Выпуск № 6 (111) | 1947 - страница 16

А. С. Оголевец рассматривает современное музыкальное мышление как некое единство, игнорируя вопрос об идейной сущности различных направлений. Он не противопоставляет советское музыкальное творчество упадочному буржуазному искусству. Он выдвигает абсолютно неправильное положение о всеобщем кризисе, будто бы переживаемом современным музыкальным искусством, повторяя типичную для буржуазных эстетов мысль о связи музыкального прогресса с переходом к новым, более утонченным звуковым системам.

Современное состояние музыкального искусства характеризуется, по Оголевцу, не борьбой противостоящих художественных мировоззрений — загнивающего декадентски-модернистического искусства буржуазии, с одной стороны, и искусства нашей страны, с другой, — а спором между «ретроградами», придерживающимися 12-звучной системы, и «сторонниками прогресса», то есть приверженцами 17-звучной системы (см. «Введение», стр. 469).

Говоря о современном музыкальном мышлении, А. С. Оголевец приводит в качестве положительного примера произведения Стравинского. При этом не делается ни малейшей попытки выяснить действительное место Стравинского в музыкальной жизни Западной Европы и Америки, так же как нет и критического отношения к идеям того упадочного направления, которое возглавляется Стравинским.

Констатируя эти и некоторые другие ошибки работ А. С. Оголевца, резолюция говорит: «расценивая книгу Оголевца в соответствии с декларированными им задачами создания обобщающей историко-теоретико-эстетической концепции в области музыки, необходимо констатировать глубокую порочность его концепции. Искажая и вульгаризируя основные положения марксистско-ленинской методологии, открывая широкий доступ идеалистическим воззрениям, занимая позиции формализма и антиисторического априоризма, Оголевец вступает в коренное противоречие с практикой и допускает грубые идейно-политические ошибки».

В своих трудах А. С. Оголевец, объявляя несостоятельными многочисленные школы теоретической мысли, признает единственно научной лишь свою собственную теорию. Исключения делаются лишь для немногих учений, в том числе для так называемой традиционной школы музыкознания XIX и начала XX века, чрезвычайно своеобразно и неправильно толкуемой. Особенно искажена А. С. Оголевцом картина отечественного музыкознания. Из богатейшего музыковедческого наследия русских композиторов-мыслителей внимание А. С. Оголевца привлекают лишь два учебника гармонии — Римского-Корсакова и Чайковского. Заявив на дискуссии, что изучение содержания произведений музыкального искусства является задачей далекого будущего, «целиной, в основном не тронутой мыслью», А. С. Оголевец зачеркивает подлинно-великую традицию русского музыкознания, разработанную А. Н. Серовым, В. В. Стасовым и унаследованную советским музыкознанием, возглавляемым Б. В. Асафьевым. Силой русской классического музыковедения всегда было умение давать глубокий и конкретный идейно-стилистический анализ, верное познание существа художественных явлений в их связи с передовыми идеями и общественной жизнью России. Опыт классического русского музыкознания, при всех исторически обусловленных противоречиях и дефектах, является ценным наследием, которое изучают и развивают советские музыковеды. Поэтому лишь глубокое возмущение может вызвать кощунственная характеристика Стасова, как дилетанта. Пренебрежительно третирующие характеристики дает он и крупнейшему советскому музыковеду Б. В. Асафьеву, извращая его плодотворное учение об интонации, — представляющее собой ценный вклад в методологию подлинно-научного анализа музыки, как явления общественной жизни.

А. С. Оголевец фактически зачеркивает все достижения советского музыкознания, что объективно приобретает значение реакционной клеветы на советскую музыкальную науку. «Советские ученые, имеющие заслуги перед нашей культурой, — говорится в резолюции Оргкомитета, — характеризуются Оголевцом как люди, преднамеренно вредившие советской науке, внедрявшие немецкое музыкознание, насаждавшие атоналистический “фоно-маразм”, и т. д. и т. п. Сводя личные счеты с музыкантами, выступавшими в той или иной форме с критикой его концепции, Оголевец преследует также задачу доказать, что до появления его книг музыкознания, как науки, не было... Эти недостойные попытки чужды подлинным задачам научного анализа, критике реальных ошибок советского музыкознания, имеющего еще свои слабости и недостатки, но и накопившего несомненный ценный опыт, дающий полное право противопоставить нашу науку, как подлинно прогрессивную и развивающуюся на принципиально-верных основах, — науке буржуазной, зашедшей в идейный тупик и обреченной на полное вырождение».

Справедливо указывая на крупнейшие философски-методологические и музыкально-теоретические ошибки работ А. С. Оголевца, резолюция отмечает и те причины, благодаря которым стало возможным появление подобных ошибочных работ. К числу таких причин относятся недостаточное внимание, уделявшееся Оргкомитетом Союза советских композиторов вопросам теоретического музыкознания и общим задачам развития всего музыкознания в це-

лом», — как и отсутствие специального научного центра, где объединялись бы теоретические силы и разрабатывались «проблемы теоретического музыкознания, марксистско-ленинской эстетики и другие принципиальные проблемы, выдвигаемые практикой советского музыкального строительства».

Отмечая многие недостатки нашей музыкально-теоретической мысли — случайность и ограниченность разрабатываемой тематики, оторванность от животрепещущих проблем современности, отсутствие подлинной критики и самокритики, резолюция выдвигает ряд принципиальных требований к работникам музыкальной науки:

«Разрабатывая важнейшие теоретические проблемы современности, выдвигая на первый план проблемы стиля социалистического реализма в музыке, изучая и обобщая великий опыт многонациональной советской музыкальной культуры в ее качественно новых чертах, определяющих ее своеобразие и мировое прогрессивное значение, — советское музыкознание призвано сыграть исключительно большую роль в развитии всей советской музыки; оно призвано идейно вооружать советских композиторов и исполнителей, обогащать духовную культуру советского народа. Требования, поставленные товарищем Ждановым перед отрядом воинствующих философов, “вооруженных в совершенстве марксистской теорией, ведущих развернутое наступление на враждебную идеологию за рубежом, на пережитки буржуазной идеологии в сознании советских людей у нас внутри страны, двигающих неустанно нашу науку вперед, вооружающих тружеников социалистического общества сознанием закономерности нашего пути и научно-обоснованной уверенностью в конечной победе нашего дела”, — целиком относятся и к отряду советских музыковедов».

Дискуссия о работах А. С. Оголевца имела широкое общественное значение. Наряду с проведенным несколько ранее обсуждением книги Р. И. Грубера «История музыкальной культуры»¹ она несомненно должна способствовать повышению уровня нашей музыкально-теоретической мысли. Надо надеяться, что за нею последует ряд мероприятий, посвященных широкому общественному обсуждению трудов наших историков и теоретиков. Только на основе принципиальной большевистской самокритики мы сможем разрешить огромные задачи, стоящие перед советским теоретическим и историческим музыкознанием. В свете исторических решений ЦК ВКП(б) по идеологическим вопросам, в свете выступления товарища Жданова на философской дискуссии должна быть перестроена вся система нашей музыковедческой работы, с тем, чтобы она всемерно содействовала росту и процветанию нашей советской музыкальной культуры.

_________

¹ См. «Советскую музыку», № 5, 1947. — Ред.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание