шие на инструменте, не дают себе отчета в том, что движение мелодии состоит из отдельных звуковых точек, слышат в ней не «звуки», а неразрывное движение голоса. И как для ученика является открытием, что песню можно разложить на звуки, так и для преподавателя открывается, что естественно и непосредственно воспринимающий мелодию слух скорее может различить ее деление на осмысленные части музыкальной речи, — фразы, интонации, — чем то «элементарное» деление, которое для музыканта, привыкшего отождествлять движение голоса с точками нотных знаков, кажется самым простым.

Совершенно непривычной для педагогов Народной консерватории была и другая сторона работы в ней. В музыкальных учебных заведениях, находившихся под покровительством ИРМО (Императорского русского музыкального общества), преподаватели не могли почувствовать полицейских стеснений. Здесь же само существование какой-то народной консерватории, к тому же состоящей при Обществе народных университетов, вызывало недоверие полицейских властей. Каждую осень при получении в Московском градоначальстве разрешения на печатание объявлений о приеме, нам надо было объяснять, что такое Народная консерватория и на каком основании она существует. А на занятия хоровых классов иногда являлись «блюстители порядка» в лице группы городовых, подслушивавших под дверью, не поются ли здесь опасные, революционные песни. Были и такие случаи, когда учащихся, почему-нибудь еще не внесенных в официальные списки, препровождали в участок «для выяснения личности».

Вслед за Москвой открылись народные консерватории в Петербурге и некоторых провинциальных городах — Саратове, Казани и др. Но здесь музыкально-просветительная работа заключалась только в организации концертов и лекций о музыке. В остальном же это были просто общедоступные музыкальные классы пения и игры на инструментах.

Тенденция к превращению в такие же общедоступные музыкальные классы всегда существовала и в Московской Народной консерватории, среди определенной группы педагогов. С самого начала ее существования эта группа вела скрытую борьбу за расширение сольных классов и сокращение хоровых, за отказ от работы на окраинах Москвы, то есть, фактически, отказ от всех новых начинаний консерватории. В 1916 году эта консервативная группа одержала верх, и большая группа прогрессивных педагогов вышла из консерватории (среди них был ряд организаторов и основных работников — Богословский, Брюсова, Гольденвейзер, Дейша-Сионицкая, Игумнов, Медведева, Яворский и др.).

В большой мере причиной этой катастрофы в жизни Московской Народной консерватории было то, что она не поставила себе с самого начала задачи тесно связаться с рабочими массами Москвы. Занятия шире всего были развернуты в центре, где их посещали, главным образом, служащие и учащиеся общеобразовательных и высших учебных заведений. Хоровые классы на окраинах, где процент рабочих был значительно больше, закрывались из-за недостаточного количества учащихся. Таким образом, основной базой в конце концов оказался состав центрального района, а он требовал не общего, но, в первую очередь, профессионального музыкального образования.

Опытом музыкально-просветительной работы дореволюционного времени можно также считать лекции о музыке в Научно-популярном отделе Университета им. Шанявского. Но это начинание уже почти совпадало с началом революции. Меня пригласили читать эти лекции с начала 1917 года. В программу лекций входили самые разнообразные вопросы музыки, — был цикл лекций по истории музыки, более подробные лекции по отдельным эпохам истории музыки, по отдельным композиторам, по русской народной песне, лекции на такие общие темы, как «культурные задачи музыки», «музыка инструментальная и вокальная», «музыка и слово», «звукоподражание в музыке» и т. д. У большинства слушателей, так же как и у слушателей Народной консерватории, не было специальных музыкальных знаний, но общий уровень развития слушателей Научно-популярного отдела был значительно выше. План бесед обсуждался вместе с ними, все эти вопросы, видимо, возбуждали интерес. Лекции продолжались в 1918 и в 1919 гг. В первое время лекции собирали большое количество слушателей, позднее число их стало заметно редеть, зимой 1919 года лекции прекратились.

Но и это начинание в области музыкального просвещения дореволюционного времени было начинанием узко-«просветительного» характера, не связанным с вопросами революционного рабочего движения^1. Конечно, весь этот опыт далеко еще не отвечал задачам, ставшим перед работниками массового музыкального просвещения в революционные годы. В области методики музыкально-просветительной работы в ее узком значении эти начинания могли быть в какой-то мере опорной точкой, от которой можно было начинать строить

_________

¹ Из ранних опытов массовой музыкально-просветительной работы для рабочих Москвы можно было бы также назвать работу на «Пречистенских курсах для рабочих». Но этот довольно кратковременный опыт не получил большого развития и сведений о нем сохранилось мало.

новые методы, соответствующие новым задачам, но само существо этих методов должно было измениться.

