сию «для берегов солнечной Испании»; там этот незадачливый герой «сохнет от тоски», между делом увлекает прекрасную испанку, подвергается нападению со стороны ревнивых испанцев и, наконец, под звуки песен русских Матросов благополучно возвращается на родину. Загоскин отнесся к либретто крайне небрежно и попросту перенес в новую оперу стихи из своего либретто «Пана Твардовского».

Музыка оперы неровна. Условно и сухо передан испанский колорит; привычные ритмы болеро звучат назойливо-плоско, а центральный номер «испанского акта» (песня испанского трубадура) представляет простую переделку романса Верстовского «Ночной зефир». Удались Верстовскому лишь отдельные эпизоды: русские песни (их исполняет перед испанцами слуга Завольского, Никанор) и остроумный дуэт двух офицеров (Завольского и Зимогорова) в ритме марша, близкий военным, «гусарским», песням Алябьева.

Над следующей сказочной оперой «Чурова долина» Верстовский работал с новым либретистом, известным литератором А. А. Шаховским. О сюжетной близости «Чуровой долины» к «Руслану» Глинки уже говорилось в работе Н. Финдейзена. Вполне объяснимо участие в опере Шаховского: ведь именно Шаховской в 1837 году предложил Глинке сюжет «Руслана». Сотрудничество Шаховского с Глинкой не состоялось; но уже в 1838 году (по намекам Верстовского в письме к Н. В. Всеволожскому) он становится сотрудником Верстовского и на старинный лад, в духе «волшебной» оперы раннего XIX века, перерабатывает пушкинскую поэму. Здесь и княжна Зоря, дочь мифического славянского князя Превзыда, и три ее жениха (среди них — князь Хозарский), и пышный свадебный пир, а затем — волшебный сон Зорюшки и ее похищение нечистой силой, и приключения княжны в зачарованном лесу, среди русалок, оборотней и прочей «нечисти лесной». Множество нагромождений, чисто театральных постановочных эффектов, которыми любили прельщать публику в те времена искусные режиссеры и художники-декораторы, затемняют ясный смысл пушкинской сказки. Но Верстовскому сюжет и стиль его либретто пришлись, видимо, по душе. Опера была закончена к июню 1843 года и лишь в 1884 поставлена на сцене Московского Большого театра; роскошные декорации, о которых позволяют судить хорошо сохранившиеся эскизы, не спасли ее от провала: стиль условной «волшебной романтической оперы» к этому времени уже устарел. «Чистая декоративность» сюжета, без романтической патетики, страстности, тоже, по-видимому, расхолодила Верстовского.

На склоне лет, в последней опере «Громовой», он возвращается к прежней легендарно-романтической опере, к любимой славянской романтике и далеким преданиям об Аскольде и Дире. Постановка оперы, в 1857 году, не принесла большого успеха, но в музыке ее и сейчас можно оценить ряд красочных, выразительных моментов. Типичный для Верстовского «русско-славянский» колорит, удачные массовые сцены, пиры и празднества, народные игры и пляски сближают оперу с «Аскольдовой могилой». Заставляют вспомнить о прежнем Верстовском и темпераментные, изящные славянские танцы- (русский, валахский, мазурка, краковяк). Думается, что эта опера не была забыта Серовым в годы сочинения его «Рогнеды».

В I860 году Верстовский оставляет службу в театре после 35 лет работы, — то в должности инспектора репертуара (во время директорства Загоскина), то в качестве управляющего театральной конторой (после объединения, в 1840 году, московских и петербургских театров).

Деятельность Верстовского в истории русского театра заслуживает обстоятельного исследования. Она по-разному освещена в трудах историков и мемуаристов. Верстовский рисуется нам то жестким и деспотичным начальником-бюрократом, насаждавшим театральную дисциплину весьма характерными дли этой эпохи методами (вплоть до содержания актеров под арестом в «трубной» комнате пожарной команды!), то взыскательным и придирчивым «хозяином» — блюстителем театрального бюджета, тщательно проверявшим расценку каждого лоскутка на платье актрисы, то, наконец, преданным своему делу энтузиастом-педагогом, лично подготовлявшим певца к выступлению в той или иной роли¹.

Верстовский — художник-энтузиаст, организатор русской оперной сцены, все свои силы отдавший русскому театру. Горячая любовь к родному искусству, борьба за русскую оперную сцену в эпоху безраздельного господства «итальянщины» и прямого издевательства над первыми русскими операми — вот что делает для нас незабываемым облик Верстовского.

Последнее сочинение Верстовского — кантата «Пир Петра Первого» на текст стихотворения Пушкина. Посылая кантату Одоевскому в конце 1860 года, Верстовский указывал, что главная тема ее «есть песня народная, принадлежащая времени Петра — «На матушке на Неве-реке молодой матрос корабли снастил». Эту песню я часто игрывал покойному Пушкину, и она приводила его в восторг». Глубоко трогателен у позднего Верстовского этот возврат к Пушкину, к дорогим воспоминаниям юных лет — к лучшей своей творческой поре. Верстовский — сверстник молодого Пушкина, сверстник бурной эпохи восстания декабристов — вновь оживает в этом простом рассказе. Таким останется он и в нашей памяти.

