музыкальных культур народов СССР, культур, как известна, упорно игнорируемых и замалчиваемых в исторических трудах западноевропейских буржуазных ученых, тем самым обрекающих создаваемые ими исторические концепции на ограниченность, однобокость, бедность и неполноту.

Весьма положительно и плодотворно также отчетливо декларируемое Грубером положение о высокой художественной ценности лучших и богатейших образцов монодического стиля. Коренным дефектом западноевропейского теоретического и исторического мышления является неспособность реально оценить и дать верный анализ многих наивысших образцов монодии в ее народных и профессиональных формах и жанрах; порочная тенденция представить тысячелетние процессы развития монодического стиля лишь как подножие европейской классики XVII–XIX вв. закрывала возможность подлинного исторического и теоретического осмысления богатств этого стиля. Декларация Р. И. Грубера в данном случае совпадает с самыми передовыми, верными и исторически прогрессивными стремлениями советской музыкальной науки и творчества, с живым интересом обращающихся к пластам древних музыкальных культур, оставшихся для западноевропейских музыкантов нетронутой целиной.

Следует отметить еще одну ценную сторону труда Р. И. Грубера — широкое использование данных музыкально-теоретического анализа, чрезвычайно сильно подкрепляющее его историко-эстетические наблюдения и выводы.

Таковы важнейшие новые черты, отличающие труды Р. И. Грубера от многочисленных западноевропейских исторических работ. Стремясь преодолеть ограниченность, догматическую узость старой музыкально-исторической науки, Грубер вносит несомненный вклад в дело обогащения и развития науки новой, советской. С беспримерным трудолюбием Грубер, стремясь восполнить пробел в исторической литературе, проделывает громадный самостоятельно-исследовательский труд. Богатейший и оригинальный раздел, посвященный музыке первобытных народов, главы о ряде музыкальных культур восточных народов являются значительным вкладом в научную музыковедческую литературу. Не будет преувеличением сказать, что в русской музыковедческой литературе материалы, связанные с проблемами монодического стиля, еще не суммировались и научно не освещались в таких масштабах, с таким научным размахом. Труд Р. И. Грубера является пока в нашей музыковедческой литературе уникальным по широте, тщательности и научной добросовестности. Создание в довоенный период труда такого масштаба и таких тенденций — неоспоримая заслуга советского ученого, которому все мы должны быть очень признательны; ибо, полагаю, каждый из нас в своей работе чрезвычайно многое почерпнет в этом труде, где так основательно и полно сведены воедино и обобщены большие накопления современной музыкально-исторической науки. Скажу лично о себе, что, работая над темой, которая у Р. И. Грубера не затронута, — над армянской музыкальной культурой, — я черпал у него’ много полезных наблюдений, материалов, плодотворно толкающих мысль. Появление у нас такого труда является ценным опытом и стимулам для дальнейшей разработки живой, подлинно научной советской концепции всемирной истории музыки.

Высоко оценивая работу профессора Грубера, мы, однако, не должны закрывать глаза на крупные противоречия и слабости, заключенные в его труде.

Что затрудняло Груберу полное разрешение всех поставленных им больших задач? Мне кажется, прежде всего, исключительная многосложность и неисследованность тех проблем, которые им поставлены и которые требуют участия большого коллектива ученых. Мы должны считаться с тем, что во многих своих разделах труд Грубера является лишь одной из первых разведок, подготовляющих почву для последующих исчерпывающих работ.

Необычайно динамичны сдвиги нашего времени, и многое, что нами всеми было еще не осознано пять-шесть лет тому назад, сейчас является несомненным; мерила и требования неизмеримо выросли, мы стали зрелее, окрепла вера в наши творческие силы, окрепла вера в силу и самобытную ценность исторических традиций советских национальных культур.

Многое в истории музыки нам стало яснее, нашими музыковедами накоплен в военные годы ряд новых и в совокупности своей революционных трудов, решительно ломающих представления, укоренившиеся в западноевропейской науке. В труде Грубера, в труде, повторяю, довоенных лет, новое и старое борются, ценные прогрессивные тенденции испытывают сопротивление ряда укоренившихся традиций.

На совещании были выдвинуты многочисленные критические положения, достаточно аргументированные, и к ним необходимо прислушаться. Серьезные замечания вызвало чрезмерно прямолинейное и несколько механическое применение Р. И. Грубером метода стадиальности, что в ряде случаев приводит автора к упрощенной трактовке сложных музыкально-идеологических процессов. Указывались и отдельные дефекты применяемого Р. И. Грубером метода теоретического анализа. Особо весомые и обоснованные упреки были предъявлены по вопросу о недостаточном месте, уделенном в труде славянским культурам, включая культуру Киевской Руси, русскую народную музыку, музыку Чехии и других западнославянских стран.

Фактически игнорируя, вопреки своим верным декларациям, роль очагов славянской музыкальной культуры в развитии мирового музыкального искусства и не уделив должного внимания странам Восточной Европы, Р. И. Грубер невольно оказался во власти им же самим критикуемой тенденции ученых, склонных провозглашать лишь народы Западной Европы носителями музыкально-исторического прогресса¹.

Между тем нельзя построить верпую и достаточно полную картину мирового музыкально-исторического процесса без учета громадной роли славянских культур, внесших важнейшие и ценнейшие художественные вклады в развитие музыкального искусства. То обстоятельство, что в первых двух частях не показано международное значение славянских музыкальных культур, значительно ограничивает ценность труда Грубера.

Столь же досадным пробелом является и отсутствие разработанной картины среднеазиатских и закавказских музыкальных культур, которые лишь мимоходом упоминаются в связи с изучением византийской или арабо-иранской музыки; это существенно искажает представление о культуре древних народов Советского Союза, внесших большой самостоятельный вклад в мировую художественную культуру. Крайне досадно, что имеющиеся исторические документы, записи и иные материалы, а равно и новые изыскания советских ученых не нашли глубокого отражения в труде Р. И. Грубера. Надо полагать, что Р. И. Грубер верно использует ту ценнейшую, плодотворную, товарищески суровую критику, которая прозвучала на нашем совещании.

Я позволю себе кратко остановиться на некоторых проблемах монодического стиля, затронутых Р. И. Грубером. Здесь ведь, поистине, основа основ! Уже говорилось, что овладение этими богатейшими слоями многовековой истории музыкальной культуры является не только задачей историку. В них мы ощущаем ’плодоносную’ почву для современных творческих исканий, для движения вперед, для развития советской и мировой музыкальной культуры.

Декларируя исключительное значение монодии, провозглашая всемирно-историческую ценность музыкальных культур народов СССР, профессор Грубер в конкретном рассмотрении этих проблем не свободен от многих противоречий. В труде Грубера еще дает себя знать целый ряд предрассудков, традиционных схем и заблуждений, имевших хождение в области изучения монодического стиля.

Что привлек Грубер из богатого материала монодического стиля? Мы находим достаточно полную картину музыки первобытных народов, обильные образцы грегорианского хорала, немецкие архаические песни (то-есть немецкие современные песни с отчетливо ощущаемыми элементами архаики), арабские мелодии (также современные записи произведений, носящих отпечаток древности).

Что не привлечено Р. И. Грубером? Не привлечена славянская народная монодия в ее богатейших образцах, превосходно известных и зафиксированных в музыкальной литературе. Не привлечены ритуальные церковные напевы славянских народов — и русские, и болгарские, и сербские; не привлечены образцы монодического стиля, связанные с музыкальной культурой советских народов — среднеазиатских и закавказских, с их развитой вокальной и инструментальной традицией. Ведь всё это дало бы богатейший материал для аналогий, для сопоставлений, для выяснения закономерностей монодического стиля. В результате, звучащая музыкальная база для теоретических и исторических обобщений оказалась у профессора Грубера при его характеристиках монодического стиля чрезмерно суженной, и это определило и ограниченность выводов. Нельзя показать на том материале, который привлечен в этой книге, подлинных богатств монодии, хотя бы автор и утверждал, что монодия способна подниматься до высочайшей организованности и высокоценных художественных богатств.

В труде Грубера не использованы подлинные достижения в этой области нашего отечественного музыкознания. Я говорю не о ссылках, а об органическом использовании. В труде Грубера не использован Сокальский в том ценном, что внес этот русский исследователь в изучение одноголосия. Не использованы Комитас, Тигранов, Аракишвили, Успенский, Беляев — труды, опубликованные до 1939 года, труды, которые должны были быть, на мой взгляд, использованы профессором Грубером.

Я позволю себе сказать, что в некоторых пунктах теоретические обобщения монодического стиля в труде профессора Грубера представляют собой известный шаг назад по сравнению с Сокальским. Вспомним полемику Сокальского с распространенными воззрениями на монодический стиль с позиций и мерилами гармонической музыки; вспомним чрезвычайно яркую формулировку Сокальского о гибридных ладах, где он, еще не будучи в силах критически оценить

_________

¹ Подготовленная к изданию 3-я часть I тома «Истории музыкальной культуры» существенно исправляет данный дефект первых двух частей. Насколько можно судить по материалам докторской диссертации, защита которой состоялась уже после совещания, Р. И. Грубер проделал огромную и плодотворную исследовательскую работу, посвященную истории музыкальных культур славянских народов. Опубликования результатов этой работы с нетерпением ожидает музыкальная общественность.