«Перед победившим пролетариатом открылась земля, ныне ставшая общенародным достоянием, и он сумеет организовать новое производство и потребление на социалистических принципах. Раньше весь человеческий ум, весь его гений творил только для того, чтобы дать одним все блага техники и культуры, а других лишить самого необходимого — просвещения и развития. Теперь же все чудеса техники, все завоевания культуры станут общенародным достоянием, и отныне никогда человеческий ум и гений не будут обращены в средства насилия, в средства эксплуатации. Мы это знаем — и разве во имя этой величайшей исторической задачи не стоит работать, не стоит отдать всех сил?» (заключительное слово В. И. Ленина перед закрытием III Всероссийского съезда Советов 31 января 1918 года¹).

Были люди, готовые отдать этому делу все свои силы. Но верное направление могла указать только ясно осознанная марксистско-ленинская теория. В эти же дни мы путь искали ощупью.

Первым организатором массовой советской музыкальной жизни в Москве был Московский совет рабочих и солдатских депутатов. Уже 6 мая 1917 года в нем была создана Художественно-просветительная комиссия с разделами по различным видам искусства. Группа художественных деятелей, принимавших в ней участие, была невелика. Но среди них были и большие специалисты, такие, как писатель Вересаев (Смидович), режиссеры Бебутов, Волькенштейн, дирижер Купер, скрипач Цейтлин, артистка Большого театра Н. Подгорецкая² и др. Председателем комиссии была Е. Малиновская (позднее П. Керженцев). Председателем Музыкальной секции была Брюсова.

Основное внимание Музыкальной секции в эти первые месяцы было сосредоточено на организации концертов, так как их прежде всего требовали от организаторов массовых музыкальных мероприятий.

Но удавалось устраивать почти исключительно так называемые «сборные» концерты. Трудно сейчас решить, было ли это результатом влияний хозяев Московского совета того периода, — меньшевиков и эсеров, — или что другое, но концерты эти носили явно халтурный характер. Готовили их наспех, программы были случайные, построенные тоже наспех, исполнение не всегда было на высоте. Казалось, что те, кто требовали такой спешки от устроителей концертов, не считали нужным заботиться об их художественности, — для рабочих масс достаточно и того, что им давали вообще какие-то концерты!

Все это было настолько неприемлемо, что мы, группа музыкантов, вскоре отказались работать в Художественной комиссии.

После Октября новые руководители Московского совета обратились к нам с предложением вернуться и возобновить работу на новых основаниях. И, вернувшись, мы действительно встретили иное, гораздо более серьезное отношение к нашей работе и вообще к задачам искусства. Появилась возможность устраивать циклы концертов для рабочих со строго продуманной программой. Так, например, в декабре 1917 года была выпущена программа цикла из четырех концертов русской музыки: «Народная песня (в чистом виде и в гармонизации композиторов)»; «Наши классики (Глинка, Серов, Даргомыжский)»; «Школа “Могучей кучки” (Балакирев, Бородин, Мусоргский, Римский-Корсаков)»; «Чайковский и его последователи». Концерты обычно начинались с пения рабочих революционных песен и Марсельезы. С 1918 года почти каждый концерт начинался с пения «Интернационала».

Сохранились воспоминания о том, как относился к этим первым шагам в массовой музыкально-просветительной работе В. И. Ленин. М. М. Блюменталь-Тамарина в своих воспоминаниях (в журнале «Театральная декада», 1934 г., № 28−29) рассказывает об одном концерте в Кремле, где в этот день выступал В. И. Ленин перед красноармейцами латышского стрелкового полка. «Товарищ Ленин сошел с эстрады. Он хотел уйти. Но Н. Г. Подгорецкая, руководившая концертом, подошла к нему и говорит: “Не хотите ли послушать концерт?” Тов. Ленин ответил, что он очень устал, но когда увидел наши лица, наши горящие глаза, жаждущие видеть его во время наших выступлений, он согласился. Владимир Ильич прослушал весь концерт, потом подошел к нам, пожал всем руки и уехал». Сама Н. Г. Подгорецкая рассказывает еще об одном своем разговоре с Владимиром Ильичом на другом концерте, в рабочей аудитории, по поводу репертуара концерта. Подгорецкая жаловалась В. И. на то, что нет музыкальных произведений на новые, революционные темы. В. И. сказал ей, что это ничего: такие произведения будут, а теперь надо исполнять русских классиков, как можно больше знакомить рабочих с русской классикой.

В то же почти время начали устраивать концерты для рабочих и другие организации. Еще весной 1317 года был проведен ряд «Концертов Кусевицкого», весь вало-

_________

¹ В. Ленин. Сочинения, т. XXII, стр. 225.

² Выражаю тов. Н. Г. Подгорецкой, одному из активнейших деятелей Художественно-просветительной комиссии, свою глубокую благодарность за предоставление мне ценных, сохраненных ею, материалов того времени.