_________

¹ В воспоминаниях Соловьева читаем: «Певец Бантышев своими блестящими успехами в роли Торопки в опере "Аскольдова могила" был обязан, главным образом, указаниям Верстовского. Он передал ему и этот широкий разгул русского человека, и эту беззаботную веселость вместе с хитрым «себе на уме». Вообще в деле искусства Верстовский действовал благотворно на всех артистов — приходил ли на сцену во время репетиции, сидел ли в ложе во время спектаклей, — он всегда сообщал артистам жизнь и одушевление. Они чувствовали себя, как говорится, в ударе; им хотелось играть, и в его присутствии они всегда играли лучше, нежели без него, хотя бы то было и при многочисленной публике. Его замечания были всегда верны и полезны, а похвалы всегда заслужены; оттого артисты им очень дорожили».

Пушкин и Верстовский

А. ФРИДЕНБЕРГ

Три неопубликованных письма из собрания А. Н. Верстовского, хранящегося в Государственном центральном театральном музее им. А. Бахрушина, относятся к 1823 и 1829 годам. К 1823 году относится письмо Е. А. Уваровой к А. Н. Верстовскому и к 1829 году — письма к нему М. П. Погодина и П. А. Вяземского.

Е. А. Уварова — А. Н. Верстовскому

Княгиня дала мне поручение просить Вас к ней в воскресенье. Будут все те же, исключая графа Воронцова. Она желает, чтобы он Вас услышал прежде своего отъезда, и надеется, что если Вы этого не сделаете для нее, то по крайней мере из дружбы к Пушкину, которого нельзя приятнее вспомнить графу, как Вашей музыкой. Итак Вам дается срок ехать в Ораниенбаум только от пятницы до субботы. А сегодня мы уповаем, что новое знакомство не заставит Вас забыть старое, что Вы непременно будете у нас вечером вопреки всего министерства.

Письмо без подписи и без даты. Автором письма А. А. Бахрушин считал Е. А. Уварову (жену будущего министра просвещения С. С. Уварова). Екатерина Алексеевна Уварова, дочь гр. Разумовского, была знакомой Пушкина. Старой знакомой поэта была и княгиня Евдокия Ивановна Голицына, о которой, по-видимому, говорится в письме и салон которой Пушкин часто посещал в 1817–1819 гг.

Письмо должно быть отнесено к маю 1823 года. 27 мая 1823 года М. С. Воронцов был назначен генерал-губернатором Новороссии. В июне 1823 года он был уже в Одессе. Летом того же года Петербург покинул А. Н. Верстовский, поселившийся на постоянное жительство в Москве. В 1823 году Верстовским была положена на музыку «Черная шаль» («Молдавская песня») Пушкина. Вероятно, ее и исполнял Верстовский в присутствии Воронцова на вечере у кн. Голицыной. Позднее, инсценированная на Московской сцене 23 ноября 1823 года «Черная шаль» в исполнении тенора Булахова имела громадный успех.

Верстовский помог А. И. Тургеневу «истолковать Воронцову Пушкина и что нужно для его спасения» (из письма А. И. Тургенева к П. А. Вяземскому от 15 июня 1823 года)¹. Его музыка расположила Воронцова в пользу поэта. В июле 1823 года Пушкин был переведен из Кишинева в Одессу. Первое время пребывания поэта в Одессе Воронцов относился к нему внимательно и хорошо, а потом, как известно, резко изменил отношение к нему. В письме к брату Льву от 25 августа 1823 года Пушкин писал: «Между тем приезжает Воронцов, принимает меня очень ласково, объявляет мне, что я перехожу под его начальство, что остаюсь в Одессе». В письме к Вяземскому из Одессы (начало апреля 1824 года) Пушкин шлет «Верстовскому усердный мой поклон».

К марту 1829 года ко времени пребывания Пушкина в Москве, проездом на Кавказ, относится записка М. П. Погодина к Верстовскому:

Не свободно ли будет завтра (среда) почтеннейшему Алексею Николаевичу пожаловать ко мне на завтрак часов в 12? У меня будут странствующие поэты... (неразборчивое слово) Пушкин, Мицкевич и пр. Обнимаю

Ваш Погодин.

Завтрак у Погодина состоялся 27 марта 1829 г. В своем дневнике Погодин записал: «Завтракали у меня представители русской общественности и просвещения: Пушкин, Мицкевич, Хомяков, Щепкин, Венелин², Аксаков, Верстовский, Веневитинов...³. Верстовскому и Аксакову не понравилось». Этот завтрак, вероятно, был вызван проездом через Москву из Петербурга за границу поэта Адама Мицкевича. В том же 1829 году П. А. Вяземский писал Верстовскому:

Благодарю Вас за добоое расположение и за доброе намерение. Доктор ждет Вас сегодня часов [в] 6. Обедаю у Дениса Давыдова. Можете туда за мною заехать в 5 1/2. Он живет в своем доме у Колымажного двора в переулке за домом Апраксина. Или свидимтесь у Жихарева: он живет в своем доме под Новинским. Или просто будьте у меня в 5 3/4. Располагайтесь как угодно, по Вашему пожеланию. Всячески и всюду буду ждать Вас с удовольствием и благодарностью, только уведомьте меня, на что решитесь.

_________

¹ Астафьево. Архив II.

² Деятель болгарского возрождения, историк.

³ Брат поэта, Д. В. Веневитинова.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Пушкин и Верстовский

А. ФРИДЕНБЕРГ

Содержание