отмечалось пленумами Правления ССК, то теперь симфонии Артамонова, Кожевникова, Книппера, Мосолова, Мясковского и Щербачева стремятся восполнить этот пробел. Каждая из упомянутых симфоний имеет свой облик. Но в каждой из них автор стремится воплотить принцип народности, создать подлинно русское произведение. При этом выступают различные, но весьма характерные для данного периода советского симфонизма трудности и противоречия развития. Самое основное из этих противоречий выражается в несоответствии между народной по своим истокам тематикой и пониманием целого, развитием этой тематики, которое не отображает типичных свойств духа и характера русского народа в его сегодняшний день.

В этом смысле по-своему показательны симфонические произведения Артамонова, Мосолова и Щербачева — сочинения очень различные по индивидуальности их авторов, общему замыслу, уровню мастерства. Симфония Артамонова, простая и непосредственная, опирается на русский песенный материал, с начала до конца проникнута единым тематическим устремлением; мелодические истоки ее отличаются народностью подобно симфониям Калинникова. Но все произведение в целом, не содержащее ярких и типичных жизненных контрастов, несколько вялое по своему развитию, тусклое по оркестровке, не дает представления об облике нашего народа, о его живых образах, помыслах, работе и борьбе, о темпе и напряжении его жизни. Нам скажут: а разве симфония не может отображать более частное или более узкое жизненное содержание? Нет! Являясь монументальным обобщающим жанром, основываясь на типичных народно-песенных темах, симфония тем самым претендует на то, чтобы в своей драматургии, в системе образов, в развитии целого отобразить типичное в жизни народа, напряжение и пафос, красоту и величие ее, страстную действенность, всепокоряющую и захватывающую силу идей и чувств народа. Разумеется, наши симфонии, как и любые другие жанры, должны быть многообразными: и более широкими по замыслу, и более скромными, и эпическими, и лирическими, и героическими. Но во всем этом многообразии при любом выборе темы образы и содержание симфонии должны быть типичными для нашего времени и нашего народа.

Советские композиторы верно направляют свои искания, обращаясь в симфонизме к народным музыкальным истокам; но им еще часто оказывается не под силу нахождение нового в свободном развитии своих тем, нахождение этого нового в соответствии с новым в жизни народа. Здесь никак нельзя ограничиваться отдельными якобы народными приемами развития. Чайковский создал свой симфонизм, опираясь на русскую мелодию, на строй русского искусства, как новое явление, отображающее дух и характер народа, но не ограниченное частными приемами народной музыки.

Трудно в кратких словах сформулировать, в чем заключается основное противоречие большой, многообразной по материалу новой симфонии Щербачева. В ней много хорошей музыки, яркой, колоритной, вполне русской. Особенно привлекательна по тематике вторая часть симфонии, вызывающая конкрет-

ные образные представления, запоминающаяся как сильная эпическая картина старинной битвы за русскую землю. Очень благородны наиболее ясные лирические эпизоды из третьей части. Но в целом эта широко развернутая симфония не удовлетворяет как творческая концепция. Все время кажется, что жизнь отображается в ней как-то со стороны, в плане исторического романа со стилизацией, пестро и порою разукрашенно. Былинная битва во второй части, лирическое самоуглубление в третьей, своеобразные скоморошные эпизоды в финале — все это создает как будто бы достаточно яркие контрасты... Но они не типичны для жизни нашего народа сегодня, они не проникнуты единым внутренним чувством и общим симфоническим током. Этим мы вовсе не зачеркиваем ни напряженных исканий автора, ни вообще значения его симфонии. Мы лишь показываем на данном примере, как трудно разрешить в большом симфоническом замысле проблему народности в нашем новом ее понимании.

По-особому проявилась эта трудность в симфонических картинах Мосолова, гораздо более простых по своему плану. Здесь композитор опирался на чудесный народно-песенный материал, на темы современных кубанских песен, своеобразные, свежие, завоевывающие симпатии слушателя. Но Мосолов остановился на полпути. Его произведение никак не оправдывает тех ожиданий народности, которые рождаются от его исходных тем. Симфоническое развитие далеко не поднимается до уровня тематики, оно разочаровывает и охлаждает.

Не ставя перед собой особенно сложных проблем, не раздувая симфонический цикл, но основываясь, с нашей точки зрения, на достаточно жизненных творческих соображениях, создал свою 11-ю симфонию Книппер. Ее тематика очень ясна в своей русской песенной характерности, она современна, даже связана с бытом; развитие ее не широко, и на глубину общей концепции симфония не претендует. Контрасты лирики и героики в первой части, острое и тонкое по изобретательности русское скерцо, жанровая картина и в то же время переживание в третьей части, боевой подъем и вызов (образы боевой массовой песни в финале — все это дано здесь без углубления, но верно по тенденции и очень доступно, в ярком оркестровом воплощении. Однако в симфонии ощущается неуравновешенность целого, особенно в соотношении двух последних частей: следуя за широкой и внутренне контрастной медленной частью, финал кажется чрезмерно лаконичным, лапидарным, он как бы отрезает путь развитию.

Трудно, очень трудно дается еще нашим композиторам народность симфонизма, народность больших обобщений и широкого развития образов даже при новых, народных истоках самих музыкальных тем. Некоторые из наших симфонистов в своих исканиях чрезмерно «раскидывают» замыслы (как Щербачев), другие упрощают их (как Артамонов), наконец, третьи слишком ограничивают себя (как Книппер).

Особое место среди русских симфоний занимает 27-я симфония Мясковского — лучшее сочинение из показанных на смотре, посмертная симфония замечательного русского композитора, его творческое завещание советской музыке. В этой симфонии выступает все то лучшее, что было в симфонизме Мясковского, начиная с его 5-й симфонии, выступает в совершенной форме, в чистом облике, освобожденным от тяжелого, трудного, вязкого, сумеречного в мыслях и чувствах. 27-я симфония Мясковского — прекрасное произведение, полное красоты и благородства, проникнутое глубоким и живым человеческим чувством и в то же время гармоничное и стройное. Партитура 27-й симфонии — образец высокого мастерства, выразительной свежести красок. Цельность замысла, единство его, всегда ощутимое в лучших симфонических циклах Мясковского, сочетается здесь с яркими, жизненными в своей основе контрастами. Выразительные, глубоко русские по своим традициям темы симфонии развиваются естественно, широко, в большом напряжении, достигая ярких кульминаций. Тематика и методы развития здесь едины; мы чувствуем единое симфоническое дыхание в этом потоке музыки. Симфония раскрывает богатый и прекрасный духовный мир русского человека в наши дни, благородство его побуждений, силу его чувства, его высокую духовную красоту.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание