ИСТОРИЯ И ТЕОРИЯ МУЗЫКИ

Из музыкального прошлого Москвы¹

К. КУЗНЕЦОВ

Этюд первый

В русских летописях имя Москвы впервые появляется в 1147 году (Ипатьевская летопись) и в 1156 году (Тверская летопись). В первом случае наша будущая столица именуется «Москов». Во втором случае это «Москва» или, вернее, «град Москва», укрепленный, крепостной пункт. Тверская летопись точно определяет местоположение града Москвы близ устья реки Неглинной, выше реки Яузы. До наших дней здесь стоит «град Москва», Кремль. Москва выступила на исторической сцене в 1147 году, когда Юрий Долгорукий, князь Суздальской Руси, встретился в ней 4 апреля с Черниговским (Северским) князем Святославом и его сыновьями, Олегом и Владимиром.

Первое историческое свидетельство о бытии Москвы есть вместе с тем первое, имеющее 800-летнюю давность, свидетельство о музыке в Москве. Действительно, всмотримся в то, о чем говорит Ипатьевская летопись. В Москву съехались со своими дружинами два русских князя. Место для встречи было выбрано умеючи. С одной стороны, Москва, в то время южный пункт Суздальской Руси, лежала на перепутьях нескольких военных и торговых путей. Сюда Святославу было удобно добраться из Черниговщины, а самому Юрию — из своего Суздальского княжества. Дело было ранней весной, и встреча произошла не в шатрах, под открытым небом, а вероятно, в благоустроенных хоромах боярина Кучки — возможно, неподалеку от нынешних Сретенских ворот.

Юрий Долгорукий приказал приготовить обильную трапезу, оказал великую честь гостям, одарил их многими дарами. Каждый, кто знаком с русской средневековой художественной терминологией, знает, что «сотворить честь велику» во время торжественного приема означало честь не абстрактную, а конкретную: это была «Слава», хвалебное, панегирическое песнопение, которое раздавалось в честь гостей не только из уст придворных «песнотворцев», с их многострунными гуслями, но и из уст «мужей», из уст княжьей дружины. В особо важных случаях «славословие» совершалось именно таким, так сказать, непрофессиональным, мужским хором. Наконец, нужно знать княжий быт XII (до-монгольского) века, с его не только пышностью, но даже утонченностью, подлинной этикетностью, чтобы считать доказанным присутствие во время трапезы княжьих «игрецов», своих и иноземных. Они, по княжьему велению, выступали «по обычаю», в согласии с придворным этикетом. Зная стремление суздальских князей не только достигнуть, но и превзойти великолепие киевского придворного быта, легко себе представить, что Юрий Долгорукий, северный князь, постарался удивить гостя, пришедшего с юга, блеском своего приема, замечательным составом своей придворной капеллы, своих «игрецов». Тут звучали и струнные, и духовые инструменты.

Истекло немало времени, прежде чем историк снова находит упоминание о Москве в связи с музыкой. Такое молчание в течение примерно двух с половиной столетий — яркое свидетельство тех трудных времен, какие переживала Москва в период татарского ига, но и вместе с тем в период настойчивого собирания земель, — с Москвою как центром.

Любопытно, вместе с тем, наблюдать, как в Москве той трудной поры радикально менялся самый тип правителя. И киевскому князю не мало времени приходилось проводить на коне, в походах, но все же не в такой мере, как победителю татар на Куликовом поле — Димитрию Ивановичу Донскому. Мальчиком он был посажен на

_________

¹ Публикуемый этюд был прочитан 4 апреля 1947 года в Научно-исследовательском кабинете Московской (консерватории, а 14 апреля — в Институте истории искусств Академии Наук СССР.

боевого коня, а в 39 лет уже износились его силы. «Цвете мой красный, что рано увядавши», — плакалась у его гроба вдова, княгиня Евдокия. Димитрий Донской нашел свою посмертную «Славу» в форме хвалебной поэмы «Задонщина», возникшей в конце XIV века, вслед за победой на Куликовом поле.

Для историка музыки «Задонщина» интересна своими музыкальными сведениями, тем более, что в них упомянута и Москва, — упомянута, как и следовало ожидать, в связи с ратной обстановкой: «Кони ржут на Москве. Бубны бьют на Коломне. Трубы трубят в Серпухове. Звенит слава по всей Земле Русской». Привлекает к себе выражение «звенит слава». Бесспорно, автор «Задонщины», сам тип песнотворца, имел здесь в виду не отвлеченный образ «славы», а именно ту хвалебную песню, какая, по его словам, буйно, — то-есть воинственно, смело, — звучала под гусли; слагатель «Славы» касался гусельных, «живых струн» — живых именно в смысле стремительности, динамичности. Лишь по недоразумению мы эту древнерусскую, эпическую песню представляем себе как медленную, неторопливую.

В народной традиции долго хранилась память об историческом бое на Куликовом поле. Начиная от раннего XV и вплоть до XVIII столетия, писались повести о «Мамаевом побоище». Эти повести поучительны и для историка музыкальной Москвы, ибо в них часто упоминается «земля Залесная с славным градом Москвою» (Московская Русь в народе звалась «Землей Залесной» или «Залесской»), Характерно описание боя, где победно звучит воинская музыка того времени — трубы, сурны, литавры.

Не менее интересны для историка музыки моменты лирического подъема, ибо ведь в наших источниках крайне скупы, сдержанны свидетельства о складывании лирических переживаний, предопределивших складывание русской лирической песни. Вот — лирический эпизод в «Повести о Мамаевом побоище». Изображается сцена, где княгиня Евдокия, сидя со своими приближенными на крылечке в московском тереме, «под южными окнами», ждет не дождется своего «Димитрея Ивановича»; она трепещет за участь своих «малых отрослей», сыновей Василия и Юрия; без отца их и солнце, с юга, поразит, и ветер, с запада, сметет («повеет»). Все это, как подобает книжной повести, выражено «книжным языком», но историк сумеет подметить нотки подлинного лирического песенного излияния.

К концу XV века (1480 год) были сметены последние остатки зависимости Руси от Орды. Наступила пора удивительного цветения Московской Руси, во главе с Москвою, пора, которую можно и должно назвать «Русским Возрождением». Но дело не в названии, а в том характерном, что накладывает свой властный отпечаток на поздний XV и на ранний XVI век. Это — именно буйный поток народных сил, вырвавшихся на волю из исторических теснин лихолетья.

Проповедь эпохи «Русского Возрождения», особенно из уст московского митрополита Даниила, позволяет восстановить картину столичного московского быта того времени — вплоть до мелких деталей, ибо то, что в проповедях решительно осуждалось, очевидно, в жизни утверждалось с особенной настойчивостью. Мы будто живых видим москвича и москвичку того времени, в их одеянии, убранстве, и про музыку узнаем многие интереснейшие вещи.

Тяга к жизни была наглядно выражена во всеобщей любви к красному цвету — образу жизненного сока, крови. Ведь даже духовные лица облекались в красные рясы. «Вси красятся, упестреваются» — громил свою паству митрополит Даниил, и эти слова нужно понимать именно в том смысле, что яркость одеяния, его цветистость были типичны для художественных вкусов того времени.

На этом фоне понятно то всеобщее увлечение «сатанинскими позорищами», о котором говорит церковная проповедь.

Интересно указание на «плясцов» (плясунов). Были и «плясицы» (плясуньи). Разумеется, это — далеко не первые хореографические указания в истории русского средневековья, но несомненно, что к XV–XVI столетиям их присутствие становится осязательнее, упоминания о них появляются чаще, и мы увидим в дальнейшем, что, несмотря на косые взоры со стороны церкви, русский плясун или плясунья проникали всюду — вплоть до царских покоев, вплоть до участия в важных придворных церемониях.

Комедийная речь с естественной непринужденностью переходила в песню, и на это есть прямое указание в наших исторических памятниках. Вот любопытная цитата из митрополита Даниила. Он обличает своих современников в том, что они свое свободное время охотно проводят, «...тяготея к худым речам, на сатанинских представлениях, радуясь блудным маскам, жадно впитывая (комедийные) телодвижения и слова, заливаясь смехом, получая наслаждение от плотских услад, внимая с великим удовольствием дьявольским песням, кощунственным речам (комедиантов), забывая про божественные заветы...»

В наших исторических источниках говорится чаще всего именно про то, что правильнее всего назвать «синтетическими жанрами», теми скоморошьими действами, где живой диалог, шутка, прибаутка перемежались с песней и с плясом. Дело шло об исторических предках русской комедии с музыкой, о которой мы конкретнее узнаем уже к концу XVIII века, удивляясь ее мнимо-неожиданному появлению на исторической

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

ИСТОРИЯ И ТЕОРИЯ МУЗЫКИ

Из музыкального прошлого Москвы1

К. КУЗНЕЦОВ

Этюд первый

Содержание

Из музыкального прошлого Москвы¹